Неточные совпадения
У него был
злой язык: под вывескою его эпиграммы не один добряк прослыл пошлым дураком; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры
на своих больных, — больные взбеленились, почти все ему отказали.
Злые языки воспользовались было этим и стали намекать
на какую-то старинную дружбу,
на поездку за границу вместе; но в отношениях ее к нему не проглядывало ни тени какой-нибудь затаившейся особенной симпатии, а это бы прорвалось наружу.
— Не принуждайте себя: de grace, faites ce qu’il vous plaira. [о, пожалуйста, поступайте, как вам будет угодно (фр.).] Теперь я знаю ваш образ мыслей, я уверена (она сделала ударение
на этих словах), что вы хотите… и только свет… и
злые языки…
Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и
злой язык имели сильное влияние
на молодые наши умы.
Так как никому не было пощады, то никто особенно не сердился
на злой язык доктора.
Но Боря не мог оставить. У него была несчастная особенность!: опьянение не действовало ему ни
на ноги, ни
на язык но приводило его в мрачное, обидчивое настроение и толкало
на ссоры. А Платонов давно уже раздражал его своим небрежно-искренним, уверенным и серьезным тоном, так мало подходящим к отдельному кабинету публичного дома Но еще больше сердило Собашникова то кажущееся равнодушие, с которым репортер пропускал его
злые вставки в разговор.
Злые языки, впрочем, сейчас же объяснили положение Прозорова самым нехорошим образом, прозрачно намекая
на Лушу, которая после бала как в воду канула и нигде не показывалась.
Злые языки в m-r Половинкине видели просто фаворита Раисы Павловны, которой нравилось его румяное лицо с глупыми черными глазами, но мы такую догадку оставим
на их совести, потому что
на завтраках в господском доме всегда фигурировал какой-нибудь молодой человек в роли parvenu.
Злые языки говорили про него, что он тайно, под рукой отсылает свои рукоделия куда-то
на продажу.
Она даже за обедню не ездила к приходу своему, опасаясь, чтобы тамошний священник, очень дерзкий
на язык, не сказал чего-нибудь в проповеди насчет ее поведения, тем более, что он был
зол на Екатерину Петровну за скудость приношений, которые она делала церкви и причту.
Наконец до того разъярились, что стали выбегать
на улицу и суконными
языками, облитыми змеиным ядом, изрыгали хулу и клевету. Проклинали человеческий разум и указывали
на него, как
на корень гнетущих нас
зол; предвещали всевозможные бедствия, поселяли в сердцах тревогу, сеяли ненависть, раздор и междоусобие и проповедовали всеобщее упразднение. И в заключение — роптали, что нам не внимают.
— Так, бабуся, так! — сказал он. — От них-то все
зло и пошло
на Руси! Они-то и боярина оговорили! Не верь им, государь, не верь им! Песьи у них морды
на сбруе, песий и брех
на языке! Господин мой верно служил тебе, а это Вяземский с Хомяком наговорили
на него. Вот и бабуся правду сказала, что таких сыроядцов и не видано
на Руси!
Вследствие этого Улитка и жаловалась, и
языком язвила; но
на жалобы ее не обращалось внимания, потому что всем было ведомо, что Улитка — девка
злая, сейчас тебя в преисподнюю проклянет, а через минуту, помани ее только пальцем, — она и опять прибежит, станет
на задних лапках служить.
Когда Передонов и Варвара собрались спать, Передокову казалось, что у Варвары что-то
злое на уме; он отобрал от нее ножи и вилки и спрятал их под постель. Он лепетал коснеющим
языком...
— Типун тебе
на язык! — кричал Гудаевский. — Молчи, дура
злая!
Когда, поздно ночью, Передонов вернулся и Варвара увидела его разбитые очки, он сказал ей, что они сами лопнули. Она поверила и решила, что виною тому
злой язык у Володина. Поверил в
злой язык и сам Передонов. Впрочем,
на другой день Грушина подробно рассказала Варваре о драке в клубе.
— Чур меня, чур, чур, чур! Заговор
на заговорщика,
злому языку сохнуть, черному глазу лопнуть. Ему карачун, меня чур-перечур.
Но вдруг черт дернул Феденьку сделаться консерватором, и он сразу оборвал с своими прежними сподвижниками по либерализму. Не стало интимных вечеров, замолкли либеральные разговоры,
на сцену опять выступила внутренняя политика, сопровождаемая сибирскою язвою и греческим
языком. Феденька отыскивал корни и нити и, не находя их, был беспокоен и
зол.
Конечно,
злые языки распускают, будто внутри у него образовалась целая урна слез, будто слезы эти горячими каплями льются
на сердце старика и вызывают
на его лицо горькие улыбки и судорожные подергиванья; но я имею все данные утверждать, что слухи эти неосновательны.
Эх, братец мой — что вид наружный?
Пусть будет хоть сам чорт!.. да человек он нужный,
Лишь адресуйся — одолжит.
Какой он нации, сказать не знаю смело:
На всех
языках говорит.
Верней всего, что жид.
Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
Всё помнит, знает всё, в заботе целый век,
Был бит не раз, с безбожником — безбожник,
С святошей — езуит, меж нами —
злой картежник,
А с честными людьми — пречестный человек.
Короче, ты его полюбишь, я уверен.
Действительно, это был «жених из ножевой линии» и плохо преподавал русский
язык. Мне от него доставалось за стихотворения-шутки, которыми занимались в гимназии двое: я и мой одноклассник и неразлучный друг Андреев Дмитрий. Первые силачи в классе и первые драчуны, мы вечно ходили в разорванных мундирах, дрались всюду и писали
злые шутки
на учителей. Все преступления нам прощались, но за эпиграммы нам тайно мстили, придираясь к рваным мундирам.
Гурмыжская. Я выписала сюда
на лето молодого человека; пусть они познакомятся; потом женю их и дам за племянницей хорошее приданое. Ну, теперь, господа, я покойна, вы знаете мои намерения. Хоть я и выше подозрений, но, если б нашлись
злые языки, вы можете объяснить, в чем дело.
Злые языки начали звонить. Про Квашнина еще до его приезда ходило
на заводе так много пикантных анекдотов, что теперь никто не сомневался в настоящей причине его внезапного сближения с семейством Зиненок. Дамы говорили об этом с двусмысленными улыбками, мужчины в своем кругу называли вещи с циничной откровенностью их именами. Однако наверняка никто ничего не знал. Все с удовольствием ждали соблазнительного скандала.
Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский"роог-tax"есть налог
на бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские молодые львы с превосходнейшими проборами
на затылках, с прекраснейшими висячими бакенбардами, одетые в настоящие лондонские костюмы, молодые львы, которым, казалось, ничего не мешало быть такими же пошляками, как и пресловутый французский говорун; но нет! не в ходу, знать, у нас родное, — и графиня Ш., известная законодательница мод и гран-жанра, прозванная
злыми языками"Царицей ос"и"Медузою в чепце", предпочитала, в отсутствии говоруна, обращаться к тут же вертевшимся итальянцам, молдаванцам, американским"спиритам", бойким секретарям иностранных посольств немчикам с женоподобною, но уже осторожною физиономией и т. п.
Увидав это, дядя не выдержал своей роли и в ужасе заметил, что такое образование равносильно круглому невежеству; что знание
языков важно как средство, при пособии которого человек может с большим успехом приобретать другие знания, которые, собственно, только и начинают образование ума; но, встретив в ответ
на это сухую, исполненную жалости к его заблуждениям улыбку своей жены, он оставил и это так, как оно есть, но впоследствии был несколько несправедлив, никогда не прощая детям их невежества и осмеивая его в глаза им иногда тонко, а иногда и довольно
зло.
Злые языки уверяли, будто граф заказал эту «Херувимскую» какому-то музыкальному еврею в Вене, но никто точных справок об этом не наводил, да они и не требовались, а весьма недурно подделанная венским евреем «Херувимская» прекрасно исполнялась петербургскими певчими
на клиросе домовой церкви графини Антониды…
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы в газетах было напечатано «О работах молодого русского врача Перехватова»; сделал затем в некоторых медицинских обществах рефераты; затем, возвратившись в Москву, завел себе карету, стал являться во всех почти клубах, где заметно старался заводить знакомства, и
злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал в московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из публики спросит о докторе, так они
на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки,
на которых подробно было обозначено время, когда он у себя принимает и когда делает визиты.
И новою предстала жизнь. Он не пытался, как прежде, запечатлеть словами увиденное, да и не было таких слов
на все еще бедном, все еще скудном человеческом
языке. То маленькое, грязное и
злое, что будило в нем презрение к людям и порою вызывало даже отвращение к виду человеческого лица, исчезло совершенно: так для человека, поднявшегося
на воздушном шаре, исчезают сор и грязь тесных улиц покинутого городка, и красотою становится безобразное.
Чего не знаешь, ты б не говорил.
Я вот и знаю, да молчу. Ты лучше
Смотрел бы
на себя, а не корил
Поклепом
злым людей, себя честнее.
Тебя с собой я не зову к Москве;
Тебе и в Тушине тепло бывало.
Я про тебя скажу такое слово,
Что ты
язык прикусишь.
Теперь, друзья, скажите напрямик,
Кого винить?… По мне, всего прекрасней
Сложить весь грех
на чорта, — он привык
К напраслине; к тому же безопасней
Рога и когти, чем иной
язык…
Итак заметим мы, что дух незримый,
Но гордый, мрачный,
злой, неотразимый
Ни ладаном, ни бранью, ни крестом,
Играл судьбою Саши, как мячом,
И, следуя пустейшему капризу,
Кидал его то вкось, то вверх, то книзу.
Эх, братец мой — что вид наружный?
Пусть будет хоть сам чорт!.. да человек он нужный,
Лишь адресуйся — одолжит.
Какой он нации, сказать не знаю смело:
На всех
языках говорит,
Верней всего, что жид.
Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
Всё помнит, знает всё, в заботе целый век.
Был бит не раз — с безбожником безбожник,
С святошей — иезуит, меж нами —
злой картежник,
А с честными людьми — пречестный человек,
Короче, ты его полюбишь, я уверен.
Но он же в последний год своей жизни очень энергически восстал против г. Лобанова, когда сей академик произнес в Академии речь «о нелепости и безнравии» современной литературы и говорил, что, «по множеству сочиненных ныне безнравственных книг цензура должна проникать все ухищрения пишущих», и что Академия должна ей помогать в этом, «яко сословие, учрежденное для наблюдения нравственности, целомудрия и чистоты
языка», то есть для того, чтобы «неослабно обнаруживать, поражать и разрушать
зло»
на поприще словесности.
Вот уже это признание почти совсем готово, вот уже оно вертится
на языке, само высказывается в глазах, но… бог знает почему, только чувствуется в то же время, что в этом признании есть что-то роковое — и слово, готовое уже сорваться, как-то невольно, само собою замирает
на языке, а тяжелая дума еще
злее после этого ложится
на сердце, в котором опять вот кто-то сидит и шепчет ему страшное название, и дарит его таким бесконечным самопрезрением.
На другой день король и королева, приглашенные капитаном к обеду, приехали
на корвет в сопровождении своего дяди, губернатора острова, пожилого, коротко остриженного канака с умным и энергичным лицом, который потом, после смерти Камеамеа IV, года через три после пребывания «Коршуна» в Гонолулу, вступил
на престол, и неизбежного первого министра, мистера Вейля, которого король очень любил и, как уверяли
злые языки, за то, что умный шотландец не очень-то обременял делами своего короля и не прочь был вместе с ним распить одну-другую бутылку хереса или портвейна, причем не был одним из тех временщиков, которых народ ненавидит.
— Гм… Собираюсь сказать вам одну штуку, да как-то неловко… Скажешь вам спроста, без деликатесов… по-мужицки, а вы сейчас и осудите,
на смех поднимете… Нет, не скажу лучше! Удержу
язык мой от
зла…
Какой
злой гений посоветовал Бобу, Косте и Феде разыграть французскую классическую сцену из «Сида»? Ах, что это было!
На каком
языке они ее разыграли — неизвестно. Только
на французский он был очень мало похож. Управляющему школой, очень важному и образованному барину, полжизни своей прожившему в Париже, чуть не сделалось дурно. Он должен был невыносимо страдать от такого убийственного произношения. Лицо француза от волнения покрылось пятнами. Мы боялись, что с ним сделается удар.
Кумир студентов всех национальностей,
на балах которых она продавала шампанское и танцевала национальные танцы, окруженная поклонниками, среди которых были лица всех профессий и лица без профессий, неоперившиеся юнцы и государственные мужи совета, Гранпа приобрела репутацию неотразимой, или, согласно поправке некоторых
злых языков, «неотражающей».
Зато граф Довудский был в доме княжны Баратовой своим человеком, поверенным, главноуправляющим и даже казался, как совершенно ложно
на этот раз
злые языки московских кумушек, любовником княжны Александры.
Злые языки уверяли, что Алфимов в молодости продал свое имя, женившись
на содержанке одного московского коммерческого туза, дети которого, родившиеся впоследствии, и были записаны как законные.
Злые языки, намекая
на это обстоятельство, говорили, что Боровиков получил вместе и жену, и «литературное наследство».
Предпринять между тем ничего было нельзя. Власти тамбовского наместничества признали тождество княжны Полторацкой с оставшеюся в живых девушкой. Она была утверждена в правах наследства после матери, введена во владение всем имением покойной. Дворовые считали ее княжной. Нельзя же было
на основании сплетни, пущенной каким-то проходимцем, поднять историю, возбуждение которое еще может быть
злыми языками истолковано желанием получить наследство от бездетной сестры.
Злые языки даже уверяли, что Моисей Соломонович решился
на передачу части своего громадного дома под театр pour les yeux de madame.
Появившиеся по распоряжению свыше переводы
на русский
язык польских вывесок над магазинами и ресторанами тоже дышали в большинстве явной и
злой насмешкой над государственным
языком; так в окне одного из ресторанов в Краковском предместье красовалось объявление: «фляки господарски», а внизу перевод: «хозяйские внутренности».
На сцене шла новая оперетка, и кроме того приманкой служила «парижская дива», начавшая, как утверждали
злые языки, свою карьеру в полпивных Латинского квартала, перешедшая оттуда в заурядный парижский кафе-шантан, с подмостков которого прямо и попала
на сцену «Аквариума» в качестве «парижской знаменитости», имя которой крупными буквами было напечатано
на афишах.
Хотя
злые языки указывали, быть может, не без основания,
на ключницу Марфу, разбитную, еще далеко не старую бабенку, как
на «предмет» Семена Иоаникиевича, но в этих отношениях, если они и существовали, не было и не могло быть любви в высоком значении этого слова. Любил Семен Иоаникиевич из женщин только одну свою племянницу, хотя это не мешало ему любить весь мир своим всеобъемлющим сердцем.
Злые языки уверяют, что крупье не совсем чисты
на руку и что много золотых проскальзывают дальше их рук в рукава, а оттуда и в их вошедшие в пословицу карманы.
Один у них Бог, одни представления о добре и
зле, одни взгляды
на жизнь и смерть, одни и слова
на языке: прогресс, гуманность, любовь, деньги.