Неточные совпадения
Глухой шум вечернего
города достигал слуха из глубины
залива; иногда с ветром по чуткой воде влетала береговая фраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла в скрипе снастей; на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые глаза и усы.
Но силой ветров от
заливаПерегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На
город кинулась.
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными в противоположную от Столовой горы сторону, по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на
город и
залив.
Мы быстро двигались вперед мимо знакомых уже прекрасных бухт, холмов, скал, лесков. Я занялся тем же, чем и в первый раз, то есть мысленно уставлял все эти пригорки и рощи храмами, дачами, беседками и статуями, а воды
залива — пароходами и чащей мачт; берега населял европейцами: мне уж виделись дорожки парка, скачущие амазонки; а ближе к
городу снились фактории, русская, американская, английская…
Все это сделано.
Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются в
заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Моросил дождь, когда мы выехали за
город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик, поехали по прекрасному шоссе, в виду
залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Мы проехали мимо обсерватории, построенной на луговине, на берегу
залива, верстах в четырех от
города.
Вид из окошек в самом деле прекрасный: с одной стороны весь
залив перед глазами, с другой — испанский
город, с третьей — леса и деревни.
И теперь, во время разлива, Лена, говорят, доходит до
города и
заливает отчасти окрестные поля.
За
городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый
залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Наши съезжали всякий день для измерения глубины
залива, а не то так поохотиться; поднимались по рекам внутрь, верст на двадцать, искали
города.
За месяц вперед А.И. Мерзляков был командирован в
город Владивосток покупать мулов для экспедиции. Важно было приобрести животных некованых, с крепкими копытами. А.И. Мерзлякову поручено было отправить мулов на пароходе в
залив Рында, где и оставить их под присмотром трех стрелков, а самому ехать дальше и устроить на побережье моря питательные базы. Таких баз намечено было пять: в
заливе Джигит, в бухте Терней, на реках Текаме, Амагу и Кумуху, у мыса Кузнецова.
А мне почему-то думается, что он построил бы этот каменный
город так же скучно, на этом же низком месте, которое ежегодно
заливают воды двух рек. И Китайские ряды выдумал бы…
Пароход шел тихо, среди других пароходов, сновавших, точно водяные жуки, по
заливу. Солнце село, а
город все выплывал и выплывал навстречу, дома вырастали, огоньки зажигались рядами и в беспорядке дрожали в воде, двигались и перекрещивались внизу, и стояли высоко в небе. Небо темнело, но на нем ясно еще рисовалась высоко в воздухе тонкая сетка огромного, невиданного моста.
— Да здесь человек, как иголка в траве, или капля воды, упавшая в море…» Пароход шел уже часа два в виду земли, в виду построек и пристаней, а
город все развертывал над
заливом новые ряды улиц, домов и огней…
Залив — точно чаша, полная темным пенным вином, а по краям ее сверкает живая нить самоцветных камней, это огни
городов — золотое ожерелье
залива.
Город, похожий на старую гравюру, щедро облит жарким солнцем и весь поет, как орган; синие волны
залива бьют в камень набережной, вторя ропоту и крикам гулкими ударами, — точно бубен гудит.
— Я? Да, я тоже был порядочно измят, на берег меня втащили без памяти. Нас принесло к материку, за Амальфи [Амальфи —
город на побережье Салернского
залива.] — чуждое место, но, конечно, свои люди — тоже рыбаки, такие случаи их не удивляют, но делают добрыми: люди, которые ведут опасную жизнь, всегда добры!
Вода, небо, сверкающий вдали на солнце
город, синие леса, окаймляющие берега
залива, верхушки мачт на кронштадтском рейде, десятки пролетавших мимо меня пароходов и скользивших парусных кораблей и лайб — все показалось мне в новом свете.
И над всей этой веселой оживленной картиной рейда — высокое, прозрачное голубое небо, откуда ласково светит солнце,
заливая блеском и
город, и бухту, и островки, и окружающие бухту возвышенности.
Целый день корвет продолжал идти между островов. Наконец он повернул в
залив и в сумерки бросил якорь на батавском рейде, верстах в пяти от
города.
Отсалютовав американскому флагу и получив ответный салют, корвет, руководимый лоцманом, шел в глубину
залива. Темное, большое серое облако, видневшееся вдали, указывало на близость
города.
Все — и офицеры, и матросы, и даже отец Спиридоний, редко покидавший каюту, — были наверху и жадно всматривались в глубину
залива, чтобы поскорей увидать «жемчужину Тихого океана», как не без основания называют калифорнийцы Сан-Франциско, или «Фриски», по их фамильярно-ласковому сокращению, пока старший штурман не объяснил, что напрасно «пялят» глаза — все равно
города не увидать: он в глубине бухты, скрытый горами.
Офицерам после долгой и скучной стоянки в Печелийском
заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее побывать в интересном
городе, о котором много рассказывали в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывшие в нем во время прежних плаваний, познакомиться с новой страной, оригинальной, совсем не похожей на Европу, с американскими нравами, побывать в театре, послушать музыку, узнать, наконец, что делается на свете, получить весточки из России.
Во-вторых, ввиду учащавшихся в
городе оспенных заболеваний баронесса Софья Петровна перевозила остающихся в приюте на лето воспитанниц к себе в Дюны, на морское побережье Финского
залива, где у нее была огромная дача, целая мыза, спрятанная на горе среди сосновых сестрорецких лесов.
А у нас, ведь знаете, как делается: пока гром не грянет, никто не перекрестится; а там и пойдут телеграммами губернатора бомбардировать: «Войска давайте!» И холеры-то пока, слава богу, у нас нет никакой, а посмотрите, какие уже слухи ходят: пьяных, говорят, таскают в больницы и там
заливают известкой, колодцы в
городе все отравлены, и доктора, только один чистый оставили — для себя; многие уже своими глазами видели, как здоровых людей среди бела дня захватывали крючьями и увозили в больницу.
В ваших книгах я взбирался на вершины Эльборуса и Монблана и видел оттуда, как по утрам восходило солнце и как по вечерам
заливало оно небо, океан и горные вершины багряным золотом; я видел оттуда, как надо мной, рассекая тучи, сверкали молнии; я видел зеленые леса, поля, реки, озера,
города, слышал пение сирен и игру пастушеских свирелей, осязал крылья прекрасных дьяволов, прилетавших ко мне беседовать о боге…
— Не посмотрел бы я ни на что, — отвечал ему Иоанн, — сам бы сжег ваш
город и закалил бы в нем праведный гнев мой смертью непокорных, а после
залил бы пепел их кровью, но не хочу знаменовать начало владения моего над вами наказанием. Встань, храбрый молодец. Если ты так же смело будешь защищать нынешнего государя своего, как разбойничал по окрестностям и заслонял мечом свою отчизну, то я добрую стену найду в плечах твоих. Встань, я всех вас прощаю!
— Не посмотрел бы я ни на что, — отвечал ему Иоанн, — сам бы сжег ваш
город и закалил бы в нем праведный гнев мой смертью непокорных, а после
залил бы пепел их кровью, но я не хочу ознаменовать начало владения моего над вами наказанием. Встань, храбрый юноша. Если ты так же смело будешь защищать нынешнего государя своего, как разбойничал по окрестностям и заслонял мечом свою отчизну, то я добрую стену найду в плечах твоих. Встань, я всех вас прощаю!