Неточные совпадения
Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее от пота, липло к телу; левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал; по испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался пот; во рту была горечь, в носу
запах пороха и ржавчины, в
ушах неперестающее чмоканье бекасов; до стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались по кочкам и трясине; но он всё ходил и стрелял.
Он сажал меня на колени себе, дышал в лицо мое
запахом пива, жесткая борода его неприятно колола мне шею,
уши.
Свернув папиросу объема небольшой сигары, он обильно дымил крепким синим дымом ядовитого
запаха; казалось, что дым идет не только из его рта, ноздрей, но даже из
ушей.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял
запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал
уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий
запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на
уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Свежий ветер так и режет ему лицо, за
уши щиплет мороз, в рот и горло
пахнуло холодом, а грудь охватило радостью — он мчится, откуда ноги взялись, сам и визжит и хохочет.
Но с полудня Татьяна Марковна так изменилась, так во всех подозрительно всматривалась, во все вслушивалась, что Райский сравнивал ее с конем, который беспечно жевал свой овес, уходя в него мордой по
уши, и вдруг услыхал шорох или почуял
запах какого-то неизвестного и невидимого врага.
В предместье мы опять очутились в чаду китайской городской жизни; опять охватили нас разные
запахи, в
ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги, сидел на улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
Мы обедали в палатке;
запах от кораллов так силен, что почти есть нельзя. Обед весь состоял из рыбы:
уха, жареная рыба и гомар чудовищных размеров и блестящих красок; но его оставили к ужину. Шея у него — самого чистого дикого цвета, как будто из шелковой материи, с коричневыми полосами; спина синяя, двуличневая, с блеском; усы в четверть аршина длиной, красноватые.
Нехлюдов сел у окна, глядя в сад и слушая. В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом и
запахом раскопанной земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» — шлепали, перебивая друг друга, вальки баб, и звуки эти разбегались по блестящему на солнце плесу запруженной реки, и равномерно слышалось падение воды на мельнице, и мимо
уха, испуганно и звонко жужжа, пролетела муха.
— А вы вот где, батенька, скрываетесь… — заплетавшимся языком проговорил над самым
ухом Привалова Веревкин; от него сильно
пахло водкой, и он смотрел кругом совсем осовелыми глазами. — Важно… — протянул Веревкин и улыбнулся пьяной улыбкой. Привалов в первый еще раз видел, что Веревкин улыбается, — он всегда был невозмутимо спокоен, как все комики по натуре.
— Наградил господь… Ох, наградил! — как-то застонал Харитон Артемьич,
запахивая халат. — Как их ни считай, все три девки выходят… Давай поменяемся: у тебя три сына, а у меня три дочери, —
ухо на
ухо сменяем, да Лиодорку прикину впридачу.
Потом она растирала мне
уши гусиным салом; было больно, но от нее исходил освежающий, вкусный
запах, и это уменьшало боль. Я прижимался к ней, заглядывая в глаза ее, онемевший от волнения, и сквозь ее слова слышал негромкий, невеселый голос бабушки...
Он обнял меня за шею горячей, влажной рукою и через плечо мое тыкал пальцем в буквы, держа книжку под носом моим. От него жарко
пахло уксусом, потом и печеным луком, я почти задыхался, а он, приходя в ярость, хрипел и кричал в
ухо мне...
Был слаб, едва ползал и очень радовался, когда видел меня, просился на руки ко мне, любил мять
уши мои маленькими мягкими пальцами, от которых почему-то
пахло фиалкой.
Василий приподнимается с козел и поднимает верх брички; кучера надевают армяки и при каждом ударе грома снимают шапки и крестятся; лошади настораживают
уши, раздувают ноздри, как будто принюхиваясь к свежему воздуху, которым
пахнет от приближающейся тучи, и бричка скорее катит по пыльной дороге.
Трофим Николаевич подходит, пошатываясь, к дедушке и, наклонясь к его
уху, хочет, вероятно, пожелать ему доброго здравия, но только икает и как-то неблаговидно сопит, что чрезвычайно смешит молодушек; дедушка же, почуяв носом сильный
запах сивухи, пятится ближе к стене.
— Ай люли тарарах, пляшут козы на горах! — сказал Перстень, переминая ногами, — козы пляшут, мухи
пашут, а у бабушки Ефросиньи в левом
ухе звенит!..
— Не смейся, пострел, — сказала Людмила, взяла его за другое
ухо и продолжала: — сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это — его радость. И еще он
пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это — его желание, — цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он
пахнет нежным, сладким телом, для того, кто любит, и это — его любовь, — бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, — понимаешь, мой светик?
Стебли трав щёлкали по голенищам сапог, за брюки цеплялся крыжовник, душно
пахло укропом, а по ту сторону забора кудахтала курица, заглушая сухой треск скучных слов, Кожемякину было приятно, что курица мешает слышать и понимать эти слова, судя по голосу, обидные. Он шагал сбоку женщины, посматривая на её красное, с облупившейся кожей, обожжённое солнцем
ухо, и, отдуваясь устало, думал: «Тебе бы попом-то быть!»
Дома тоже было тяжко: на место Власьевны Пушкарь взял огородницу Наталью, она принесла с собою какой-то особенный, всех раздражавший
запах; рабочие ссорились, дрались и — травили Шакира: называли его свиным
ухом, спрашивали, сколько у него осталось дома жён и верно ли, что они, по закону Магомета, должны брить волосы на теле.
В дверь снова вдвинули круглый стол, накрытый для ужина: посреди него, мордами друг ко другу, усмехалась пара поросят — один жареный, золотистый, с пучком петрушки в ноздрях, другой — заливной, облитый сметаною, с бумажным розовым цветком между
ушей. Вокруг них, точно разномерные булыжники, лежали жареные птицы, и всё это окружала рама солений и соусов. Едко
пахло хреном, уксусом, листом чёрной смородины и лавра.
Уха из нее невкусна и часто
пахнет травой; лучше ее жарить в сметане и сушить.
Быстрая езда, холодный ветер, свистевший в
уши, свежий
запах осеннего, слегка мокрого поля очень скоро успокоили и оживили вялые нервы Боброва. Кроме того, каждый раз, отправляясь к Зиненкам, он испытывал приятный и тревожный подъем духа.
Всё вокруг густо усеяно цветами акации — белыми и точно золото: всюду блестят лучи солнца, на земле и в небе — тихое веселье весны. Посредине улицы, щелкая копытами, бегут маленькие ослики, с мохнатыми
ушами, медленно шагают тяжелые лошади, не торопясь, идут люди, — ясно видишь, что всему живому хочется как можно дольше побыть на солнце, на воздухе, полном медового
запаха цветов.
Запах жареного щекотал ноздри, трескучий разговор женщин звучал в
ушах, глазам было жарко, какой-то пёстрый туман застилал их.
Лунёв сквозь шум в
ушах услышал этот вопрос, и на него точно холодом
пахнуло. Он подозрительно оглядел Якова и Машу, тоже испуганную его возбуждением и криками.
«Господи, помилу-уй», — пели на левом клиросе. Какой-то мальчишка подпевал противным, резавшим
уши криком, не умея подладиться к хриплому и глухому голосу дьячка. Нескладное пение раздражало Илью, вызывая в нём желание надрать мальчишке
уши. В углу было жарко от натопленной печи,
пахло горелой тряпкой. Какая-то старушка в салопе подошла к нему и брюзгливо сказала...
Всегда гладкий и приличный, теперь Маклаков был растрёпан, волосы, которые он тщательно и красиво зачёсывал за
уши, беспорядочно лежали на лбу и на висках; от него
пахло водкой.
Долинский остановился, бережно взял со стола барахтавшегося на спинке жука и поднес его на ладони к открытой форточке. Жук дрыгнул своими пружинистыми ножками, широко расставил в стороны крылья, загудел и понесся. С надворья в лицо Долинскому
пахнула ароматная струя чрезмерно теплого воздуха; ласково шевельнула она его сухими волосами, как будто что-то шепнула на
ухо и бесследно разлилась по комнате.
— Теплота твоей одежды благоухает лучше, чем мирра, лучше, чем нард, — говорит он, жарко касаясь губами ее
уха. — И когда ты дышишь, я слышу
запах от ноздрей твоих, как от яблоков. Сестра моя, возлюбленная моя, ты пленила сердце мое одним взглядом твоих очей, одним ожерельем на твоей шее.
Шарахнутся где-нибудь добрые христиане от взмаха казачьей нагайки целой стеною в пять, в шесть сот человек, и как попрут да поналяжут стеной дружненько, так из середины только стон да
пах пойдет, а потом, по освобождении, много видано женского
уха в серьгах рваного и персты из-под колец верчены, а две-три души и совсем богу преставлялись.
2 Стар<
уха>. У меня, вы знаете, Егорушка в Петербурге; так он пишет, что турок в пух разбили наши; взяли
пашу!
Блестит медный знак на шапке стражника и ствол ружья в руках у него, видно его чернобородое лицо, бессонные глаза, слышен
запах лошадиного пота. Лениво фыркая, конь прядает
ушами и, наезжая на нас, нехотя влачит по земле тяжкую тень всадника.
Аня наклонялась к нему из окна, и он шептал ей что-то, обдавая ее
запахом винного перегара, дул в
ухо, — ничего нельзя было понять, — и крестил ей лицо, грудь, руки; при этом дыхание у него дрожало и на глазах блестели слезы. А братья Ани, Петя и Андрюша, гимназисты, дергали его сзади за фрак и шептали сконфуженно...
Вообще к нерусским лицам он питал предубеждение, а тут к тому же нашел, что к черным кудряшкам и густым бровям хозяйки очень не шло белое лицо, своею белизною напоминавшее ему почему-то приторный жасминный
запах, что
уши и нос были поразительно бледны, как мертвые или вылитые из прозрачного воска.
Ставни во флигельке были прикрыты, и уже в сенцах сильно
пахло йодом и камфарным маслом. Иона потыкался в полутьме и вошел на тихий стон. На кровати во мгле смутно виднелась кошка Мумка и белое заячье с громадными
ушами, а в нем страдальческий глаз.
Сам весь шершавый,
уши мохнатые, глаза злобные, как у хорька, на голове шапонька белая войлочная, борода по пояс, тоже белая, и жилет с медными пуговицами на рубахе, а на ногах меховые сапоги — и
пахнет от него можжевельником.
Человек видит глазами, слышит
ушами, нюхает носом, отведывает языком и щупает пальцами. У одного человека лучше видят глаза, а у другого хуже. Один слышит издали, а другой глух. У одного чутье сильнее, и он слышит, чем
пахнет издалека, а другой нюхает гнилое яйцо, а не чует. Один ощупью узнает всякую вещь, а другой ничего на ощупь не узнает, не разберет дерева от бумаги. Один чуть возьмет в рот, слышит, что сладко, а другой проглотит и не разберет, горько или сладко.
Но в саду было совсем тихо, только комарик какой-то звенел недалеко над
ухом, да соловей где-то рано начинал выщелкивать, да еще гуще
пахло резедой и жасминами.
Ребротесов вдруг остановился и задумался. Ему вспомнилась стерляжья
уха, которую он ел в 1856 году в Троицкой лавре. Память об этой
ухе была так вкусна, что воинский начальник почувствовал вдруг
запах рыбы, бессознательно пожевал и не заметил, как в калоши его набралась грязь.
Под эти слова воротились люди Божии. Они были уже в обычной одежде. Затушив свечи, все вышли. Николай Александрыч запер сионскую горницу и положил ключ в карман. Прошли несколько комнат в нижнем этаже… Глядь, уж утро, летнее солнце поднялось высоко…
Пахнуло свежестью в растворенные окна большой комнаты, где был накрыт стол. На нем были расставлены разные яства:
уха, ботвинья с осетриной, караси из барских прудов, сотовый мед, варенье, конфеты, свежие плоды и ягоды. Кипел самовар.
И в этот вечер и в последующие дни в приютской даче только и было разговору, что о двух «гадальщицах», испугавшихся друг друга до полусмерти. И долго и хорошенькая Любочка, и бойкая «Паша-вестовщица» вспыхивали до
ушей при первом намеке подруг об их ночном происшествии.
Когда Бронза сидел в оркестре, то у него прежде всего потело и багровело лицо; было жарко,
пахло чесноком до духоты, скрипка взвизгивала, у правого
уха хрипел контрабас, у левого — плакала флейта, на которой играл рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача Ротшильда.
Я мигом представляю себе это неведомое морское животное. Оно должно быть чем-то средним между рыбой и раком. Так как оно морское, то из него приготовляют, конечно, очень вкусную горячую
уху с душистым перцем и лавровым листом, кисловатую селянку с хрящиками, раковый соус, холодное с хреном… Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок… быстро, быстро, потому что всем есть хочется… ужасно хочется! Из кухни несется
запах рыбного жаркого и ракового супа.
Но ничего мне не было так совестно, как
запаха…
Пахло водкой, прокисшими апельсинами, скипидаром, которым дядя спасался от моли, кофейной гущей, что в общем давало пронзительную кислятину… Вошел мой кузен Митя, маленький гимназистик с большими оттопыренными
ушами, и шаркнул ножкой… Подобрав апельсинные корки, он взял с дивана подушку, смахнул рукавом пыль с фортепиано и вышел… Очевидно, его прислали «прибрать»…
Около дороги, на рубеже, стояла каменная баба. Косарь сел к ее подножию. В
ушах звенело и со звоном проходило по голове, в глазах мутилось от жары и голода. Больная ступня ныла, и тупая боль ползла от нее через колено в
пах.
Придя немного в себя, он начал что-то шептать на
ухо Паше. Та отрицательно качала головой. Он горячился, махал руками. Наконец,
Паша сама стала говорить что-то шепотом на
ухо брату.
— Нет, мне дано много… над тобою, видишь, там на небе, откуда блестит звездочка, — произнесла Мариула вдохновенным голосом; потом, силою отведя ее от Груни в сторону, наклонилась на
ухо и сиповатым шепотом, в исступлении прибавила: — Я… мать твоя. Вспомни табор цыганский, пожар в Яссах… похищение у янычара, продажу
паше, уродство мое, чтобы не признали во мне твоей матери: это все я, везде я, где грозила только тебе беда, и опять я… здесь, между тобою и Волынским: слышишь ли?
— Сумбур-трава. На память взял, пензенским болотом
пахнет. По домашности первая вещь. Сосед какой тебе не по скусу, хочешь ты ему настоящий вред сделать, чичас корешок водой зальешь и водой энтой самой избу в потаенный час и взбрызнешь. В тую же минуту по всем лавкам-подлавкам черные тараканы зашуршат. Глаза выпьют,
уши заклеют, хочь из избы вон беги. Аккуратный корешок.