Неточные совпадения
Войдя в
залу, я спрятался в толпе мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром; она его рассеянно
слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
Вечером того же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по
зале и
слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых», как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
Самгин встал, проводил ее до двери,
послушал, как она поднимается наверх по невидимой ему лестнице, воротился в
зал и, стоя у двери на террасу, забарабанил пальцами по стеклу.
Дня через два он вышел «на люди», — сидел в
зале клуба, где пела Дуняша, и
слушал доклад местного адвоката Декаполитова, председателя «Кружка поощрения кустарных ремесел».
Как всегда, Самгин напряженно
слушал голоса людей — источник мудрости. Людей стало меньше, в
зале — просторней, танцевали уже три пары, и, хотя вкрадчиво, нищенски назойливо ныли скрипки, виолончель, — голоса людей звучали все более сильно и горячо.
Он торопливо и небрежно начал есть, а Самгин — снова
слушать. Людей в
зале становилось меньше, голоса звучали более отчетливо, кто-то раздраженно кричал...
В конце зимы он поехал в Москву, выиграл в судебной палате процесс, довольный собою отправился обедать в гостиницу и, сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух лет с того дня, когда он сидел в этом же
зале с Лютовым и Алиной,
слушая, как Шаляпин поет «Дубинушку». И еще раз показалось невероятным, что такое множество событий и впечатлений уложилось в отрезок времени — столь ничтожный.
Через полчаса Самгин сидел в
зале купеческого клуба,
слушая лекцию приват-доцента Аркадия Пыльникова о «культурных задачах демократии».
И вот он сидит в углу дымного
зала за столиком, прикрытым тощей пальмой, сидит и наблюдает из-под широкого, веероподобного листа. Наблюдать — трудно, над столами колеблется пелена сизоватого дыма, и лица людей плохо различимы, они как бы плавают и тают в дыме, все глаза обесцвечены, тусклы. Но хорошо слышен шум голосов, четко выделяются громкие, для всех произносимые фразы, и,
слушая их, Самгин вспоминает страницы ужина у банкира, написанные Бальзаком в его романе «Шагреневая кожа».
Вдалеке виделась уже ему наполненная
зала, и он своей игрой потрясал стены и сердца знатоков. Женщины с горящими щеками
слушали его, и его лицо горело стыдливым торжеством…
Общий ужас и изумление. Некоторые чиновники тихонько вышли в
залу и оттуда
слушали, что будет дальше.
Председатель говорил, а по бокам его члены с глубокомысленным видом
слушали и изредка поглядывали на часы, находя его речь хотя и очень хорошею, т. е. такою, какая она должна быть, но несколько длинною. Такого же мнения был и товарищ прокурора, как и все вообще судейские и все бывшие в
зале. Председатель кончил резюме.
В таком душевном настроении находился Нехлюдов, выйдя из
залы суда в комнату присяжных. Он сидел у окна,
слушая разговоры, шедшие вокруг него, и не переставая курил.
«Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов,
слушая всё, что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой
зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
Вся
зала поднялась в суматохе, но я уже не ждал и не
слушал.
Здесь речь Ипполита Кирилловича была прервана рукоплесканиями. Либерализм изображения русской тройки понравился. Правда, сорвалось лишь два-три клака, так что председатель не нашел даже нужным обратиться к публике с угрозою «очистить
залу» и лишь строго поглядел в сторону клакеров. Но Ипполит Кириллович был ободрен: никогда-то ему до сих пор не аплодировали! Человека столько лет не хотели
слушать, и вдруг возможность на всю Россию высказаться!
— Естем до живего доткнентным! (Я оскорблен до последней степени!) — раскраснелся вдруг маленький пан как рак и живо, в страшном негодовании, как бы не желая больше ничего
слушать, вышел из комнаты. За ним, раскачиваясь, последовал и Врублевский, а за ними уж и Митя, сконфуженный и опешенный. Он боялся Грушеньки, он предчувствовал, что пан сейчас раскричится. Так и случилось. Пан вошел в
залу и театрально встал пред Грушенькой.
Я холодел и дрожал
слушая,
зала замерла, ловя каждое слово.
У Никитских ворот, в доме Боргеста, был трактир, где одна из
зал была увешана закрытыми бумагой клетками с соловьями, и по вечерам и рано утром сюда сходились со всей Москвы любители
слушать соловьиное пение. Во многих трактирах были клетки с певчими птицами, как, например, у А. Павловского на Трубе и в Охотничьем трактире на Неглинной. В этом трактире собирались по воскресеньям, приходя с Трубной площади, где продавали собак и птиц, известные московские охотники.
Начальник станции останавливается среди
залы и читает «Грешницу» А. Толстого. Его
слушают, но едва он прочел несколько строк, как из передней доносятся звуки вальса, и чтение обрывается. Все танцуют. Проходят из передней Трофимов, Аня, Варя и Любовь Андреевна.
Потом Белоярцев пойдет поспать, в сумерки встанет, съест у себя в комнате втихомолочку вареньица или миндальных орешков и выходит в том же архалучке в
залу, где уже кипит самовар и где все готовы
слушать его веселые и умные речи.
Арапов стал читать новый нумер лондонского журнала и прочел его от первой строчки до последней. Все
слушали, кроме Белоярцева и Завулонова, которые, разговаривая между собою полушепотом, продолжали по-прежнему ходить по
зале.
Иван, горничная Груша и старуха ключница стояли потихоньку в
зале и не без удовольствия
слушали это пение.
Вихров начал снова свое чтение. С наступлением пятой главы инженер снова взглянул на сестру и даже делал ей знак головой, но она как будто бы даже и не замечала этого. В седьмой главе инженер сам, по крайней мере, вышел из комнаты и все время ее чтения ходил по
зале, желая перед сестрой показать, что он даже не в состоянии был
слушать того, что тут читалось. Прокурор же
слушал довольно равнодушно. Ему только было скучно. Он вовсе не привык так помногу выслушивать чтения повестей.
По целым вечерам Вихров, полулежа в
зале на канапе,
слушал игру Мари и смотрел на нее.
— Слушаю-с, — произнес Павел и затем, проходя
залу, он взглянул на маленькое окошечко, и оно неизгладимыми чертами врезалось у него в памяти.
Все судьи казались матери нездоровыми людьми. Болезненное утомление сказывалось в их позах и голосах, оно лежало на лицах у них, — болезненное утомление и надоедная, серая скука. Видимо, им тяжело и неудобно все это — мундиры,
зал, жандармы, адвокаты, обязанность сидеть в креслах, спрашивать и
слушать.
Мы в
зале притихли и
слушали внимательно, зная, что без какого-нибудь казуса дело не обойдется.
— А ты мети, пятнадцать раз в день мети! Дрянная у вас
зала (когда вышли в
залу). Затворите крепче двери, она станет подслушивать. Непременно надо обои переменить. Я ведь вам присылала обойщика с образчиками, что же вы не выбрали? Садитесь и
слушайте. Садитесь же, наконец, прошу вас. Куда же вы? Куда же вы? Куда же вы!
Преполовенская, смущенная и сердитая, надевала кофту. Передонов не догадался помочь ей. Еще он бормотал что-то, но уже она не
слушала его. Тогда Передонов вернулся в
залу. Ершова принялась крикливо упрекать его. Варвара выбежала на крыльцо и утешала Преполовенскую...
Но директор уже не
слушал его и выходил из
зала.
У Яра он прошелся около столов,
послушал в
зале куплетиста; на случай встречи со своими у него не было ни одной готовой фразы, и он заранее был уверен, что при встрече с женой он только улыбнется жалко и неумно, и все поймут, какое чувство заставило его при-ехать сюда.
Долинский ничего не
слушал и убежал домой. По выходе Долинского Юлинька возвратилась назад в
зал, остановилась среди комнаты, заложила за затылок руки, медленно потянулась и стукнула каблучками.
Здесь он узнал, что Жуквич уже пришел и сидел с Еленой в гостиной, куда князь, проходя через
залу, увидел в зеркало, что Жуквич читает какое-то письмо, а Елена очень внимательно
слушает его; но едва только она услыхала шаги князя, как стремительно сделала Жуквичу знак рукою, и тот сейчас же после того спрятал письмо.
Но
зала составлена слишком хорошо; никто и не думает усомниться в гениальности m-lle Шнейдер. Во время пения все благоговейно
слушают; после пения все неистово хлопают. Мы, с своей стороны, хлопаем и вызываем до тех пор, покуда
зала окончательно пустеет.
«Не надо, не надо», сказал он себе, вскочил, подошел к столу, открыл дело, стал читать его, но не мог. Он отпер дверь, пошел в
залу. Дверь в гостиную была затворена. Он подошел к ней на цыпочках и стал
слушать.
— Перестаньте, пожалуйста, вы с вашими мнениями, — перебила Ступицына, — лучше бы посидели в
зале: может быть, кто-нибудь подъедет, а там никого нет, потому что Ивана я послала за флердоранжем. — Антон Федотыч поднялся со стула. — Пашет и Анет, подите наверх, в вашу комнату, — продолжала старуха, — и
послушайте, покойно ли спит Мари.
Наконец, умерла Лиза, в прекрасный летний вечер, вместе с закатом солнца, и тут только как бы очнулся Вельчанинов. Когда мертвую убрали, нарядив ее в праздничное белое платьице одной из дочерей Клавдии Петровны, и положили в
зале на столе, с цветами в сложенных ручках, — он подошел к Клавдии Петровне и, сверкая глазами, объявил ей, что он сейчас же привезет и «убийцу». Не
слушая советов повременить до завтра, он немедленно отправился в город.
В доме Шуминых только что кончилась всенощная, которую заказывала бабушка Марфа Михайловна, и теперь Наде — она вышла в сад на минутку — видно было, как в
зале накрывали на стол для закуски, как в своем пышном шелковом платье суетилась бабушка; отец Андрей, соборный протоиерей, говорил о чем-то с матерью Нади, Ниной Ивановной, и теперь мать при вечернем освещении сквозь окно почему-то казалась очень молодой; возле стоял сын отца Андрея, Андрей Андреич, и внимательно
слушал.
Его никто уже не
слушал. Мы переглянулись с Леонидом и вышли в
залу, где ужинали дамы. Курдюмов сидел рядом с Лидиею Николаевною и что-то ей рассказывал; Иван Кузьмич стоял у них за стульями. После ужина Пионова вдруг села рядом с Леонидом.
Затем Прокоп начал было объяснять мне, какой разговор он имел об этом деле с адвокатом Комаринским, но я уже не
слушал его. Придя в
зал, я нашел там довольно много народу, мужчин и дам, и у всех было на лицах написано: вот и мы за границу едем! Нельзя же! Надо же! Меня никто не провожал; около Прокопа вертелся Гаврюша, которому он от времени до времени говорил...
Тогда пустой почти был темен
зал,
Но беглый свет горящего камина
На потолке расписанном дрожал
И на стене, где виделась картина;
Ручной орган на улице играл;
То, кажется, Моцарта каватина
Всегда в ту пору пела свой мотив,
И
слушал я, взор в живопись вперив.
По
зале понеслось волнение, шепот, недоумение; удивление, слушатели оглядывались друг на друга и вокруг себя, иные опасались за смелого чтеца, иные искали глазами, не
слушает ли где-нибудь полиция…
—
Послушайте, — таинственно взяв под руку, отвел он предводителя в сторону, на другой конец
залы, — студиозуса-то, я полагаю, все-таки лучше будет позадержать немного… Он хоть и знакомый ваш, да ведь вы за него ручаться не можете… А я уж знаю вообще, каков этот народец… Мы его эдак, под благовидным предлогом… Оно как-то спокойнее.
Более сотни голосов с разных концов
залы закричали: «Читайте! Читайте! К чему прекращать?! Отчего не продолжать? Мы хотим
слушать! Читайте!»
— Молчать!.. Не шикать!.. Кому не нравится, так вон!.. Не мешайте
слушать!.. Долой шикальщика!.. A bas le siffleur! [Долой свистуна! (фр.).] — с разных концов
залы раздалось несколько ретивых, задорных голосов.
Дуня с восторгом и преданностью глядит в лицо Наташи. Она никогда не говорит ей о своей любви, как Феничка и другие. Ей дико это и стыдно. Но когда Дуня ходит, обнявшись, в короткие минуты досуга между часами занятий с Наташей по
зале или
слушает ее пленительные рассказы из ее, Наташиного, прошлого житья, сама Наташа кажется бедной маленькой Дуне какой-то сказочной волшебной феей, залетевшей сюда случайно в этот скучный и суровый приют.
И когда прочие стрижки с шумом и визгом гонялись по
зале или водили бесконечные хороводы, с пением «хороня золото», или бегая в «кошки-мышки» и «гуси-лебеди», Дуня с неизменной Дорушкой присоседивались к сидевшей за пианино Елене Дмитриевне и с мечтательно устремленными вдаль глазами
слушали ее игру.
— Пойдемте в
залу… Вы слышите? Там играют? Это кузен Вальтер! О, он настоящий большой артист! Идемте
слушать его!
И Сид жестоко раскуражился своими привилегиями рабства, но его уже никто не
слушал, потому что в это время двери
залы были открыты и оттуда тянуло неприятным холодом, и казалось, что есть уже тяжелый трупный запах.