Неточные совпадения
— Вот тебе и отец города! —
с восторгом и поучительно вскричал Дронов, потирая руки. — В этом участке таких цен, конечно, нет, — продолжал он. — Дом стоит гроши, стар, мал, бездоходен. За землю можно получить тысяч двадцать пять, тридцать. Покупатель — есть, продажу можно совершить в неделю. Дело делать надобно быстро, как из пистолета, —
закончил Дронов и, выпив еще стакан вина, спросил: — Ну, как?
Дронов возился
с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение,
закончить план повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель.
Было очень приятно напомнить себе, что,
закончив это дело, он освобождается от неизбежности частых встреч
с Еленой, которая уже несколько тяготила своей близостью, а иногда и обижала слишком бесцеремонным, слишком фамильярным отношением к нему.
— Меньше часа они воевали и так же —
с треском, воем — исчезли, оставив вокзал изуродованным, как еврейский дом после погрома. Один бородач — красавец! — воткнул на штык фуражку начальника станции и встал на задней площадке вагона эдаким монументом! Великолепная фигура! Свирепо настроена солдатня. В таком настроении — Петербург разгромить можно. Вот бы Девятого-то января пустить туда эдаких, —
закончил он и снова распустился в кресле, обмяк, улыбаясь.
«Жулик», — потому что, хотя деньги получены по делу, которое принято было ее мужем, но
закончил его он, Самгин, и по условию полгонорара принадлежало ему, но он знал, что Елена не поделится
с ним, как это уже неоднократно бывало.
— И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты верят, что воспитывают — идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: «возлюбите друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она поет? Черта два — единомыслие, когда у меня дом — в один этаж, а у соседа — в три! — неожиданно
закончил он.
— В Полтавской губернии приходят мужики громить имение. Человек пятьсот. Не свои — чужие; свои живут, как у Христа за пазухой. Ну вот, пришли, шумят, конечно. Выходит к ним старик и говорит: «Цыцте!» — это по-русски значит: тише! — «Цыцте, Сергий Михайлович — сплять!» — то есть — спят. Ну-с, мужики замолчали, потоптались и ушли! Факт, —
закончил он квакающим звуком успокоительный рассказ свой.
— Прекрасный сад. И флигель хорош. Именно — для молодоженов. Отлюбить в этой тишине, сколько положено, и затем… Впрочем, вы, юноша, не поймете, — вдруг
закончила она
с улыбкой, которая несколько смутила Клима своей неясностью: насмешка скрыта в ней или вызов?
Эта песня, неизбежная, как вечерняя молитва солдат,
заканчивала тюремный день, и тогда Самгину казалось, что весь день был неестественно веселым, что в переполненной тюрьме
с утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо ожидая какого-то праздника, и заранее учились веселиться.
«Дуняша будет приезжать. Изредка. Распутный ребенок. Любопытнейшие фигуры создает жизнь. И эта Зотова
с ее Пропатором. Странно
закончила она свою лекцию. Напрасно я раздражался против нее».
И вот, безболезненно порвав связь
с женщиной,
закончив полосу жизни, чувствуя себя свободным, настроенный лирически мягко, он — который раз? — сидит в вагоне второго класса среди давно знакомых, обыкновенных людей, но сегодня в них чувствуется что-то новое и они возбуждают не совсем обыкновенные мысли.
— Так тебя, брат, опять жандармы прижимали? Эх ты… А впрочем, черт ее знает, может быть, нужна и революция! Потому что — действительно: необходимо представительное правление, то есть — три-четыре сотни деловых людей, которые драли бы уши губернаторам и прочим администраторам, в сущности — ар-рестантам, —
с треском
закончил он, и лицо его вспухло, налилось кровью.
— И замалчивают крик отчаяния, крик физиолога Дюбуа-Реймона, которым он
закончил свою речь «О пределах наших знаний» — сиречь «Игнорабимус» — не узнаем! — строго, веско и как будто сквозь зубы говорил Томилин, держа у бритого подбородка ложку
с вареньем.
«Что я теперь буду делать
с романом? — размышлял он, — хотел
закончить, а вот теперь в сторону бросило, и опять не видать конца!»
«Леонтий, бабушка! — мечтал он, — красавицы троюродные сестры, Верочка и Марфенька! Волга
с прибрежьем, дремлющая, блаженная тишь, где не живут, а растут люди и тихо вянут, где ни бурных страстей
с тонкими, ядовитыми наслаждениями, ни мучительных вопросов, никакого движения мысли, воли — там я сосредоточусь, разберу материалы и напишу роман. Теперь только
закончу как-нибудь портрет Софьи, распрощаюсь
с ней — и dahin, dahin! [туда, туда! (нем.)]»
Он так целиком и хотел внести эту картину-сцену в свой проект и ею
закончить роман, набросав на свои отношения
с Верой таинственный полупокров: он уезжает непонятый, не оцененный ею,
с презрением к любви и ко всему тому, что нагромоздили на это простое и несложное дело люди, а она останется
с жалом — не любви, а предчувствия ее в будущем, и
с сожалением об утрате,
с туманными тревогами сердца, со слезами, и потом вечной, тихой тоской до замужества —
с советником палаты!
Чтобы
закончить с характеристикой Макара Ивановича, передам какой-нибудь из его рассказов, собственно уже из частной жизни.
Пересев на «Диану» и выбрав из команды «Паллады» надежных и опытных людей, адмирал все-таки решил попытаться зайти в Японию и если не окончить, то
закончить на время переговоры
с тамошним правительством и условиться о возобновлении их по окончании войны, которая уже началась, о чем получены были наконец известия.
Я
с тех пор перестала верить в людей и озлобилась, —
закончила она и улыбнулась.
Так
закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно
с приятным сознанием того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов не испытывал этого чувства: он весь был поглощен ужасом перед тем, что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
— Может, и болесть, а может, и нет, — таинственно ответила Марья Степановна и, в свою очередь, оглядевшись кругом, рассказала Данилушке всю историю пребывания Привалова в Узле, причем, конечно, упомянула и о контрах, какие вышли у Василия Назарыча
с Сережей, и
закончила свой рассказ жалобами на старшую дочь, которая вся вышла в отца и, наверно, подвела какую-нибудь штуку Сереже.
Вот вам первый диссонанс нашей мирной обстановки, —
закончила Надежда Васильевна свою речь
с немного грустной улыбкой.
— Нет-с, видите-с, — повернулся к нему Максимов, — я про то-с, что эти там паненки… хорошенькие-с… как оттанцуют
с нашим уланом мазурку… как оттанцевала она
с ним мазурку, так тотчас и вскочит ему на коленки, как кошечка-с… беленькая-с… а пан-ойц и пани-матка видят и позволяют… и позволяют-с… а улан-то назавтра пойдет и руку предложит… вот-с… и предложит руку, хи-хи! — хихикнул,
закончив, Максимов.
— То есть вырвал бороденку и попросил извинения… Все, дескать,
закончил и удовлетворил, так ли-с?
Именно
закончу просьбой: разучитесь вы, господа, этой казенщине допроса, то есть сперва-де, видите ли, начинай
с чего-нибудь мизерного,
с ничтожного: как, дескать, встал, что съел, как плюнул, и, «усыпив внимание преступника», вдруг накрывай его ошеломляющим вопросом: «Кого убил, кого обокрал?» Ха-ха!
— Знаете, Алеша, знаете, я бы хотела… Алеша, спасите меня! — вскочила она вдруг
с кушетки, бросилась к нему и крепко обхватила его руками. — Спасите меня, — почти простонала она. — Разве я кому-нибудь в мире скажу, что вам говорила? А ведь я правду, правду, правду говорила! Я убью себя, потому что мне все гадко! Я не хочу жить, потому что мне все гадко! Мне все гадко, все гадко! Алеша, зачем вы меня совсем, совсем не любите! —
закончила она в исступлении.
— Прекрасно-с, —
закончил прокурор. — Благодарю вас. Мне только и нужно было. Потрудитесь продолжать далее.
Насчет же «Христова лжеподобия» и того, что он не удостоил назвать Христа Богом, а назвал лишь «распятым человеколюбцем», что «противно-де православию и не могло быть высказано
с трибуны истины и здравых понятий», — Фетюкович намекнул на «инсинуацию» и на то, что, собираясь сюда, он по крайней мере рассчитывал, что здешняя трибуна обеспечена от обвинений, «опасных для моей личности как гражданина и верноподданного…» Но при этих словах председатель осадил и его, и Фетюкович, поклонясь,
закончил свой ответ, провожаемый всеобщим одобрительным говором залы.
Для этого надо было найти плёс, где вода шла тихо и где было достаточно глубоко. Такое место скоро было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а
с нашей стороны тянулась длинная отмель, теперь покрытая водой. Свалив три большие ели, мы очистили их от сучьев, разрубили пополам и связали в довольно прочный плот. Работу эту мы
закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до утра.
Тогда Захаров объяснил ему, зачем он приехал. Дерсу тотчас стал собираться. Переночевали они в Анучине и наутро отправились обратно. 13 июня я
закончил свои работы и распрощался
с Хабаровском. На станции Ипполитовка Захаров и Дерсу прожили четверо суток, затем по моей телеграмме вышли к поезду и сели в наш вагон.
2 декабря стрелки
закончили все работы. Для окончательных сборов им дан был еще один день. На Бикин до первого китайского поселка
с нами решил идти старик маньчжур Чи Ши-у. 3-го числа после полудня мы занялись укладкой грузов на нарты. Наутро оставалось собрать только свои постели и напиться чаю.
Первые свои три путешествия я
закончил в 1910 году. Следующие три года мной были посвящены обработке собранных материалов при любезном содействии известных специалистов Л.
С. Берга, И.В. Полибина,
С.А. Бутурлина и Я.
С. Эдельштейна.
Чай
с хлебом подкрепили наши силы. Поблагодарив гостеприимного хозяина, мы отправились дальше и вскоре подошли к деревне Звенигородке. До железной дороги оставалось теперь только 23 км. Но что значит это расстояние после сытного завтрака, когда знаешь, что сегодня можно совсем
закончить путь?!
На другой день чуть свет мы все были уже на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма на корейских пашнях, ушли к горам на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки вернулись
с конями, я успел
закончить свои работы. В 8 часов утра мы выступили в путь.
Заканчивая этим рассказом портретную галерею домочадцев, образы которых уцелели в моей памяти
с наибольшею живостью, я считаю нелишним оговориться.
И люди понимающие знали, что, значит, завтрак был в «Славянском базаре», где компания,
закончив шампанским и кофе
с ликерами, требовала «журавлей».
— Потому, что хлебушко заботу любит. Выпечка-то выпечкой, а вся сила в муке. У меня покупной муки нет, вся своя, рожь отборную покупаю на местах, на мельницах свои люди поставлены, чтобы ни соринки, чтобы ни пылинки… А все-таки рожь бывает разная, выбирать надо. У меня все больше тамбовская, из-под Козлова,
с Роминской мельницы идет мука самая лучшая. И очень просто! —
заканчивал всегда он речь своей любимой поговоркой.
По зимам охотники съезжались в Москву на собачью выставку отовсюду и уже обязательно бывали на Трубе. Это место встреч провинциалов
с москвичами.
С рынка они шли в «Эрмитаж» обедать и
заканчивать день или, вернее сказать, ночь у «Яра»
с цыганскими хорами, «по примеру своих отцов».
Третий дом на этой улице, не попавший в руки купечества,
заканчивает правую сторону Большой Дмитровки, выходя и на бульвар. В конце XVIII века дом этот выстроил ротмистр Талызин, а в 1818 году его вдова продала дом Московскому университету. Ровно сто лет,
с 1818 по 1918 год, в нем помещалась университетская типография, где сто лет печатались «Московские ведомости».
Крыштанович рассказал мне, улыбаясь, что над ним только что произведена «экзекуция»… После уроков, когда он собирал свои книги, сзади к нему подкрался кто-то из «стариков», кажется Шумович, и накинул на голову его собственный башлык. Затем его повалили на парту, Крыштанович снял
с себя ремень, и «козе» урезали десятка полтора ремней.
Закончив эту операцию, исполнители кинулись из класса, и, пока Домбровекий освобождался от башлыка, они старались обратить на себя внимание Журавского, чтобы установить alibi.
— Я… прошлый раз… — начал Заруцкий глухо и затем,
с внезапной резкостью,
закончил: — Я извиняюсь.
Сам автор постоянно оставался в стороне, до самого последнего времени, когда «Отечествен. записки» объявили, что Островский вместе
с г. Григоровичем и г-жою Евгениею Тур — уже
закончил свою поэтическую деятельность (см. «Отечествен. записки», 1859 г., № VI).
— О, это так! — вскричал князь. — Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю одно истинное убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили, генерал! —
с жаром
закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы
с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым
закончим наше введение.
— А главная причина — донял он меня Кедровской дачей, —
закончил Родион Потапыч свою повесть. — В старатели хочет идти
с зятишкой да
с Кишкиным.
— Так нельзя, Катря, —
закончил он
с невольною ласковостью в голосе.
— Вот место замечательное, — начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно
с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, —
закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
Регент в сером пальто и в серой шляпе, весь какой-то серый, точно запыленный, но
с длинными прямыми усами, как у военного, узнал Верку, сделал широкие, удивленные глаза, слегка улыбнулся и подмигнул ей. Раза два-три в месяц, а то и чаще посещал он
с знакомыми духовными академиками,
с такими же регентами, как и он, и
с псаломщиками Ямскую улицу и, по обыкновению, сделав полную ревизию всем заведениям, всегда
заканчивал домом Анны Марковны, где выбирал неизменно Верку.
Но остаться
с девицами они не захотели, а обещали прийти потом, когда
закончат всю ревизию публичных домов.
Я спустился к самой воде. В этом месте дневное движение еще не кончилось. Чиновники только что воротились
с вечерних занятий и перед ужином расселись по крылечкам, в виду завтрашнего праздничного дня, обещающего им отдых. Тут же бегали и
заканчивали свои игры и чиновничьи дети.