Неточные совпадения
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
— Налей еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться велели.
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем
к ним; ты их обяжешь;
А то, мой
друг, суди ты сам:
Два раза
заглянул, а там
Уж
к ним и носу не покажешь.
Да вот… какой же я болван!
Ты
к ним на той неделе зван...
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же время сделать крюк: подойти
к дому в обход, с
другой стороны…
На
другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее,
заглядывал к ним в избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Потом, если нужно, ехала в ряды и заезжала с визитом в город, но никогда не засиживалась, а только
заглянет минут на пять и сейчас
к другому,
к третьему, и
к обеду домой.
Я
заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо
к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то
другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
На
другое утро хозяйка Рахметова в страшном испуге прибежала
к Кирсанову: «батюшка — лекарь, не знаю, что с моим жильцом сделалось: не выходит долго из своей комнаты, дверь запер, я
заглянула в щель; он лежит весь в крови; я как закричу, а он мне говорит сквозь дверь: «ничего, Аграфена Антоновна».
— Сын ли,
другой ли кто — не разберешь. Только уж слуга покорная! По ночам в Заболотье буду ездить, чтоб не
заглядывать к этой ведьме. Ну, а ты какую еще там девчонку у столба видел, сказывай! — обратилась матушка ко мне.
К концу года у меня образовалось такое смешение в голове, что я с невольным страхом
заглядывал в программу, не имея возможности определить, в состоянии ли я выдержать серьезное испытание в
другой класс, кроме приготовительного.
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с
другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко
заглядывал в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает, то и хорошо. Все дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее
к себе на колени и ласково принялся утешать.
— Батюшка! — выла Петровна, протягивая одну руку
к нему, а
другой держась за голову. — Верно, батюшка, вру ведь я! Иду я, а
к вашему забору следы, и снег обмят в одном месте, я через забор и
заглянула, и вижу — лежит он…
У Морока знакомых была полна фабрика: одни его били,
других он сам бил. Но он не помнил ни своего, ни чужого зла и добродушно раскланивался направо и налево. Между прочим, он посидел в кричном корпусе и поговорил ни о чем с Афонькой Туляком, дальше по пути завернул
к кузнецам и
заглянул в новый корпус, где пыхтела паровая машина.
Нинка была так растеряна, что правая рука ее дернулась, чтобы сделать крестное знамение, но она исправилась, громко чмокнула протянутую руку и отошла в сторону. Следом за нею также подошли Зоя, Генриетта, Ванда и
другие. Одна Тамара продолжала стоять у стены спиной
к зеркалу,
к тому зеркалу, в которое так любила, бывало, прохаживаясь взад и вперед по зале,
заглядывать, любуясь собой, Женька.
— Оттого, что места уж очень дикие и лесные. Вот тут по всей дороге разные бобылки живут, репу сеют, горох, — так
к ним в избушку-то иной раз медведь
заглядывает; ну так тоже наш же исправник подарил им ружья, вот они и выстрелят раз —
другой в неделю, и поотвалит он от них маленько в лес.
Казалось, в воздухе поет огромная медная труба, поет и будит людей, вызывая в одной груди готовность
к бою, в
другой — неясную радость, предчувствие чего-то нового, жгучее любопытство, там — возбуждая смутный трепет надежд, здесь — открывая выход едкому потоку годами накопленной злобы. Все
заглядывали вперед, где качалось и реяло в воздухе красное знамя.
Несколько раз Порфирий Владимирыч
заглядывал в ее комнату, чтоб покалякать с милым
другом маменькой (он очень хорошо понимал ее приготовления
к отъезду, но делал вид, что ничего не замечает), но Арина Петровна не допускала его.
— Ты, Капендюхин, называешься — живописец, это значит, ты должен живо писать, итальянской манерой. Живопись маслом требует единства красок теплых, а ты вот подвел избыточно белил, и вышли у богородицы глазки холодные, зимние. Щечки написаны румяно, яблоками, а глазки — чужие
к ним. Да и неверно поставлены — один
заглянул в переносье,
другой на висок отодвинут, и вышло личико не святочистое, а хитрое, земное. Не думаешь ты над работой, Капендюхин.
В эту ночь, последнюю перед началом действия, долго гуляли, как новобранцы, и веселились лесные братья. Потом заснули у костра, и наступила в становище тишина и сонный покой, и громче зашумел ручей, дымясь и холодея в ожидании солнца. Но Колесников и Саша долго не могли заснуть, взволнованные вечером, и тихо беседовали в темноте шалашика; так странно было лежать рядом и совсем близко слышать голоса — казалось обоим, что не говорят обычно, а словно в душу
заглядывают друг к другу.
И все стало казаться игрушечным Василию Каширину, присужденному
к смертной казни через повешение: его камера, дверь с глазком, звон заведенных часов, аккуратно вылепленная крепость, и особенно та механическая кукла с ружьем, которая стучит ногами по коридору, и те
другие, которые, пугая,
заглядывают к нему в окошечко и молча подают еду.
Действительно, какая-то примазанная писарская фигурка
заглянула к нему за печку; фигурка, впрочем, была не Остафьева, а
другого писаря, Писаренки по прозванию.
Во время этого разговора
к воротам постоялого двора подъехала телега; в ней сидели два мужика: один молодой, парень лет восемнадцати,
другой — старик. Последний, казалось, успел уже ни свет ни заря
заглянуть под елку и был сильно навеселе.
Ветер,
заглядывая в жерла бочек, шуршит соломой; торопливо барабанит какая-то щепа, на коньке крыши амбара зябко жмутся
друг к другу сизые голуби и жалобно воркуют…
Мне, однако, пришлось вновь
заглянуть в эти темные книги: однажды старик Рубановский, разговаривая о них с
другими гостями, вдруг обратился ко мне с вопросом: читал ли я «Путешествие Младшего Костиса от востока
к полудню» [«Путешествие младого Костиса от Востока
к Полудню» — сочинение немецкого писателя-мистика Карла Эккартсгаузена (1752–1803), перев.
Певец чистой, идеальной женской любви, г. Тургенев так глубоко
заглядывает в юную, девственную душу, так полно охватывает ее и с таким вдохновенным трепетом, с таким жаром любви рисует ее лучшие мгновения, что нам в его рассказе так и чуется — и колебание девственной груди, и тихий вздох, и увлаженный взгляд, слышится каждое биение взволнованного сердца, и наше собственное сердце млеет и замирает от томного чувства, и благодатные слезы не раз подступают
к глазам, и из груди рвется что-то такое, — как будто мы свиделись с старым
другом после долгой разлуки или возвращаемся с чужбины
к родимым местам.
Майор, запахнув халатик, подкрался на цыпочках
к двери и осторожно
заглянул на дочь из своей комнаты. Тревога отеческой любви и вместе с тем негодующая досада на кого-то чем-то трепетным отразились на лице его. Нервно сжимая в зубах чубучок своей носогрейки, пришел он в зальце, где сидела Нюта, не замечавшая среди горя его присутствия, и зашагал он от одного угла до
другого, искоса взглядывая иногда на плачущую дочку.
И, так как бледная, без кровинки в лице Милица стояла молча, не произнося ни слова,
к ней подскочил
другой солдат и, в свою очередь толкнув ее в спину, произнес с насмешливой улыбкой,
заглянув ей в лицо...
Он подошел
к туалету и стал выдвигать ящички. Нашел два футляра с колечками и опустил колечки в карман. Венецианское зеркало туалета с невиданною четкостью отразило его лицо. Он выпрямился и подправил черные свои усики;
заглянул в зеркало и
другой солдат, совсем молодой. Его Агапов с удивлением вдруг узнал. Это был Мишка, сын штукатура Глухаря. И третьего он узнал — прыщеватого, с опухлым лицом: тоже деревенский, Левченко.
Ни тогда, ни теперь он не хотел
заглянуть поглубже в душу этой женщины и распознать: полно, одно ли влечение
к блестящему мужчине решило ее судьбу, а не
другое что, не то, чем он был в ту пору?
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис
заглянул к нему, он притворился спящим и на
другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома.
Пьер
заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко
к голове, одно плечо выше
другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на всё тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул, на Пьера, чтоб он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Дверь хлопает, впуская звуки. Они жмутся у дверей, — но там нет никого. Светло и пусто. Один за
другим они крадутся
к идиоту — по полу, по потолку, по стенам, —
заглядывают в его звериные глаза, шепчутся, смеются и начинают играть. Все веселее, все резвее. Они гоняются, прыгают и падают; что-то делают в соседней темной комнате, дерутся и плачут. Нет никого. Светло и пусто. Нет никого.