Неточные совпадения
Крышу починили, кухарку нашли — Старостину куму, кур купили, коровы стали давать молока,
сад загородили жердями, каток сделал плотник, к шкапам приделали крючки, и они стали отворяться не произвольно, и гладильная доска, обернутая солдатским сукном, легла с ручки кресла на комод, и в девичьей
запахло утюгом.
Или храмы золотые, или
сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом
пахнет, и горы, и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся.
Явилась Вера Петровна и предложила Варваре съездить с нею в школу, а Самгин пошел в редакцию — получить гонорар за свою рецензию. Город, чисто вымытый дождем, празднично сиял, солнце усердно распаривало землю
садов,
запахи свежей зелени насыщали неподвижный воздух. Люди тоже казались чисто вымытыми, шагали уверенно, легко.
Самгин оглядывался. Комната была обставлена, как в дорогом отеле, треть ее отделялась темно-синей драпировкой, за нею — широкая кровать, оттуда доносился очень сильный
запах духов. Два открытых окна выходили в небольшой старый
сад, ограниченный стеною, сплошь покрытой плющом, вершины деревьев поднимались на высоту окон, сладковато пахучая сырость втекала в комнату, в ней было сумрачно и душно. И в духоте этой извивался тонкий, бабий голосок, вычерчивая словесные узоры...
Из окон флигеля выплывал дым кадила,
запах тубероз; на дворе стояла толпа благочестивых зрителей и слушателей; у решетки
сада прижался Иван Дронов, задумчиво почесывая щеку краем соломенной шляпы.
Розоватая мгла, наполнив
сад, окрасила белые цветы.
Запахи стали пьянее. Сгущалась тишина.
Густой
запах цветов опьянял, и Климу казалось, что, кружась по дорожке
сада, он куда-то уходит от себя.
Одно из двух окон в
сад было открыто, там едва заметно и беззвучно шевелились ветви липы, в комнату втекал ее аптечный
запах, вползали неопределенные ‹шорохи?›, заплутавшиеся в ночной темноте.
Ночь была теплая, но в
садах тихо шумел свежий ветер, гоня по улице волны сложных
запахов.
Самгин, облегченно вздохнув, прошел в свою комнату; там стоял густой
запах нафталина. Он открыл окно в
сад; на траве под кленом сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
Лидия заставила ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная, в раскрытые окна из
сада вливались потоки влажных
запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
В комнате ее было тесно, из
сада втекал
запах навоза, кровать узка и скрипела. Самгин несколько раз предлагал ей переменить квартиру.
Канарейки весело трещали; ерань и порой приносимые детьми из графского
сада гиацинты изливали в маленькой комнатке сильный
запах, приятно мешавшийся с дымом чистой гаванской сигары да корицы или ванили, которую толкла, энергически двигая локтями, хозяйка.
Не знали, бедные, куда деться, как сжаться, краснели, пыхтели и потели, пока Татьяна Марковна, частию из жалости, частию оттого, что от них в комнате было и тесно, и душно, и «
пахло севрюгой», как тихонько выразилась она Марфеньке, не выпустила их в
сад, где они, почувствовав себя на свободе, начали бегать и скакать, только прутья от кустов полетели в стороны, в ожидании, пока позовут завтракать.
Наконец, на четвертый или пятый день после разговора с ней, он встал часов в пять утра. Солнце еще было на дальнем горизонте, из
сада несло здоровою свежестью, цветы разливали сильный
запах, роса блистала на траве.
Он перешел на другую сторону и, вдыхая влажную свежесть и хлебный
запах давно ждавшей дождя земли, смотрел на мимо бегущие
сады, леса, желтеющие поля ржи, зеленые еще полосы овса и черные борозды темно-зеленого цветущего картофеля.
Он сел опять на крылечко и, вдыхая в себя наполнивший теплый воздух крепкий
запах молодого березового листа, долго глядел на темневший
сад и слушал мельницу, соловьев и еще какую-то птицу, однообразно свистевшую в кусте у самого крыльца.
Нехлюдов сел у окна, глядя в
сад и слушая. В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом и
запахом раскопанной земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» — шлепали, перебивая друг друга, вальки баб, и звуки эти разбегались по блестящему на солнце плесу запруженной реки, и равномерно слышалось падение воды на мельнице, и мимо уха, испуганно и звонко жужжа, пролетела муха.
В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила в старый тенистый
сад, где весной пели соловьи; когда в доме сидели гости, то в кухне стучали ножами, во дворе
пахло жареным луком — и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.
Сквозь открытые окна из
саду веяло осенней свежестью и
запахом яблоков.
И дом у него старинной постройки; в передней, как следует,
пахнет квасом, сальными свечами и кожей; тут же направо буфет с трубками и утиральниками; в столовой фамильные портреты, мухи, большой горшок ерани и кислые фортепьяны; в гостиной три дивана, три стола, два зеркала и сиплые часы, с почерневшей эмалью и бронзовыми, резными стрелками; в кабинете стол с бумагами, ширмы синеватого цвета с наклеенными картинками, вырезанными из разных сочинений прошедшего столетия, шкафы с вонючими книгами, пауками и черной пылью, пухлое кресло, итальянское окно да наглухо заколоченная дверь в
сад…
Дача, занимаемая В., была превосходна. Кабинет, в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь вела на террасу и в
сад. День был жаркий, из
сада пахло деревьями и цветами, дети играли перед домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень, цветы и зелень… а в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
Да, ты прав, Боткин, — и гораздо больше Платона, — ты, поучавший некогда нас не в
садах и портиках (у нас слишком холодно без крыши), а за дружеской трапезой, что человек равно может найти «пантеистическое» наслаждение, созерцая пляску волн морских и дев испанских, слушая песни Шуберта и
запах индейки с трюфлями. Внимая твоим мудрым словам, я в первый раз оценил демократическую глубину нашего языка, приравнивающего
запах к звуку.
История эта состояла в следующем: мужик
пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в
саду, не говоря никому ни слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на духу.
Осторожно вынув раму, дед понес ее вон, бабушка распахнула окно — в
саду кричал скворец, чирикали воробьи; пьяный
запах оттаявшей земли налился в комнату, синеватые изразцы печи сконфуженно побелели, смотреть на них стало холодно. Я слез на пол с постели.
Уже самовар давно фыркает на столе, по комнате плавает горячий
запах ржаных лепешек с творогом, — есть хочется! Бабушка хмуро прислонилась к притолоке и вздыхает, опустив глаза в пол; в окно из
сада смотрит веселое солнце, на деревьях жемчугами сверкает роса, утренний воздух вкусно
пахнет укропом, смородиной, зреющими яблоками, а дед всё еще молится, качается, взвизгивает...
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет на бархатную зелень
сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными
запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с поля: играют зорю в лагерях.
Пришла зима. Выпал глубокий снег и покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно
сад опять распустился белыми листьями… В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и
запах мягкого снега…
Специфический
запах конюшни смешивался с ароматом сухой травы и острым
запахом сыромятных ремней. Лошади тихо жевали, шурша добываемыми из-за решетки клочьями сена; когда дударь останавливался для передышки, в конюшню явственно доносился шепот зеленых буков из
сада. Петрик сидел, как очарованный, и слушал.
У честного купца дух занимается, подходит он ко тому цветку,
запах от цветка по всему
саду, ровно струя бежит; затряслись и руки и ноги у купца, и возговорил он голосом радошным: «Вот аленькой цветочик, какого нет краше на белом свете, о каком просила меня дочь меньшая, любимая».
Мать старалась меня уверить, что Чурасово гораздо лучше Багрова, что там сухой и здоровый воздух, что хотя нет гнилого пруда, но зато множество чудесных родников, которые бьют из горы и бегут по камешкам; что в Чурасове такой
сад, что его в три дня не исходишь, что в нем несколько тысяч яблонь, покрытых спелыми румяными яблоками; что какие там оранжереи, персики, груши, какое множество цветов, от которых прекрасно
пахнет, и что, наконец, там есть еще много книг, которых я не читал.
Но старого
сада докуда еще не тронули; по-прежнему был он полон прохлады и сумерек; по-прежнему старые дуплистые липы и березы задумчиво помавали в вышине всклокоченными вершинами; по-прежнему волною неслись отовсюду
запахи и прозрачною, душистою массою стояли в воздухе.
С балкона в комнату
пахнуло свежестью. От дома на далекое пространство раскидывался
сад из старых лип, густого шиповника, черемухи и кустов сирени. Между деревьями пестрели цветы, бежали в разные стороны дорожки, далее тихо плескалось в берега озеро, облитое к одной стороне золотыми лучами утреннего солнца и гладкое, как зеркало; с другой — темно-синее, как небо, которое отражалось в нем, и едва подернутое зыбью. А там нивы с волнующимися, разноцветными хлебами шли амфитеатром и примыкали к темному лесу.
Случалось ли вам летом лечь спать днем в пасмурную дождливую погоду и, проснувшись на закате солнца, открыть глаза и в расширяющемся четырехугольнике окна, из-под полотняной сторы, которая, надувшись, бьется прутом об подоконник, увидать мокрую от дождя, тенистую, лиловатую сторону липовой аллеи и сырую садовую дорожку, освещенную яркими косыми лучами, услыхать вдруг веселую жизнь птиц в
саду и увидать насекомых, которые вьются в отверстии окна, просвечивая на солнце, почувствовать
запах последождевого воздуха и подумать: «Как мне не стыдно было проспать такой вечер», — и торопливо вскочить, чтобы идти в
сад порадоваться жизнью?
Оба окна были открыты настежь. Сладостно, до щекотки,
пахло невидимыми глициниями. В городском
саду играл струнный оркестр, и звуки его казались прекрасными и печальными.
В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших окон в
сад, слегка призадернутых легким, желтоватым тюлем.
Пахло сладко. Все вещи стояли нарядные и светлые. Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с белым, едва различаемым узором. Виднелись разнообразные скляночки с духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера и несколько русских и французских книжек.
В доме у городского головы
пахло недавно натертыми паркетными полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно. Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, — «она у меня под гувернанткой ходит», говорил отец, — чинно пребывали в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели в
сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные в горницах и в
саду, детские звенели голоса.
Был пасмурный, холодный день. Передонов возвращался от Володина. Тоска томила его. Вершина заманила Передонова к себе в
сад. Он покорился опять ее ворожащему зову. Вдвоем прошли в беседку, по мокрым дорожкам, покрытым палыми, истлевающими, темными листьями. Унылою
пахло сыростью в беседке. Из-за голых деревьев виден был дом с закрытыми окнами.
В душном воздухе резко выделялся
запах конопли и просмолённой верёвки, заглушая пряные ароматы
садов, где зрели яблоки, наливалась вишня и, склонясь к земле, висели тяжёлые гроздья пахучей чёрной смородины.
Матвей подошёл к окну и стал за косяком, выглядывая в
сад, светло окроплённый солнцем. Перед ним тихо качались высокие стебли мальвы, тесно усаженные лиловыми и жёлтыми цветами в росе. Сверкающий воздух был пропитан
запахом укропа, петрушки и взрытой, сочной земли.
Добродушно ворчала вода в самоваре, тонко свистел пар, вырываясь из-под крышки, в
саду распевала малиновка; оттуда вливались вечерние, тёплые
запахи липы, мяты и смородины, в горнице
пахло крепким чаем, душистым, как ладан, берёзовым углём и сдобным тестом. Было мирно, и душа мальчика, заласканная песнью, красками и
запахами догоравшего дня, приветно и виновно раскрывалась встречу словам отца.
Незаметно прошёл май, жаркий и сухой в этом году; позеленел
сад, отцвела сирень, в молодой листве зазвенели пеночки, замелькали красные зоба тонконогих малиновок; воздух, насыщенный вешними
запахами, кружил голову и связывал мысли сладкою ленью.
Жадно пили свет солнца деревья, осыпанные желтоватыми звёздочками юной листвы, тихо щёлкая, лопались почки, гудели пчёлы, весь
сад курился сочными
запахами — расцветала молодая жизнь.
Потом они сидели близко друг ко другу в
саду, под вишнями, над ними чирикали воробьи, расклёвывая ягоды; был конец июня, липа цвела, цветень её золотил листья, медовый
запах сладко кружил голову юноши.
Ливень прошёл, по
саду быстро скользили золотые пятна солнца, встряхивали ветвями чисто вымытые деревья, с листьев падали светлые, живые, как ртуть, капли, и воздух, тёплый, точно в бане, был густо насыщен
запахом пареного листа.
Наступила ранняя и в то же время роскошная весна; взломала и пронесла свои льды и разлила свои воды, верст на семь в ширину, река Белая! Весь разлив виден был как на ладонке, из окон домика Голубиной Слободки; расцвел плодовитый
сад у Багровых, и
запах черемух и яблонь напоил воздух благовонием;
сад сделался гостиной хозяев, и благодатное тепло еще более укрепило силы Софьи Николавны.
Дорогие ковры, громадные кресла, бронза, картины, золотые и плюшевые рамы; на фотографиях, разбросанных по стенам, очень красивые женщины, умные, прекрасные лица, свободные позы; из гостиной дверь ведет прямо в
сад, на балкон, видна сирень, виден стол, накрытый для завтрака, много бутылок, букет из роз,
пахнет весной и дорогою сигарой,
пахнет счастьем, — и все, кажется, так и хочет сказать, что вот-де пожил человек, потрудился и достиг наконец счастья, возможного на земле.
— Ах, пожалуйте-с, они в том большом флигеле, — произнес лакей и повел Елпидифора Мартыныча через
сад, где тот снова гордо взглянул на цветы, гордо вдохнул в себя
запах резеды; но войдя к княгине, мгновенно утратил свой надменный вид и принял позу смиренной и ласкающейся овечки.
— Туда, на север. К соснам, к грибам, к людям, к идеям… Я бы отдал полжизни, чтобы теперь где-нибудь в Московской губернии или в Тульской выкупаться в речке, озябнуть, знаешь, потом бродить часа три хоть с самым плохоньким студентом и болтать, болтать… А сеном-то как
пахнет! Помнишь? А по вечерам, когда гуляешь в
саду, из дому доносятся звуки рояля, слышно, как идет поезд…
Ночами, когда город мёртво спит, Артамонов вором крадётся по берегу реки, по задворкам, в
сад вдовы Баймаковой. В тёплом воздухе гудят комары, и как будто это они разносят над землёй вкусный
запах огурцов, яблок, укропа. Луна катится среди серых облаков, реку гладят тени. Перешагнув через плетень в
сад, Артамонов тихонько проходит во двор, вот он в тёмном амбаре, из угла его встречает опасливый шёпот...