Неточные совпадения
Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один; сижу у окна; серые тучи
закрыли горы до подошвы;
солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Спать он лег, чувствуя себя раздавленным, измятым, и проснулся, разбуженный стуком в дверь, горничная будила его к поезду. Он быстро вскочил с постели и несколько секунд стоял,
закрыв глаза, ослепленный удивительно ярким блеском утреннего
солнца. Влажные листья деревьев за открытым окном тоже ослепительно сияли, отражая в хрустальных каплях дождя разноцветные, короткие и острые лучики. Оздоровляющий запах сырой земли и цветов наполнял комнату; свежесть утра щекотала кожу. Клим Самгин, вздрагивая, подумал...
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти
закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра
солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Все прочее вылетело опять из головы: бабушкины гости, Марк, Леонтий, окружающая идиллия — пропали из глаз. Одна Вера стояла на пьедестале, освещаемая блеском
солнца и сияющая в мраморном равнодушии, повелительным жестом запрещающая ему приближаться, и он
закрывал глаза перед ней, клонил голову и мысленно говорил...
Если оказывалась книга в богатом переплете лежащею на диване, на стуле, — Надежда Васильевна ставила ее на полку; если западал слишком вольный луч
солнца и играл на хрустале, на зеркале, на серебре, — Анна Васильевна находила, что глазам больно, молча указывала человеку пальцем на портьеру, и тяжелая, негнущаяся шелковая завеса мерно падала с петли и
закрывала свет.
Я поспешно вылез наружу и невольно
закрыл глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет
солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил на нем мои обутки.
Леса — хранители вод: деревья
закрывают землю от палящих лучей летнего
солнца, от иссушительных ветров; прохлада и сырость живут в их тени и не дают иссякнуть текучей или стоячей влаге.
—
Солнце село! — воскликнул Замин,
закрыв глаза, и в самом деле воображению зрителей представилось, что
солнце село.
В вагоне подземной дороги я несся туда, где на стапеле сверкало под
солнцем еще недвижное, еще не одухотворенное огнем, изящное тело «Интеграла».
Закрывши глаза, я мечтал формулами: я еще раз мысленно высчитывал, какая нужна начальная скорость, чтобы оторвать «Интеграл» от земли. Каждый атом секунды — масса «Интеграла» меняется (расходуется взрывное топливо). Уравнение получалось очень сложное, с трансцендентными величинами.
И вот я — с измятым, счастливым, скомканным, как после любовных объятий, телом — внизу, около самого камня.
Солнце, голоса сверху — улыбка I. Какая-то золотоволосая и вся атласно-золотая, пахнущая травами женщина. В руках у ней чаша, по-видимому, из дерева. Она отпивает красными губами и подает мне, и я жадно,
закрывши глаза, пью, чтоб залить огонь, — пью сладкие, колючие, холодные искры.
— Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой
закрывал глаза нарочно и представлял лист — зеленый, яркий с жилками, и
солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять
закрывал.
Я как-то особенно люблю
солнце, мне нравится самое имя его, сладкие звуки имени, звон, скрытый в них; люблю,
закрыв глаза, подставить лицо горячему лучу, поймать его на ладонь руки, когда он проходит мечом сквозь щель забора или между ветвей.
Он крепко вздохнул и посмотрел в последний раз на океан.
Солнце село. Туманная дымка сгущалась,
закрывая бесконечные дали. Над протянутой рукой «Свободы» вспыхнули огни…
Я вышел на крыльцо в сопровождении Мануйлихи. Полнеба
закрыла черная туча с резкими курчавыми краями, но
солнце еще светило, склоняясь к западу, и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее. Старуха посмотрела вверх, прикрыв глаза, как зонтиком, ладонью, и значительно покачала головой.
Но со мной случилась очень странная вещь: мне показалось, что я только на минутку
закрыл глаза; когда же я раскрыл их, то сквозь щели ставен уже тянулись длинные яркие лучи
солнца, в которых кружились бесчисленные золотые пылинки.
Чувствовалось в воздухе, что
солнце встало. Туман расходился, но еще
закрывал вершины леса. Лес казался страшно высоким. При каждом шаге вперед местность изменялась. Чтò казалось деревом, то оказывалось кустом; камышинка казалась деревом.
Иногда он стонал, когда Кайло и Пестерь перепрыгивали через рытвины; но больше крепился,
закрывая глаза от слепившего его
солнца.
Игорь-князь во злат стремень вступает.
В чистое он поле выезжает.
Солнце тьмою путь ему
закрыло,
Ночь грозою птиц перебудила,
Свист зверей несется, полон гнева,
Кличет Див над ним с вершины древа,
Кличет Див, как половец в дозоре,
За Суду, на Сурож, на Поморье,
Корсуню и всей округе ханской,
И тебе, болван тмутороканский!
Густые ветви частым, темным кружевом
закрывали окна, и
солнце сквозь эту завесу с трудом, раздробленными лучами проникало в маленькие комнаты, тесно заставленные разнообразной мебелью и большими сундуками, отчего в комнатах всегда царил строгий полумрак.
Фома
закрыл глаза, точно ему в них луч
солнца ударил, и, качая головой, громко сказал...
— Возьми, мой друг, с собой зонтик, — сказала Лидина Полине, которая решилась наконец оставить на несколько времени больную. — Вот тот, что я купила тебе — помнишь, в Пале-Рояле? Он больше других и лучше
закроет тебя от
солнца.
Последний
солнца луч златой
На льдах сребристых догорает,
И Эльборус своей главой
Его, как туча,
закрывает. //....................
Рябовский вернулся домой, когда заходило
солнце. Он бросил на стол фуражку и, бледный, замученный, в грязных сапогах, опустился на лавку и
закрыл глаза.
Я оглянулся.
Закрывая собою заходившее
солнце, вздымалась огромная темно-синяя туча; видом своим она представляла подобие огнедышащей горы; ее верх широким снопом раскидывался по небу; яркой каймой окружал ее зловещий багрянец и в одном месте, на самой середине, пробивал насквозь ее тяжелую громаду, как бы вырываясь из раскаленного жерла…
Перед вечером все моются в речке или на ставах [Став — пруд.], а как зайдет
солнце, идут бедняги в свою школу [Простой народ в Юго-западном крае называет синагоги школами.], и уж какой оттуда крик слышится, так и не приведи бог: все орут в голос, а глаза от страха
закрывают…
Освежённый, отодвинулся из-под окна, прислонился спиною к брёвнам избы и,
закрыв утомлённые блеском
солнца глаза, успокоенно подумал...
Мальва,
закрыв глаза, лежала у него на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от
солнца и ветра лицо Василия наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею. Женщина не двигалась, только грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали в море, то останавливались на этой груди, близкой к нему. Он стал целовать ее в губы, не торопясь, чмокая так громко, точно горячую и жирно намасленную кашу ел.
Но в этот миг сердце наконец изменило мне и, казалось, выслало всю свою кровь мне в лицо. В тот же миг скорый, горячий поцелуй обжег мои губы. Я слабо вскрикнул, открыл глаза, но тотчас же на них упал вчерашний газовый платочек ее, — как будто она хотела
закрыть меня им от
солнца. Мгновение спустя ее уже не было. Я расслышал только шелест торопливо удалявшихся шагов. Я был один.
Она сидит, как испуганная птичка,
закрыв лицо от сияния являющегося перед ней
солнца любви; быстро дышит она, вся дрожит; она еще трепетнее потупляет глаза, когда входит он, называет ее имя; она хочет взглянуть на него и не может; он берет ее руку, — эта рука холодна, лежит как мертвая в его руке; она хочет улыбнуться; но бледные губы ее не могут улыбнуться.
Рысью пронеслась по дороге батарея, за нею пошли и мы.
Солнце садилось; все зарумянилось. Мы спустились в лощину, где тек маленький ручеек. Десяток гигантских черных тополей будто бы крышей
закрывал место, где мы снова остановились. Лазаретные повозки расположились в несколько рядов. Доктора, фельдшера и санитары суетились и приготовлялись к перевязке. Пушечные выстрелы гремели невдалеке; удары становились все чаще и чаще.
Поехали по железной дороге. Погода ясная этот день стояла — осенью дело это было, в сентябре месяце. Солнце-то светит, да ветер свежий, осенний, а она в вагоне окно откроет, сама высунется на ветер, так и сидит. По инструкции-то оно не полагается, знаете, окна открывать, да Иванов мой, как в вагон ввалился, так и захрапел; а я не смею ей сказать. Потом осмелился, подошел к ней и говорю: «Барышня, говорю,
закройте окно». Молчит, будто не ей и говорят. Постоял я тут, постоял, а потом опять говорю...
Была ранняя весна, когда я приехал на дачу, и на дорожках еще лежал прошлогодний темный лист. Со мною никого не было; я один бродил среди пустых дач, отражавших стеклами апрельское
солнце, всходил на обширные светлые террасы и догадывался, кто будет здесь жить под зелеными шатрами берез и дубов. И когда
закрывал глаза, мне чудились быстрые веселые шаги, молодая песня и звонкий женский смех.
Доронин не сразу ответил, а Татьяна Андревна даже совсем обомлела. Уставив на Смолокурова зоркий, пристальный взор, она думала: «Неужто спроведал? От кого же это?.. Неужели Никитушка кому проболтался?» А Лизавета Зиновьевна, хоть
солнце и село, а распустила зонтик и
закрыла им смущенное лицо.
«Видали вы лист, с дерева лист? — спрашивает Кириллов. — Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой
закрывал глаза нарочно и представим лист зеленый, яркий, с жилками, и
солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять
закрывал».
Проснувшись в восьмом часу, она накинула на себя платье, быстро поправила волосы и, не надев даже своих татарских остроносых туфель, опрометью побежала на террасу. Одной рукой
закрывая от
солнца глаза, а другой поддерживая спускающееся платье, она поглядела на дачу vis-а-vis… Лицо ее засияло.
Изломанный веер
закрывает хорошенькое личико. Писатель подпирает кулаком свою многодумную голову, вздыхает и с видом знатока-психолога задумывается. Локомотив свищет и шикает, краснеют от заходящего
солнца оконные занавесочки…
Когда
солнце поднималось к зениту, попадья наглухо
закрывала ставни в своей комнате и в темноте напивалась пьяная, в каждой рюмке черпая острую тоску и жгучее воспоминание о погибшем сыне.
Из темницы родственников заключенных не выгоняли и Тения оставалась с Фалалеем до самого вечера, когда, при заходе
солнца, входил с бегемотовою жилой в руке темничник Раввула и, выгнав всех посетителей вон,
закрывал на засовы двери темницы.
Он
закрывает глаза и, как преступник перед казнью, видит в глубокой дали
солнце, зеленые луга, голубое чистое небо.