Неточные совпадения
Начал он
заводить между ними какие-то внешние порядки, требовал, чтобы молодой
народ пребывал в какой-то безмолвной тишине, чтобы ни в каком случае иначе все не ходили, как попарно.
— А ей-богу, так! Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности
завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего… А уж я бы за них что ни дай взял бы. Так посоветуйте вашему приятелю-то: отыщись ведь только десяток, так вот уж у него славная деньга. Ведь ревизская душа стóит в пятистах рублях.
Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним. Шайка выступила из крепости в порядке.
Народ пошел
провожать Пугачева. Я остался на площади один с Савельичем. Дядька мой держал в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные
заводят… Трудно, знаете, с рабочим
народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
«Прошу покорнейше! — трусливо подумал Обломов. — В самом деле, эти грамотеи — всё такой безнравственный
народ: по трактирам, с гармоникой, да чаи… Нет, рано школы
заводить!..»
Я ходил на пристань, всегда кипящую
народом и суетой. Здесь идут по длинной, далеко уходящей в море насыпи рельсы, по которым
возят тяжести до лодок. Тут толпится всегда множество матросов разных наций, шкиперов и просто городских зевак.
Да, путешествовать с наслаждением и с пользой — значит пожить в стране и хоть немного слить свою жизнь с жизнью
народа, который хочешь узнать: тут непременно
проведешь параллель, которая и есть искомый результат путешествия.
— Ведь это какой
народ, ваше сиятельство, — сказал швейцар, презрительно улыбаясь, — шашни
завела с фершалом, старший доктор и отправил.
Мужики, узнавши племянника Марьи Ивановны,
проводили его на сухонькое, где слезть, взяли привязать его лошадь и
провели его в церковь. Церковь была полна праздничным
народом.
Мужиков набилось густо, и все нужный
народ, потрудившийся в свою долю при постройке: кто
возил бревна, кто бутовый камень, кто жернова и т. д.
Около устья Уленгоу жил удэгеец Сунцай. Это был типичный представитель своего
народа. Он унаследовал от отца шаманство. Жилище его было обставлено множеством бурханов. Кроме того, он славился как хороший охотник и ловкий, энергичный и сильный пловец на лодках по быстринам реки. На мое предложение
проводить нас до Сихотэ-Алиня Сунцай охотно согласился, но при условии, если я у него простою один день.
Только мы с тобой до них не доживем, больно глуп
народ — где с таким
народом хорошие-то порядки
завести!
Пора бы гнев на милость
Переменить. Уйми метель!
НародомВезут ее, толпами
провожаютШирокую…
Молодые берендеи
водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между
народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Трудно людям, не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим в канцеляриях, казармах и передней, понять подобные явления — «флибустьер», сын моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием! Что он сделал для английского
народа?.. И добрые люди ищут, ищут в голове объяснения, ищут тайную пружину. «В Англии удивительно, с каким плутовством умеет начальство устроивать демонстрации… Нас не
проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы знаем, что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
Довольно мучились мы в этом тяжелом, смутном нравственном состоянии, не понятые
народом, побитые правительством, — пора отдохнуть, пора
свести мир в свою душу, прислониться к чему-нибудь… это почти значило «пора умереть», и Чаадаев думал найти обещанный всем страждущим и обремененным покой в католической церкви.
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке
народ узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его поведет куда хочет и, главное,
отведет от
народа; но
народ смотрит на красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты к революционному вождю, взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье.
Нарочно, как доброго человека,
отвел я его потихоньку в сторону: «Слушай, Макар Назарович, эй, не смеши
народ!
Известие с быстротою молнии облетело весь город. К месту появления креста стал стекаться
народ. Начальство не нашло ничего лучше, как вырыть крест и
отвезти его в полицию.
А пароход быстро подвигался вперед, оставляя за собой пенившийся широкий след. На берегу попадались мужички, которые долго
провожали глазами удивительную машину. В одном месте из маленькой прибрежной деревушки выскочил весь
народ, и мальчишки бежали по берегу, напрасно стараясь обогнать пароход. Чувствовалась уже близость города.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч,
провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой
народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие
народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут… да. На што бабы, и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль еще недавно
водили.
Обычные встречи: обоз без конца,
Толпа богомолок старушек,
Гремящая почта, фигура купца
На груде перин и подушек;
Казенная фура! с десяток подвод:
Навалены ружья и ранцы.
Солдатики! Жидкий, безусый
народ,
Должно быть, еще новобранцы;
Сынков
провожают отцы-мужики
Да матери, сестры и жены.
«Уводят, уводят сердечных в полки!» —
Доносятся горькие стоны…
Разговор завязывался. Петр Васильич усаживался куда-нибудь на перемывку, закуривал «цигарку», свернутую из бумаги, и
заводил неторопливые речи. Рабочие —
народ опытный и понимали, какую лошадь ищет кривой мужик.
Сейчас же было заключено условие, и артель Матюшки переселилась на Сиротку через два дня. К ним присоединились лакей Ганька и бывший доводчик на золотопромывальной фабрике Ераков.
Народ так и бежал с компанейских работ: раз — всех тянуло на свой вольный хлеб, а второе — новый главный управляющий очень уж круто принялся
заводить свои новые порядки.
Они расстались большими друзьями. Петр Васильич выскочил
провожать дорогого гостя на улицу и долго стоял за воротами, — стоял и крестился, охваченный радостным чувством. Что же, в самом-то деле, достаточно всякого горя та же Фотьянка напринималась: пора и отдохнуть. Одна казенная работа чего стоит, а тут компания насела и всем дух заперла. Подшибся
народ вконец…
— Первая причина, Лука Назарыч, что мы не обязаны будем содержать ни сирот, ни престарелых, ни увечных, — почтительнейше докладывал Овсянников. — А побочных сколько было расходов: изба развалилась, лошадь пала, коровы нет, — все это мы
заводили на заводский счет, чтобы не обессилить
народ. А теперь пусть сами живут, как знают…
У нее сделался сильный истерический припадок, которого ни остановить, ни скрыть среди толпы
народа было невозможно, и наши знакомые
провели пренеприятную четверть часа, прежде чем Полиньку посадили в карету, которую предложил какой-то старичок.
— И лесами подобрались — дрова в цене стали. И вино — статья полезная, потому — воля. Я нынче фабрику миткалевую
завел: очень уж здесь
народ дешев, а провоз-то по чугунке не бог знает чего стоит! Да что! Я хочу тебя спросить: пошли нынче акции, и мне тоже предлагали, да я не взял!
— Идет волнение в
народе, — беспорядок поднимается с земли, да! Вчера ночью в соседях у нас пришли жандармы, хлопотали чего-то вплоть до утра, а утром забрали с собой кузнеца одного и увели. Говорят,
отведут его ночью на реку и тайно утопят. А кузнец — ничего человек был…
— Сейчас придет свидетель. Я бы его
водил по городам, ставил на площадях, чтобы
народ слушал его. Говорит он всегда одно, но это всем надо слышать…
Народ они неумный, говорят несуразное такое, поговорят — опять велят солдатам в тюрьму
отвести.
И вот тот же самый Бурков
свел меня с людьми… но что это за
народ был, Николай Иваныч! просто я не умею даже выразить…
— В том суть-с, что наша интеллигенция не имеет ничего общего с
народом, что она жила и живет изолированно от
народа, питаясь иностранными образцами и
проводя в жизнь чуждые
народу идеи и представления; одним словом, вливая отраву и разложение в наш свежий и непочатый организм. Спрашивается: на каком же основании и по какому праву эта лишенная почвы интеллигенция приняла на себя не принадлежащую ей роль руководительницы?
— Возьмите вы, — продолжал редактор, одушевляясь и, видимо, желая убедить, — больше полустолетия этот
народ проводит перед вами не историю, а разыгрывает какие-то исторические представления.
Тревожно
провели нищие эту ночь в ожидании подаяния, в ожидании горсти серебра на каждого. Еще затемно толпы их хлынули на Рождественский бульвар, но решетчатые железные ворота были заперты. Стучались, просили, дрожали на морозе, стоя полубосыми ногами на льду тротуара и на снегу мостовой. А
народ с каждой минутой прибывал.
Сделаем неприметно; я вас
отведу куда-нибудь в угол;
народу много, а всем незачем знать.
—
Заведите и вы у себя дешевую продажу хлеба, тогда и у вас будет
народ! — отозвался с надменностью Тулузов.
— Чего уж тут взять?.. Тятю с мамой еле выговаривает, а его посылают господ
возить!.. Хозяева у нас тоже по этой части: набирают
народу зря! — проговорил Иван Дорофеев.
— Мне, во времена моей еще ранней юности, — продолжал владыко, — мы ведь, поповичи, ближе живем к
народу, чем вы, дворяне; я же был бедненький сельский семинарист, и нас, по обычаю, целой ватагой
возили с нашей вакации в училище в город на лодке, и раз наш кормчий вечером пристал к одной деревне и всех нас
свел в эту деревню ночевать к его знакомому крестьянину, и когда мы поели наших дорожных колобков, то были уложены спать в небольшой избенке вповалку на полу.
С этой целью он обивает пороги «высокопоставленных лиц», ходит по канцеляриям,
заводит нужные знакомства и даже в бальной зале, под звуки оркестра, выделывая ногами изящные па кадрили и красиво перегибая тонкий стан в изящном фраке, он говорит «ей», уже любимой, о них, о бедном, добром, страдающем
народе…
— Пашка! — кричал он тенором моему товарищу, ученику. — Ну-ка,
заведи: «Хвалите!»
Народ, прислушайся!
Веселые, буйные песни пелись только тогда, когда их
заводил казак, чаще же пели унылые и тягучие о «бессовестном
народе», «Уж как под лесом-лесочком» и о смерти Александра I: «Как поехал наш Лександра свою армию смотреть».
— Вы вон школы
заводите, что же? по-настоящему, как принято у глупых красных петухов, вас за это, пожалуй, надо хвалить, а как Термосесов практик, то он не станет этого делать. Термосесов говорит: бросьте школы, они вредны;
народ, обучаясь грамоте, станет святые книги читать. Вы думаете, грамотность к разрушающим элементам относится? Нет-с. Она идет к созидающим, а нам надо прежде все разрушить.
Значительная часть населения города Дэбльтоуна, состоявшая преимущественно из юных джентльменов и леди,
провожала их до самого дома одобрительными криками, и даже после того, как дверь за ними закрылась,
народ не расходился, пока мистер Нилов не вышел вновь и не произнес небольшого спича на тему о будущем процветании славного города…
Входя в свой тёмный и тесный старый храм, мальчик замечал, что
народ расступается перед отцом нехотя,
провожает его косыми взглядами, враждебным шёпотом.
— Я тогда долго валялся, избитый-то; в монастырь тётка
свезла, к монаху-лекарю, там я и осел в конюхах, четыре года мялся. Жизнь была лёгкая, монахи добряк-народ, а стало скушно…
— Был, сударыня, был-с! — продолжает он с увлечением и вытягиваясь во весь рост. — Встречали-с! Провожали-с! Шагу по улице не делал, чтобы квартальный впереди
народ не разгонял-с! Без стерляжьей ухи за стол не саживался-с! А что насчет этих помпадурш-с…
— Так разве прощаются? Дурак, дурак! — заговорил он. — Эх-ма, какой
народ стал! Компанию
водили,
водили год целый: прощай, да и ушел. Ведь я тебя люблю, я тебя как жалею! Такой ты горький, все один, все один. Нелюбимый ты какой-то! Другой раз не сплю, подумаю о тебе, так-то жалею. Как песня поется...
— Я вам мое мнение сказал, — отвечал лекарь. — Я себе давно решил, что все хлопоты об устройстве врачебной части в селениях ни к чему не поведут, кроме обременения крестьян, и давно перестал об этом думать, а думаю о лечении
народа от глупости, об устройстве хорошей, настоящей школы, сообразной вкусам
народа и настоящей потребности, то есть чтобы все эти гуманные принципы педагогии прочь, а
завести школы, соответственные нравам
народа, спартанские, с бойлом.