Неточные совпадения
«Слыхали, ну так что ж?»
— В ней главный управляющий
Был корпуса жандармского
Полковник со
звездой,
При нем пять-шесть помощников,
А наш Ермило писарем
В конторе состоял.
И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет — ей внемлют чистые, —
Немало Русь уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные пути,
Немало их оплакала
(Увы!
Звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством — и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца…
Стал бригадир считать
звезды («очень он
был прост», — повторяет по этому случаю архивариус-летописец), но на первой же сотне сбился и обратился за разъяснениями к денщику. Денщик отвечал, что
звезд на небе видимо-невидимо.
— Сколько
есть на небе
звезд, столько твоему благородию их, шельмов, и учить следовает!
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две
звезды на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал о том, что свод, который я вижу, не
есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни
было, возражения не может
быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»
Тяга
была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин ловил и терял
звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны
будут везде
звезды Медведицы.
Ровно в пять часов, бронзовые часы Петр I не успели добить пятого удара, как вышел Алексей Александрович в белом галстуке и во фраке с двумя
звездами, так как сейчас после обеда ему надо
было ехать.
Уже совсем стемнело, и на юге, куда он смотрел, не
было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в саду каплям и смотрел на знакомый ему треугольник
звезд и на проходящий в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный путь, но и яркие
звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись на тех же местах.
Кабинет Свияжского
была огромная комната, обставленная шкафами с книгами и с двумя столами — одним массивным письменным, стоявшим по середине комнаты, и другим круглым, уложенным
звездою вокруг лампы на разных языках последними нумерами газет и журналов.
— Да, очень весело
было, папа, — сказал Сережа, садясь боком на стуле и качая его, что
было запрещено. — Я видел Наденьку (Наденька
была воспитывавшаяся у Лидии Ивановны ее племянница). Она мне сказала, что вам дали
звезду новую. Вы рады, папа?
Месяц, потеряв весь блеск, как облачко, белел на небе;
звезд не видно
было уже ни одной.
Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов;
звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что
были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!..
Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностию, со
звездой на груди, [
Звезда на груди — орден Станислава.]
будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
«Осел! дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при
звездах. Ночь
была на небе. В деревнях
были огни. Подъезжая к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол
был накрыт для ужина.
Был с почтением у губернатора, который, как оказалось, подобно Чичикову,
был ни толст, ни тонок собой, имел на шее Анну, и поговаривали даже, что
был представлен к
звезде; впрочем,
был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю.
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
При блеске фонарей и
звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка
поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит…
Гущина
звезд, составлявшая Млечный Путь, поясом переходившая по небу, вся
была залита светом.
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя не
было ничего видно. А когда сошли и воротились по своим местам, когда увидели при высветивших ясно
звездах, что половины телег уже не
было на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Была полная ночь; за бортом в сне черной воды дремали
звезды и огни мачтовых фонарей.
Я оставил Пугачева и вышел на улицу. Ночь
была тихая и морозная. Месяц и
звезды ярко сияли, освещая площадь и виселицу. В крепости все
было спокойно и темно. Только в кабаке светился огонь и раздавались крики запоздалых гуляк. Я взглянул на дом священника. Ставни и ворота
были заперты. Казалось, все в нем
было тихо.
Вот то-то-с, моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не
будет в этой прока
Ни во́ веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с
звездами, да с чинами,
А при
звездах не все богаты, между нами;
Ну разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он ба́лы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы.
Он
был тоже из «молодых», то
есть ему недавно минуло сорок лет, но он уже метил в государственные люди и на каждой стороне груди носил по
звезде.
Николай Петрович объяснил ему в коротких словах свое душевное состояние и удалился. Павел Петрович дошел до конца сада, и тоже задумался, и тоже поднял глаза к небу. Но в его прекрасных темных глазах не отразилось ничего, кроме света
звезд. Он не
был рожден романтиком, и не умела мечтать его щегольски-сухая и страстная, на французский лад мизантропическая [Мизантропический — нелюдимый, человеконенавистнический.] душа…
Ночь
была темная, без луны, на воде желтыми крапинками жира отражались
звезды.
Темное небо уже кипело
звездами, воздух
был напоен сыроватым теплом, казалось, что лес тает и растекается масляным паром. Ощутимо падала роса. В густой темноте за рекою вспыхнул желтый огонек, быстро разгорелся в костер и осветил маленькую, белую фигурку человека. Мерный плеск воды нарушал безмолвие.
Самгин не
был удивлен появлением Лаврушки, он только вспомнил свое сравнение таких встреч со
звездами...
Его обогнал жандарм, но он и черная тень его — все
было сказочно, так же, как деревья, вылепленные из снега, луна, величиною в чайное блюдечко, большая
звезда около нее и синеватое, точно лед, небо — высоко над белыми холмами, над красным пятном костра в селе у церкви; не верилось, что там живут бунтовщики.
Подойдя к столу, он
выпил рюмку портвейна и, спрятав руки за спину, посмотрел в окно, на небо, на белую
звезду, уже едва заметную в голубом, на огонь фонаря у ворот дома. В памяти неотвязно звучало...
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался, хотелось увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или хотя бы птицу, вообще что-нибудь от земли. Но
был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное
звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
Клим пораженно провожал глазами одну из телег. На нее
был погружен лишний человек, он лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные руки; одна
была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы
звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой не хватало двух пальцев,
была похожа на клешню рака.
Он чувствовал, что Марину необходимо оправдать от подозрений, и чувствовал, что торопится с этим. Ночь
была не для прогулок, из-за углов вылетал и толкал сырой холодный ветер, черные облака стирали
звезды с неба, воздух наполнен печальным шумом осени.
В окно смотрели три
звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба.
Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Ночь
была прозрачно светлая, — очень высоко, почти в зените бедного
звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг
было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали из вагона в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие на золотых пауков.
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в память о неудачном пожаре остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и, в углу двора, белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым лицом, сидел у Самгина, жадно
пил пиво и, поглядывая в окно на первые
звезды в черном небе, бормотал...
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле,
звезды без лучей, похожие на куски янтаря, не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что небо может
быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и не спеша пошел домой, размышляя о старике, о корке...
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко
звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я не спал, на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь,
было жалко
звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое
будет…
— А вот видите: горит
звезда, бесполезная мне и вам; вспыхнула она за десятки тысяч лет до нас и еще десятки тысяч лет
будет бесплодно гореть, тогда как мы все не проживем и полустолетия…
— Это вы из астрономии. А может
быть, мир-то весь на этой
звезде и держится, она — последняя скрепа его, а вы хотите… вы чего хотите?
В синих пропастях сверкали необычно яркие
звезды, сверкали как бы нарочно для того, чтоб видно
было, как глубоки пропасти, откуда веяло осенней свежестью.
Однажды вдруг приступила к нему с вопросами о двойных
звездах: он имел неосторожность сослаться на Гершеля и
был послан в город, должен
был прочесть книгу и рассказывать ей, пока она не удовлетворилась.
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими
звездами, и думать, как завтра
будет хорошо поле при утренних светлых красках! Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара!.. И вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков; холодно, сыро…
Приезжали князь и княгиня с семейством: князь, седой старик, с выцветшим пергаментным лицом, тусклыми навыкате глазами и большим плешивым лбом, с тремя
звездами, с золотой табакеркой, с тростью с яхонтовым набалдашником, в бархатных сапогах; княгиня — величественная красотой, ростом и объемом женщина, к которой, кажется, никогда никто не подходил близко, не обнял, не поцеловал ее, даже сам князь, хотя у ней
было пятеро детей.
Но все же ей
было неловко — не от одного только внутреннего «противоречия с собой», а просто оттого, что вышла история у ней в доме, что выгнала человека старого, почтен… нет, «серьезного», «со
звездой»…
Кроме томительного ожидания третьей
звезды, у него
было еще постоянное дело, постоянное стремление, забота, куда уходили его напряженное внимание, соображения, вся его тактика, с тех пор как он промотался, — это извлекать из обеих своих старших сестер, пожилых девушек, теток Софьи, денежные средства на шалости.
Вот пусть эта
звезда, как ее… ты не знаешь? и я не знаю, ну да все равно, — пусть она
будет свидетельницей, что я наконец слажу с чем-нибудь: или с живописью, или с романом.
Аллеи представлялись темными коридорами, но открытые места, поблекший цветник, огород, все пространство сада, лежащее перед домом, освещались косвенными лучами выплывшей на горизонт луны.
Звезды сильно мерцали. Вечер
был ясен и свеж.
У меня вон предки
есть: с историческими именами, в мундирах, лентах и
звездах: ну, и меня толкали в камер-юнкеры, соблазняли гусарским мундиром.
— Тайна что? Все
есть тайна, друг, во всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая
поет, али
звезды всем сонмом на небе блещут в ночи — все одна эта тайна, одинаковая. А всех большая тайна — в том, что душу человека на том свете ожидает. Вот так-то, друг!
У меня
звезда!» Я шел по тоненькому мостику из щепок, без перил, над пропастью, и мне весело
было, что я так иду; даже заглядывал в пропасть.
Ботаника совершенно знает, как растет дерево, физиолог и анатом знают даже, почему
поет птица, или скоро узнают, а что до
звезд, то они не только все сосчитаны, но всякое движение их вычислено с самою минутною точностью, так что можно предсказать, даже за тысячу лет вперед, минута в минуту, появление какой-нибудь кометы… а теперь так даже и состав отдаленнейших
звезд стал известен.