Неточные совпадения
—
Здравствуйте, батюшка. Каково почивали? — сказала хозяйка, приподнимаясь с места. Она была одета лучше, нежели вчера, — в темном платье и уже не в спальном чепце, но на шее
все так же было что-то навязано.
Ее не теребил страх; она знала, что ничего худого с ним не случится. В этом отношении Ассоль была
все еще той маленькой девочкой, которая молилась по-своему, дружелюбно лепеча утром: «
Здравствуй, бог!» а вечером: «Прощай, бог!»
По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «
здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на
все обращения и кивки соседей.
— Неужели нет никого? — звонко и весело закричал подошедший, прямо обращаясь к первому посетителю,
все еще продолжавшему дергать звонок. —
Здравствуйте, Кох!
Сижу сегодня после дряннейшего обеда из кухмистерской, с тяжелым желудком — сижу, курю — вдруг опять Марфа Петровна, входит
вся разодетая, в новом шелковом зеленом платье с длиннейшим хвостом: «
Здравствуйте, Аркадий Иванович!
Одним словом, у меня
все равносильное право имеют, и — vive la guerre éternélle, [да
здравствует вековечная война (фр.).] — до Нового Иерусалима, разумеется!
—
Здравствуйте, батюшка Евгений Васильич, — начал старичок и радостно улыбнулся, отчего
все лицо его вдруг покрылось морщинами.
— Ну —
здравствуйте! — обратился незначительный человек ко
всем. Голос у него звучный, и было странно слышать, что он звучит властно. Половина кисти левой руки его была отломлена, остались только три пальца: большой, указательный и средний. Пальцы эти слагались у него щепотью, никоновским крестом. Перелистывая правой рукой узенькие страницы крупно исписанной книги, левой он непрерывно чертил в воздухе затейливые узоры, в этих жестах было что-то судорожное и не сливавшееся с его спокойным голосом.
—
Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима за локоть. — Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще зимой он пригляднее, а летом — вовсе невозможный. Идешь улицей, и
все кажется, что сзади на тебя лезет, падает тяжелое. А люди здесь — жесткие. И — хвастуны.
— Да
здравствует свобода! — мрачно, угрожающе пропел писатель, и вслед за ним каждый из певцов, снова фальшивя, разноголосо повторил эти слова. Получился хаотический пучок звуков, которые однако
все же слились в негромкий, разочарованный и жалобный вой. Так же растрепанно и разочарованно были пропеты слова «учредительный собор».
— Садовник спал там где-то в углу и будто
все видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная баба, его вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто поверит! я первая говорю: ложь, ложь! эта святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но что с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [Забудьте
все! Да
здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. — Что вы нахмурились? перестаньте. Я велю еще подать вина!
— Bonjour, bonjour! [
Здравствуйте,
здравствуйте! (фр.)] — отвечал он, кивая
всем. — Я не обедаю с вами, не беспокойтесь, ne vous derangez pas, [не беспокойтесь (фр.).] — говорил он, когда ему предлагали сесть. — Я за городом сегодня.
— Какая жара! Bonjur, bonjur, [
Здравствуйте,
здравствуйте (фр.).] — говорила она, кивая на
все стороны, и села на диван подле Райского.
— То и ладно, то и ладно: значит, приспособился к потребностям государства, вкус угадал, город успокоивает. Теперь война, например, с врагами:
все двери в отечестве на запор. Ни человек не пройдет, ни птица не пролетит, ни амбре никакого не получишь, ни кургузого одеяния, ни марго, ни бургонь — заговейся! А в сем богоспасаемом граде источник мадеры не иссякнет у Ватрухина! Да
здравствует Ватрухин! Пожалуйте, сударыня, Татьяна Марковна, ручку!
— Что вы? — так и остановился я на месте, — а откуда ж она узнать могла? А впрочем, что ж я? разумеется, она могла узнать раньше моего, но ведь представьте себе: она выслушала от меня как совершенную новость! Впрочем… впрочем, что ж я? да
здравствует широкость! Надо широко допускать характеры, так ли? Я бы, например, тотчас
все разболтал, а она запрет в табакерку… И пусть, и пусть, тем не менее она — прелестнейшее существо и превосходнейший характер!
—
Здравствуйте;
все в сборе; даже и он в том числе? Слышал его голос еще из передней; меня бранил, кажется?
И после, потеряв корабль, плаватели отделались благополучно, и
все добрались домой, и большая часть живут и
здравствуют доныне.
—
Здравствуйте, батюшка! Извините, что в халате принимаю:
всё лучше, чем совсем не принять, — сказал он, запахивая халатом свою толстую, складками сморщенную сзади шею. — Я не совсем здоров и не выхожу. Как это вас занесло в наше тридевятое царство?
— Ах, старый хрен, успел уж набрехать по
всему дому, — проговорил он, косясь на Луку. —
Здравствуйте, барышня… Хорошеете, сударыня, да цветете.
— Ах! коза, коза… — разжимая теплые полные руки, шептала Хиония Алексеевна. — Кто же, кроме тебя, будет у вас шутить? Сейчас видела Nadine… Ей, кажется, и улыбнуться-то тяжело. У нее и девичьего ничего нет на уме… Ну,
здравствуй, Верочка, ma petite, ch###vre!.. [моя маленькая козочка!.. (фр.).] Ax, молодость, молодость,
все шутки на уме, смехи да пересмехи.
—
Здравствуй, капитан [Туземцы Восточной Сибири
всех государственных служащих в обращении называли капитанами.], — сказал пришедший, обратясь ко мне.
—
Здравствуй, сестра, — говорит она царице, — здесь и ты, сестра? — говорит она Вере Павловне, — ты хочешь видеть, как будут жить люди, когда царица, моя воспитанница, будет царствовать над
всеми? Смотри.
—
Здравствуй, Алеша. Мои
все тебе кланяются,
здравствуйте, Лопухов: давно мы с вами не виделись. Что вы тут говорите про жену?
Все у вас жены виноваты, — сказала возвратившаяся от родных дама лет 17, хорошенькая и бойкая блондинка.
— И напечатано, а я не верю. Коли напечатано, так
всему и верить? Всегда были рабы, и всегда будут. Это щелкоперы французы выдумали: перметте-бонжур да коман ву порте ву [позвольте,
здравствуйте, как вы поживаете (фр.).] — им это позволительно. Бегают, куцые, да лягушатину жрут. А у нас государство основательное, настоящее. У нас, брат, за такие слова и в кутузке посидеть недолго.
—
Здравствуйте, Михей Зотыч, — здоровался хозяин. — Будет вам шутки-то шутить над нами… И то осрамили тогда на
всю округу. Садитесь, гостем будете.
Пищик. Сдал им участок с глиной на двадцать четыре года… А теперь, извините, некогда… надо скакать дальше… Поеду к Знойкову… к Кардамонову…
Всем должен… (Пьет.) Желаю
здравствовать… В четверг заеду…
—
Здравствуй, мир честно́й, во́ веки веков! Ну, вот, Олеша, голуба́ душа, и зажили мы тихо-о! Слава те, царица небесная, уж так-то ли хорошо стало
всё!
Ш. Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее — ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в долгие зимние вечера можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди,
все одна; да и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил:
здравствуй. А как муж будет свой, то какой бы насморк ни был,
все слышать буду:
здравствуй, мой свет,
здравствуй, моя душенька…
Все начали восклицать: — Да
здравствует наш великий государь, да
здравствует навеки.
Заезжал к нему давеча; не принимает, нездоров, но богат, богат, имеет значение и… дай ему бог много лет
здравствовать, но опять-таки Евгению Павлычу
всё достанется…
— А! Христофор Федорыч,
здравствуйте! — воскликнул прежде
всех Паншин и быстро вскочил со стула. — Я и не подозревал, что вы здесь, — я бы при вас ни за что не решился спеть свой романс. Я знаю, вы не охотник до легкой музыки.
Все наши здешние обоего пола и разных поколений
здравствуют. Трубецкому, после его падения спеленанному, наконец, развязали руку, но еще он не действует ею.
Все вас приветствуют.
— Доктор! доктор!
здравствуйте! — заговорили почти
все разом.
—
Здравствуйте! — говорил Бахарев, целуя по ряду
всех. —
Здравствуй, Лизок! — добавил он, обняв, наконец, стоявшую Лизу, поцеловал ее три раза и потом поцеловал ее руку.
—
Здравствуй, Женичка! — безучастно произнесла Ольга Сергеевна, подставляя щеку наклонившейся к ней девушке, и сейчас же непосредственно продолжала: — Положим, что ты еще ребенок, многого не понимаешь, и потому тебе, разумеется, во многом снисходят; но, помилуй, скажи, что же ты за репутацию себе составишь? Да и не себе одной: у тебя еще есть сестра девушка. Положим опять и то, что Соничку давно знают здесь
все, но все-таки ты ее сестра.
Мать выглянула из окна и сказала: «
Здравствуйте, мои друзья!»
Все поклонились ей, и тот же крестьянин сказал: «
Здравствуй, матушка Софья Николавна, милости просим.
—
Здравствуйте, Вихров! — сказала Павлу m-lle Прыхина совершенно дружественно и фамильярно: она обыкновенно со
всеми мужчинами, которых знала душу и сердце, обращалась совершенно без церемонии, как будто бы и сама была мужчина.
—
Здравствуйте, Вихров! — встретил и Плавин совершенно просто и дружески Вихрова. (Он сам, как и
все его гости, был в простом, широком пальто, так что Вихрову сделалось даже неловко оттого, что он приехал во фраке).
— Ну,
здравствуйте,
здравствуйте! — говорил он, войдя в гостиную и тряся
всем руку.
—
Здравствуйте, молодая юстиция, — продолжал Кнопов, обращаясь к прокурору, — у них ведь, как только родится правовед, так его сейчас в председательский мундир и одевают. Мое почтение, украшатели городов, — сказал Петр Петрович и инженеру, — им велено шоссе исправно содержать, а они вместо того города украшают; строят
все дома себе.
— А я к тебе по делу, Иван,
здравствуй! — сказал он, оглядывая нас
всех и с удивлением видя меня на коленях. Старик был болен
все последнее время. Он был бледен и худ, но, как будто храбрясь перед кем-то, презирал свою болезнь, не слушал увещаний Анны Андреевны, не ложился, а продолжал ходить по своим делам.
—
Здравствуй! — сказал Рыбин, сумрачно усмехаясь, потряс ее руку, поклонился Софье и продолжал: — Не ври, здесь не город, вранье не требуется!
Все — свои люди…
— Да
здравствуют рабочие люди
всех стран! — крикнул Павел. И,
все увеличиваясь в силе и в радости, ему ответило тысячеустое эхо потрясающим душу звуком.
— Я слышу, что у вас разговор о поединках. Интересно послушать, — сказал он густым, рыкающим басом, сразу покрывая
все голоса. — Здравия желаю, господин подполковник.
Здравствуйте, господа.
Распространена была также манера заставлять денщиков говорить по-французски: бонжур, мусьё; бони нюит, мусьё; вуле ву дю те, мусьё [
Здравствуйте, сударь; доброй ночи, сударь; хотите чаю, сударь (франц.).], — и
все в том же роде, что придумывалось, как оттяжка, от скуки, от узости замкнутой жизни, от отсутствия других интересов, кроме служебных.
— Так-с; а то мы завсегда готовы… У нас, ваше благородие, завсегда и ворота, и горницы
все без запору… такое уж Иван Демьяныч, дай бог им много лет
здравствовать, заведение завел… А то, коли с обыском, так милости просим хошь в эту горницу (она указывала на кладовую), хошь куда вздумается… Так милости просим в наши покои.
После этого тут они меня, точно, дён несколько держали руки связавши, —
всё боялись, чтобы я себе ран не вредил и щетинку гноем не вывел; а как шкурка зажила, и отпустили: «Теперь, говорят,
здравствуй, Иван, теперь уже ты совсем наш приятель и от нас отсюда никогда не уйдешь».
Сделать одну великую, две средних и одну малую революцию, и за
всем тем не быть обеспеченным от обязанности кричать (или, говоря официальным языком, pousser des cris d'allegresse: vive Henri Cinq! [испускать ликующие крики: да
здравствует Генрих Пятый!] как хотите, а это хоть кого заставит биться лбом об стену.
— Разумеется, больно, — сердито сказал он. — Оставьте! мне хорошо, — и пальцы в чулке зашевелились еще быстрее. —
Здравствуйте! Как вас зовут, извините, — сказал он, обращаясь к Козельцову. — Ах, да, виноват, тут
всё забудешь, — сказал он, когда тот сказал ему свою фамилию. — Ведь мы с тобой вместе жили, — прибавил он, без всякого выражения удовольствия, вопросительно глядя на Володю.