Неточные совпадения
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги
золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь
золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
— Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю вас, сразу увидим, что делать. Да к тому же
пора, — господи! Одиннадцатый час! — вскрикнула она, взглянув на свои великолепные
золотые часы с эмалью, висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно не гармонировавшие с остальным нарядом. «Женихов подарок», — подумал Разумихин.
А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть, теперь уже умершее, или лежит оно, как
золото в недрах горы, и давно бы
пора этому
золоту быть ходячей монетой.
Но там удивились, денег ей не дали, а сказали, что если у Ильи Ильича есть вещи какие-нибудь,
золотые или, пожалуй, серебряные, даже мех, так можно заложить и что есть такие благодетели, что третью часть просимой суммы дадут до тех
пор, пока он опять получит из деревни.
С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих
пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как
золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям — князьям и неся и их, и свою «беду».
Вот этот запертой ларец, с потерянным ключом, страна, в которую заглядывали до сих
пор с тщетными усилиями склонить, и
золотом, и оружием, и хитрой политикой, на знакомство.
А между тем, каких усилий стоит каждый сделанный шаг вперед! Черные племена до сих
пор не поддаются ни силе проповеди, ни удобствам европейской жизни, ни очевидной пользе ремесел, наконец, ни искушениям
золота — словом, не признают выгод и необходимости порядка и благоустроенности.
— Ах, Сережа, Сережа… — шептал Бахарев, качая головой. — Добрая у тебя душа-то…
золотая… Хорошая ведь в тебе кровь-то. Это она сказывается. Только… мудреное ты дело затеваешь, небывалое… Вот я — скоро и помирать
пора, а не пойму хорошенько…
— Устрой, господи, все на пользу! — крестился старик. — На что лучше… Николай-то Иваныч
золотая душа, ежели его в руках держать. Вере-то Васильевне, пожалуй, трудновато будет совладать с им на первых
порах… Только же и слово сказал: «в семена пойду!» Ах ты, господи батюшко!
Вот и комнатка: с другом, бывало,
Здесь мы жили умом и душой.
Много дум
золотых возникало
В этой комнатке прежней
порой.
…Когда мы выезжали из
Золотых ворот вдвоем, без чужих, солнце, до тех
пор закрытое облаками, ослепительно осветило нас последними ярко-красными лучами, да так торжественно и радостно, что мы сказали в одно слово: «Вот наши провожатые!» Я помню ее улыбку при этих словах и пожатье руки.
Тут выяснился в первый раз роковой вопрос, что
золотое дно, каким до сих
пор считалось Зауралье, не может обеспечивать равномерно хлебом работу всех мельниц.
Он лежал в полудремоте. С некоторых
пор у него с этим тихим часом стало связываться странное воспоминание. Он, конечно, не видел, как темнело синее небо, как черные верхушки деревьев качались, рисуясь на звездной лазури, как хмурились лохматые «стрехи» стоявших кругом двора строений, как синяя мгла разливалась по земле вместе с тонким
золотом лунного и звездного света. Но вот уже несколько дней он засыпал под каким-то особенным, чарующим впечатлением, в котором на другой день не мог дать себе отчета.
Она унижена, опозорена, отвержена, пред нею все двери заперты — по крайней мере до тех
пор, пока она прямо в лицо обществу надменно не бросит своего позора, украшенного
золотом какого-нибудь самодура.
— Строгали и ходят-то так ровно на костылях, — смеялся Матюшка, лучший рабочий на Миляевом мысу. — В богадельню им так в самую бы
пору!.. Туда же на
золото польстились. Шилом им землю ковырять да стамеской…
Надо, — говорит, — чтобы невинная девица обошла сперва место то по три зари, да ширп бы она же указала…» Ну, какая у нас в те
поры невинная девица, когда в партии все каторжане да казаки; так
золото и не далось.
— Ох, умно, Андрон Евстратыч! Столь-то ты хитер и дошл, что никому и не догадаться… В настоящие руки попало. Только ты смотри не болтай до
поры до времени… Теперь ты сослался на немочь, а потом вдруг… Нет, ты лучше так сделай: никому ни слова, будто и сам не знаешь, — чтобы Кожин после не вступался… Старателишки тоже могут к тебе привязаться. Ноне вон какой народ пошел… Умен, умен, нечего сказать: к рукам и
золото.
Кто-то пустил слух, что раскошелился Кишкин ввиду открытия Кедровской дачи и набирает артель для разведки где-то на реке Мутяшке, где Клейменый Мина открыл
золото еще при казне, но скрыл до
поры до времени.
В те
поры с золотом-то такие строгости были, одна страсть…
Дивится честной купец такому богатству несказанному, а вдвое того, что хозяина нет; не токмо хозяина, и прислуги нет; а музыка играет не смолкаючи; и подумал он в те
поры про себя: «Все хорошо, да есть нечего», — и вырос перед ним стол, убранный, разубранный: в посуде
золотой да серебряной яства стоят сахарные и вина заморские и питья медвяные.
Будь еще у нас какие-нибудь партии, и когда одна партия восторжествовала бы, так давнула бы другую, — это было бы еще в порядке вещей; но у нас ничего этого нет, а просто тираны забавляются своими жертвами, как некогда татары обращались с нами в
Золотой Орде, так и мы обращаемся до сих
пор с подчиненными нашими!..
Солнце недавно еще село за гору. Город утонул в лилово-туманной тени, и только верхушки тополей на острове резко выделялись червонным
золотом, разрисованные последними лучами заката. Мне казалось, что с тех
пор, как я явился сюда, на старое кладбище, прошло не менее суток, что это было вчера.
В ящике записка на мое имя: «От благодарных гусляков» и прекрасный фарфоровый чайный сервиз, где, кроме обычной дюжины чашек, две большие с великолепным рисунком и надписью
золотом: «В.А. Гиляровскому от Гуслиц». Другая такая же на имя жены. Одна именная чашка сохранилась до сих
пор.
Гремя, стуча, колыхаясь, под яркие звуки марша, под неистовые крики и свист ожидавшего народа, знамя подошло к фонтану и стало. Складки его колыхнулись и упали, только ленты шевелились по ветру, да
порой полотнище плескалось, и на нем струились
золотые буквы…
За это место, позволяющее избегать досадного перемещения, охраняющее от толчков и делающее человека выше толпы на две или на три головы, я заплатил его владельцу, который сообщил мне, в
порыве благодарности, что он занимает его с утра, — импровизированный промысел, наградивший пятнадцатилетнего сорванца
золотой монетой.
— Это будет не скоро, очень не скоро, — сказал Костя и усмехнулся, — очень не скоро, когда Ротшильду покажутся абсурдом его подвалы с
золотом, а до тех
пор рабочий пусть гнет спину и пухнет с голоду. Ну, нет-с, дядя. Не ждать нужно, а бороться. Если кошка ест с мышью из одной тарелки, то, вы думаете, она проникнута сознанием? Как бы не так. Ее заставили силой.
И после того
золотые карнизы, венецианские зеркала с цветами и картины вроде той, что висела над роялем, а также рассуждения мужа и Кости об искусстве уже возбуждали в ней чувство скуки и досады, и
порой даже ненависти.
Идет время, всё ускоряя свой торопливый, мелкий шаг,
золотыми пылинками в красном луче солнца мелькают во времени люди. Нунча всё чаще сдвигает густые брови, а
порою, закусив губу, смотрит на дочь, как игрок на другого, стараясь догадаться, каковы его карты…
Общее правило таково: баловать ренегата лишь до тех
пор, пока не успеют выкупать его в помоях; когда же убедятся, что он по уши погрузился в
золото и что возврат в первобытное состояние для него уж немыслим, то ограничиваются скудными подачками и изобильными пинками.
Порой ручей,
порой овраг,
А там поля, кругом поля,
И в
золотых опять волнах
С холма на холм взлетаю я…
Он метался по Волге вверх и вниз, укрепляя и разбрасывая сети, которыми ловил
золото: скупал по деревням хлеб, возил его в Рыбинск на своих баржах; обманывал, иногда не замечал этого,
порою — замечал, торжествуя, открыто смеялся над обманутыми и, в безумии жажды денег, возвышался до поэзии.
И не успел я ответить, как Лавров гаркнул так, что зазвенели окна: «Многая лета, многая!..», и своим хриплым, но необычайно сильным басом покрыл весь гомон «Каторги». До сих
пор меня не замечали, но теперь я сделался предметом всеобщего внимания. Мой кожаный пиджак, с надетой навыпуск
золотой цепью, незаметный при общем гомоне и суете, теперь обратил внимание всех. Плечистый брюнет как-то вздрогнул, пошептался с «котом» и бросил на стол рубль; оба вышли, ведя под руки пьяную девушку…
Глумов. Помнишь, сколько к нам провинциалов наезжало! Подумаешь, у него горы
золотые, — так развернется. А глядишь, покутит недель шесть, либо в солдаты продается, либо его домой по этапу вышлют, а то приедет отец, да как в трактире за волосы ухватит, так и везет его до самого дому верст четыреста. (Глядит на часы.) Однако мне
пора. Как я заболтался. (Быстро уходит.)
— Никому не говорите о том, что видели здесь. С тех
пор как я выкупил ее и спаял, вы — первая, которой показываю. Теперь пойдем. Да, выйдем, и я закрою эту
золотую змею.
Вечернее солнце
порою играло на тесовой крыше и в стеклах
золотыми переливами, раскрашенные резные ставни, колеблемые ветром, стучали и скрып<ели>, качаясь на ржавых петлях.
Никита сидел на крыше до
поры, пока на месте пожарища засверкала
золотом груда углей, окружая чёрные колонны печных труб. Потом он слез на землю, вышел за ворота и столкнулся с отцом, мокрым, выпачканным сажей, без картуза, в изорванной поддёвке.
Ведь в те
поры хошь оно и строгой закон был, а
золотом торговали, как все равно крупой.
— Без них знаю, что
пора. Никита, ты покедава поковыряй здесь, а как я доведу
золото, паужинать будем. Вот барину охота поглядеть, как мужики
золото добывают. Ну, барин, пойдем к грохоту, старый Заяц все тебе покажет, как на ладонке.
Сеньор, весь этот андалузский край
Был наш когда-то. Нам принадлежал
Весь кругозор, что обнимает око
С зубчатых башен царственной Альгамбры[20],
В ту
пору я, быть может, пожалел бы
О родине, как о своем добре;
Но ныне проку мало в ней, и я
Давно пустые бросил предрассудки;
Я родиной считаю всякий край,
Где
золото мне сыплется в карманы.
Затем предстали пред царем три человека. Ведя общее торговое дело, нажили они много денег. И вот, когда пришла им
пора ехать в Иерусалим, то зашили они
золото в кожаный пояс и пустились в путь. Дорогою заночевали они в лесу, а пояс для сохранности зарыли в землю. Когда же они проснулись наутро, то не нашли пояса в том месте, куда его положили.
Семь дней прошло с той
поры, когда Соломон — поэт, мудрец и царь — привел в свой дворец бедную девушку, встреченную им в винограднике на рассвете. Семь дней наслаждался царь ее любовью и не мог насытиться ею. И великая радость освещала его лицо, точно
золотое солнечное сияние.
Илья Ильич тоже не отстает от прочих: и он «болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже умершее, или лежит оно, как
золото в недрах горы, и давно
пора бы этому
золоту быть ходячей монетой.
И потому все чувства и
порывы его обратились к
золоту.
Одним словом, жизнь его уже коснулась тех лет, когда всё, дышащее
порывом, сжимается в человеке, когда могущественный смычок слабее доходит до души и не обвивается пронзительными звуками около сердца, когда прикосновенье красоты уже не превращает девственных сил в огонь и пламя, но все отгоревшие чувства становятся доступнее к звуку
золота, вслушиваются внимательней в его заманчивую музыку и мало-помалу нечувствительно позволяют ей совершенно усыпить себя.
— Нет,
пора! Lise, три часа! — сказала она, вынимая маленькие часы, висевшие на
золотой цепи у ее кушака, и вскрикнула: — Ах, как поздно!
Но их расторгают, — расторгают с тем, чтобы одну продать за
золотой мешок сорокалетнему толстяку, в котором столько же чувств, как и в мраморной статуе, а другого… другого заставить, в
порыве отчаяния, может быть, броситься в омут порока и утратить там свою молодость, здоровье, сердце и ум, одним словом — все, все, что есть в нем прекрасного.
Нестройный говор грубых голосов
Между судов перебегал
порою;
Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов —
Всё в гул один сливалось над водою.
И Марья Николавна, хоть суров
Казался ветр, и день был на закате,
Накинув шаль или капот на вате,
С французской книжкой, часто, сев к окну,
Следила взором сизую волну,
Прибрежных струй приливы и отливы,
Их мерный бег, их
золотые гривы.
— Камнями этими поманили отцов наших, — сказал Фрол, и в лице его я прочел почти ненависть. — В них, говорит,
золота лопатами греби… Поди, возьми его! Однако, братцы, ехать
пора… Бери, Микеша.
Мужики, по большей части завербованные волшебными сказками о «
золотых горах», плакали и били кайлами углубления
порой в сплошном камне.