Неточные совпадения
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два
перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и
замерло.
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и
замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери
перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Заиграет ли женщина на фортепиано, гувернантка у соседей, Райский бежал было
перед этим удить рыбу, — но раздались звуки, и он
замирал на месте, разинув рот, и прятался за стулом играющей.
В темноте рисовались ей какие-то пятна, чернее самой темноты. Пробегали, волнуясь, какие-то тени по слабому свету окон. Но она не пугалась; нервы были убиты, и она не
замерла бы от ужаса, если б из угла встало
перед ней привидение, или вкрался бы вор, или убийца в комнату, не смутилась бы, если б ей сказали, что она не встанет более.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними в Исакиевский собор,
замирая от удивления
перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
По вечерам, сидя у огонька
перед своим балаганом, она тоже заводила свою хохлацкую песню, но никто ее не поддерживал, и песня
замирала в бессилии собственного одиночества.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес в свои кресла, посадил ее, а сам упал
перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и
замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
Зябко; в воздухе плавала белесоватая, насквозь пронизывающая мгла; лошади, как угорелые, мчались по укатанной деревенской улице и
замерли перед крыльцом небольшого барского флигеля.
У Ченцова почему-то
замерло сердце, затосковало, и
перед ним, как бы в быстро сменяющейся камер-обскуре, вдруг промелькнула его прошлая жизнь со всеми ее безобразиями.
Наконец, когда
перед самым утром угомонятся, наконец, и блохи, словно
замрут, и когда под утренним холодком как будто действительно сладко заснешь, — раздается вдруг безжалостный треск барабана у острожных ворот, и начинается зоря.
У Матвея кружилась голова,
замирало сердце,
перед глазами мелькали разноцветные пятна, — медленно, точно поднимая большую тяжесть, он встал и проговорил тихо...
Его красивая, статная фигура, даже пальцы его белых рук
замерли на красном фоне спинки стула. Он как-то застыл. Казалось, что глаза ничего не видят
перед собой или видят то, что не видит никто, или недвижно ищут ответа невозможного.
Долинский задыхался, а светляки
перед ним все мелькали, и зеленые майки качались на гнутких стеблях травы и наполняли своим удушливым запахом неподвижный воздух, а трава все растет, растет, и уж Долинскому и нечем дышать, и негде повернуться. От страшной, жгучей боли в груди он болезненно вскрикнул, но голос его беззвучно
замер в сонном воздухе пустыни, и только переросшая траву задумчивая пальма тихо покачала ему своей печальной головкой.
Княгиня приехала вместе с Петицкой. Вся прислуга княжеская очень обрадовалась княгине: усатый швейцар, отворяя ей дверь, не удержался и воскликнул: «Ай, матушки, вот кто приехал!». Почтенный метрдотель, попавшийся княгине на лестнице, как бы
замер перед нею в почтительной и умиленной позе. Одна из горничных, увидав через стеклянную дверь княгиню, бросилась к сотоваркам своим и весело начала им рассказывать, что прежняя госпожа их приехала.
С сими словами, вынув шпагу, он на коленах вполз в одно из отверстий, держа
перед собою смертоносное оружие, и, ощупью подвигаясь вперед, дошел до того места, где можно было идти прямо; сырой воздух могилы проник в его члены, отдаленный ропот начал поражать его слух, постепенно увеличиваясь; порою дым валил ему навстречу, и вскоре
перед собою, хотя в отдалении, он различил слабый свет огня, который то вспыхивал, то
замирал.
Но когда акробат неожиданно поставил мальчика на колена, повернул его к себе спиною и начал выгибать ему назад плечи, снова надавливая пальцами между лопатками, когда голая худенькая грудь ребенка вдруг выпучилась ребром вперед, голова его опрокинулась назад и весь он как бы
замер от боли и ужаса, — Варвара не могла уже выдержать; она бросилась отнимать его. Прежде, однако ж, чем успела она это сделать, Беккер
передал ей Петю, который тотчас же очнулся и только продолжал дрожать, захлебываясь от слез.
«Он ко мне идет», — быстро промелькнуло у Вельчанинова, и вдруг, стремглав и точно так же на цыпочках, пробежал он в переднюю к дверям и — затих
перед ними,
замер в ожидании, чуть-чуть наложив вздрагивавшую правую руку на заложенный им давеча дверной крюк и прислушиваясь изо всей силы к шороху ожидаемых шагов на лестнице.
Он не мог войти без провожатого в темную комнату, хотя бы она была ему как нельзя более известна; убегал из-за стола, если падала соль;
замирал, если в комнате появлялись три свечки; обходил далеко кругом каждую корову, потому что она «может боднуть», обходил лошадь, потому что она «может брыкнуть»; обходил даже и овцу и свинью и рассказывал, что все-таки с ним был раз такой случай, что свинья остановилась
перед ним и завизжала.
И
перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло горящая елка, — и радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и
замерли в живом молчании дети, которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.
Лёнька
замирал от ужаса, холода и какого-то тоскливого чувства вины, рождённого криком деда. Он уставил
перед собою широко раскрытые глаза и, боясь моргнуть ими даже и тогда, когда капли воды, стекая с его вымоченной дождём головы, попадали в них, прислушивался к голосу деда, тонувшему в море могучих звуков.
К одиннадцати часам
замирали и эти последние отголоски минувшего дня, и звонкая, словно стеклянная, тишина, чутко сторожившая каждый легкий звук,
передавала из палаты в палату сонное дыхание выздоравливающих, кашель и слабые стоны тяжелых больных.
Я
замер от ужаса и руки не могу поднять, одурел вовсе… вижу только страшные белые клыки
перед самым носом, красный язык, весь в пене.
В вечерней тишине, когда видишь
перед гобой одно только тусклое окно, за которым тихо-тихо
замирает природа, когда доносится сиплый лай чужих собак и слабый визг чужой гармоники, трудно не думать о далеком родном гнезде.
Теперь,
замирая перед чем-то таинственным и непонятным, я смотрела на закутанную фигуру, медленно и мерно покачивающуюся, изо всех сил стараясь вникнуть в смысл ее песни.
С удивленьем и страхом смотрела Дуня на все, что происходило
перед ее глазами, но не ужасало ее невиданное дотоле зрелище… Чувствовала, однако, она, что сердце у ней
замирает, а в глазах мутится и будто в сон она впадает.
Полна теперь она воскресшею любовью к отцу и мечтаньями о Петре Степаныче, не о том Петре Степаныче, что в бестелесном образе сейчас являлся
перед ней, а о том человеке плоти и крови, чьи искрометные взоры когда-то бывали устремлены на нее и заставляли
замирать ее сердце… Не могла она говорить…
Так думает, стоя
перед задним кыльцом Манефиной кельи, Петр Степаныч. А сердце так и
замирает, так и трепещет…
Перед нами раскрывается край, где в радостных аккордах
замирает всякий диссонанс, тонет страшная картина мира и оправдывается существование даже нашего «худшего из миров».
Перед ним открывается край, где в радостных аккордах дивно
замирает диссонанс, и тонет страшная картина мира».
И он сделал так, как решил. Плача,
замирая от страха и стыда, полный надежд и неопределенного восторга, он вошел в свою дачу, направился к жене и стал
перед ней на колени…
Она с трудом открывает отяжелевшие веки и вся
замирает от ужаса.
Перед ней господин Злыбин, Петька и три собаки, сумевшие чутьем напасть на её след и разыскать ее.
Было везде тихо, тихо. Как
перед грозою, когда листья
замрут, и даже пыль прижимается к земле. Дороги были пустынны, шоссе как вымерло. Стояла страстная неделя. Дни медленно проплывали — безветренные, сумрачные и теплые. На северо-востоке все время слышались в тишине глухие буханья. Одни говорили, — большевики обстреливают город, другие, — что это добровольцы взрывают за бухтою артиллерийские склады.
Она вся затихла, и в груди у нее точно совсем
замерло. И так сладко было это замирание. Радость охватила ее оттого только, что „милый Василий Иваныч“ знает теперь, в чем она гадко поступала, что он простил ее, не отвернулся от нее, как от развратной девчонки. Никакой надежды быть его невестой не промелькнуло
перед ней. Она забыла даже, как ее десять минут назад схватило за сердце от приезда нарядной красавицы.
А потом снова эти ужасные вагоны III класса — как будто уже десятки, сотни их прошел он, а впереди новые площадки, новые неподатливые двери и цепкие, злые, свирепые ноги. Вот наконец последняя площадка и
перед нею темная, глухая стена багажного вагона, и Юрасов на минуту
замирает, точно перестает существовать совсем. Что-то бежит мимо, что-то грохочет, и покачивается пол под сгибающимися, дрожащими ногами.
Прошел он и сел во втором ряду. И
замер, прямо глядя
перед собою. Как будто удав прополз и лег. Жуткий, гадливый трепет пронесся по рядам. Слухи становились грозящей действительностью.
Я придумал, как можно подпереть изнутри мою дверь, но только что стал это подстроивать, как вдруг неожиданно,
перед самыми глазами моими, моя циновка распахнулась, и ко мне не взошел, а точно чужою сильною рукою был вброшен весь закутанный человек. Он как впал ко мне, так обвил мою шею и
замер, простонав отчаянным голосом...
Она старалась всеми силами, хотя бы сама
перед собой, казаться веселой и довольной, но сердце ее почему-то было полно безотчетной грусти, то и дело
замирая, как бы в предчувствии неминуемой беды.
Нет того, что зажигало бы изнутри, от чего бы душа
замирала и рвалась вширь, как было с поколением, которое было
перед нами, — счастливым поколением гражданской войны и великих дел.
Оба собеседника были взволнованы. Борис Иванович чувствовал, как
замерло его сердце. Он понимал скорее инстинктом, чем разумом, что Татьяна Петровна вся во власти этого человека, сидевшего
перед ним, что одним словом он может разрушить все его радужные планы.
Она шла посреди раздвинувшейся толпы — скоро, протянув вперед
перед собой обе руки, и, донесясь к гробу, — обняла его и
замерла…
Крестный отец-дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и
передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей,
замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.
Для конского ржанья Степан Иванович всегда ездил на жеребцах и оставался совершенно равнодушен к тому, если они производили беспорядок в каком-нибудь съезде экипажей. Но и этого ему мало было: где бы он ни заслышал конское ржание — на езде ли это или из дома, он сейчас же останавливался, поднимал
перед собою палец и
замирал… Наверно, ни один меломан не слушал так страстно ни Кальцоляри, ни Тамберлика, ни Патти.
Затем своими «простецкими» словечками: «устамши», «намедни», «маменька» и другими она так добросовестно и даже живописно выложила, стоя у кафедры
перед сидевшим за столом инспектором-экзаменатором, всю историю крестовых походов, что третьеклассницы
замерли от удивления…