Неточные совпадения
Пока священник читал отходную, умирающий не показывал никаких признаков жизни; глаза были закрыты. Левин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели. Молитва еще не была дочтена священником, как умирающий потянулся, вздохнул и открыл глаза. Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест, потом медленно
завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной
руки.
По площади ползали окровавленные люди, другие молча подбирали их, несли куда-то; валялось много шапок, галош; большая серая шаль лежала комом, точно в ней был
завернут ребенок, а около ее, на снеге — темная кисть
руки вверх ладонью.
— Это еще что! каклеты в папильотках выдумали! — прибавляет полковник, — возьмут, в бумагу каклетку
завернут, да вместе с соусом и жарят. Мне, признаться, Сенька-повар вызывался сделать, да я только
рукой махнул. Думаю: что уж на старости лет новые моды заводить! А впрочем, коли угодно, завтра велю изготовить.
Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из
рук Солохи чарку водки, рассказал, что он не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а увидевши свет в ее хате,
завернул к ней, в намерении провесть вечер с нею.
Проезжая мимо Суслона, Луковников
завернул к старому благоприятелю попу Макару. Уже в больших годах был поп Макар, а все оставался такой же. Такой же худенький, и хоть бы один седой волос. Только с каждым годом старик делался все ниже, точно его гнула
рука времени. Поп Макар ужасно обрадовался дорогому гостю и под
руку повел его в горницы.
Тогда,
завернув голову одеялами, с топором в
руках я вышел из юрты.
Вечером этого рокового дня у баушки Лукерьи сидел в гостях Кишкин и удушливо хихикал, потирая
руки от удовольствия. Он узнал проездом о науке Петра Васильича и нарочно
завернул к старухе.
— Мимо шли, так вот
завернули, — объяснял Чеботарев. — Баско робите около зароду, ну, так мы и
завернули поглядеть… Этакую-то семью да на пашню бы выгнать: загорелось бы все в
руках.
В заключение он взял на
руки Маню Беленькую,
завернул ее бортами сюртука и, протянув
руку и сделав плачущее лицо, закивал головой, склоненной набок, как это делают черномазые грязные восточные мальчишки, которые шляются по всей России в длинных старых солдатских шинелях, с обнаженной, бронзового цвета грудью, держа за пазухой кашляющую, облезлую обезьянку.
Люди принялись разводить огонь: один принес сухую жердь от околицы, изрубил ее на поленья, настрогал стружек и наколол лучины для подтопки, другой притащил целый ворох хворосту с речки, а третий, именно повар Макей, достал кремень и огниво, вырубил огня на большой кусок труту,
завернул его в сухую куделю (ее возили нарочно с собой для таких случаев), взял в
руку и начал проворно махать взад и вперед, вниз и вверх и махал до тех пор, пока куделя вспыхнула; тогда подложили огонь под готовый костер дров со стружками и лучиной — и пламя запылало.
Я пошла в лавочку и разменяла рубль на медные; тридцать копеек
завернула в бумажку и отложила мамаше, а семь гривен не
завернула в бумажку, а нарочно зажала в
руках и пошла к дедушке.
— Ужо, я как-нибудь
заверну к нему, Раиса Павловна, — предлагал Родион Антоныч. — А там под
рукой и расспрошу о генерале, может и о сестричке что скажет…
В настоящий свой проезд князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала
завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по крайней мере около пяти минут держал его за обе
руки, сжимая их с чувством.
Он рассматривал то волосы, то колечко; волосы понюхал, а колечко взвесил на
руке. Потом взял бумажку со стола,
завернул в нее оба знака, сжал все это в компактный комок и — бац в окно.
Я сделал это и снова увидал ее на том же месте, также с книгой в
руках, но щека у нее была подвязана каким-то рыжим платком, глаз запух. Давая мне книгу в черном переплете, закройщица невнятно промычала что-то. Я ушел с грустью, унося книгу, от которой пахло креозотом и анисовыми каплями. Книгу я спрятал на чердак,
завернув ее в чистую рубашку и бумагу, боясь, чтобы хозяева не отняли, не испортили ее.
— Хоть бы в бумажку
завернул, — руки-то грязные какие.
Завернули лозищане полы, вытащили, что было денег, положили на
руки, и пошел Матвей опять локтями работать.
Ест попик торопливо, нож, вилку — роняет, хлеб крошит, шарики вертит из мякиша и лепит их по краю тарелки, а попадья молча снимает их длинными пальцами и всё время следит за ним, как мать за ребёнком, то салфетку на шее поправит, то хлеб подсунет под
руку, рукав ряски
завернёт и — всё молча.
А паспорт, — продолжал он как бы про себя, — дело
рук человеческих; вы, например, едете: кто вас знает, Марья ли вы Бредихина, или же Каролина Фогельмейер?» Чувство гадливости шевельнулось в Инсарове, но он поблагодарил прокурора и обещался
завернуть на днях.
В один из таких удобных часов она уговорила меня посмотреть игрища и,
завернув с головой в шубу и отдав на
руки здоровенной своей девке Матрене, отправилась со мной в столярную избу, где ожидала нас, переряженная в медведей, индеек, журавлей, стариков и старух, вся девичья и вся молодая дворня.
«Я сломал ему челюсть…» — подумал я, и ноги мои подкосились. Благословляя судьбу за то, что ни фельдшера, ни акушерок нет возле меня, я воровским движением
завернул плод моей лихой работы в марлю и спрятал в карман. Солдат качался на табурете, вцепившись одной
рукой в ножку акушерского кресла, а другою — в ножку табурета, и выпученными, совершенно ошалевшими глазами смотрел на меня. Я растерянно ткнул ему стакан с раствором марганцовокислого калия и велел...
Вечером, когда довольно смеркнется, охотник осторожно влезает в клетку и бережно берет, вдруг обеими
руками, спящего ястреба, который спит, всегда поджав одну ногу со сжатыми в кулачок пальцами, а голову
завернув под крыло.
Выбежавший из переулка человек сделал попытку ухватить Короткова за полу пиджака, и пола осталась у него в
руках. Коротков
завернул за угол, пролетел несколько саженей и вбежал в зеркальное пространство вестибюля. Мальчик в галунах и золоченых пуговках отскочил от лифта и заплакал.
— Есть у меня один хороший человек в горном департаменте, — я его и определил туда, когда сам был в силе.
Завернул он ко мне вечерком и говорит: «Андреи Ильич, еще ваше время не ушло… Придут и сами поклонятся». А я говорю ему: «Пожалуй, уж я стар… Не стало прежней силы!» — «Что вы, говорит, Андрей Ильич, да вы еще за двоих молодых ответите, а главное —
рука у вас твердая!» Хе-хе… Ведь твердая у меня
рука, Тарас Ермилыч?.. Куда им, нынешним фендрикам… Распустили всё, сами себе яму копают.
При последних словах у Мишки даже
руки опустились от изумления, — и ему сделалось все ясно. Вот так Секлетинья, да и Сосунов тоже ловок… Как по-писаному, так блаженная и отрезала. От судьбы, видно, не уйдешь. Да и ловок Сосунов, нечего оказать… Тоже словечко
завернул: определи на караван. Легкое место оказать. Ну, а если Секлетинья сказала, так и на караване будет. Мишка слепо верил в судьбу.
Эта камера не отличалась от других ничем, кроме своего назначения, да еще разве тем, что в ее дверях не было оконца, которое, впрочем, удовлетворительно заменялось широкими щелями. Заглянув в одну из этих щелей, я увидел двух человек, лежавших в двух концах камеры, без тюфяков, прямо на полу. Один был
завернут в халат с головою и, казалось, спал. Другой, заложив
руки за голову, мрачно смотрел в пространство. Рядом стояла нагоревшая сальная свечка.
«Ах, говорит, душечка, Оленька, как это вы без теплого платья!» Сейчас долой с своих плеч свою медвежью шубу,
завернул в нее свою миленькую с ручками и с ножками, поднял, как малого ребенка на
руки — и в пошевни.
И когда,
завернув за угол келарни, Алексей скрылся из глаз Марьи Гавриловны, закрыв пылающее лицо холодными
руками, она разразилась рыданьями…
Это вызвало со стороны княгини Д* ряд мероприятий, из которых одно было очень решительное и имело успех: она сначала прислала сказать доктору, чтобы он не смел к ней возвращаться из заразного дома; а потом, когда увидала, что он и в самом деле не возвращается, она прислала его звать, так как с нею случился припадок какой-то жестокой болезни, и наконец, через полтора месяца, когда пришла весна и природа, одевшаяся в зелень, выманила француза в лес, пострелять куропаток для завтрака тети, на него внезапно напали четыре человека в масках, отняли у него ружье,
завернули его в ковер и отнесли на
руках в скрытую на лесной дороге коляску и таким образом доставили его княгине…
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где провожал его глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот
завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал: оперши на
руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло, с трудом вырывались из груди.
— Не знаю еще, как вам сказать, — отвечала Марья Ивановна. — В Рязанскую губернию к братьям Луповицким пробираюсь. Отсюда до Мурома на пароходе думаю ехать. А оттоль до Родякова
рукой подать — может быть, и
заверну туда. Давно не бывала там.
Оня ловко
завернула в сторону и загородила путь Вассе к «ее детям», держа растопыренными
руки.
Гостья вздохнула, дрожащими
руками завернула вещи в платочек и. не сказав ни слова, даже не кивнув головой, вышла.
Несмотря на то, что с вечера добрый Андрюша уложил Тасю,
завернул ее во все, что было теплого под
рукой, и напоил горячим чаем, девочка проснулась со страшной ломотой во всех членах и с каким-то тяжелым туманом в голове.
Так она и сделала. Туалетом своим она хоть и второпях, но занялась больше обыкновенного, вымыла
руки старательно, вычистила ногти, волосы
завернула на затылке и заткнула модной шпилькой.
— Ну, коли так, с Богом! Пожалуйте
руку. А если что — не побрезгуйте,
заверните в амбар.
Мердяев
завернул книгу в бумагу и сел писать. Но не писалось ему на этот раз.
Руки у него дрожали и глаза косили в разные стороны: один в потолок, другой в чернильницу На другой день пришел он на службу заплаканный.
Он
завернул работу в красный платок, оделся и вышел на улицу. Шел мелкий, жесткий снег, коловший лицо, как иголками. Было холодно, склизко, темно, газовые фонари горели тускло, и почему-то на улице пахло керосином так, что Федор стал перхать и кашлять. По мостовой взад и вперед ездили богачи, и у каждого богача в
руках был окорок и четверть водки. Из карет и саней глядели на Федора богатые барышни, показывали ему языки и кричали со смехом...
— Смотри, Сережа, — сказала Левкоева, у которой глаза заискрились от полученного подарка, —
заверни и увяжи получше в двойную бумагу, чтобы благодать, благодать-то не улетучилась. — Потом, обратясь к хозяину, промолвила, — ого, какие вы щедрые! видно, что служили в кавалергардах. Впрочем, всякое даяние благо, особенно когда предлагается так любезно. Большое, пребольшое спасибо (она протянула через стол
руку). Дай Бог вашим сердечным и денежным делам в гору.
За несколько рублей была добыта
рука какого-то удавившегося молодого парня, и Кузьма, бережно
завернув ее в тряпицу, принес в тот же день Дарье Николаевне. По ее указанию смастерил он ящик, в который уложил
руку, надев на ее палец перстень Константина Рачинского, и сам отнес в Новодевичий монастырь этот гостинец, с надписью на ящике, написанной
рукой Салтыковой: «Марье Осиповне Олениной», и передал «матушке казначее».
Казак показал князю оторванную по самый локоть
руку, которую он бережно нес,
завернув в тряпку.
Цибик с двумя листами бумаги был принесен, от него понесло чайным ароматом. Левкоева стала махать на себя
руками, как бы желая подышать воздухом, который был им напитан. Андрей Иванович стаканом и ложкой бережно насыпал на каждый лист по целой горе чаю и приказал слуге хорошенько
завернуть и отдать барыне, когда она от него выйдет.
— Сомнения и самомнения тебе, дуре этакой, не принадлежат, и посему принял ты вполне по заслугам своим достойное, — решил отец протопоп и, встав с своего места, сам своею
рукою завернул Данилку лицом к порогу и сказал: — Иди, глупец, к себе подобным.
Лишь только мы
завернулиНа этот… другой путь,
Часовой сразу 2 пули
Всадил коменданту в грудь.
Потом выстрелил в меня.
Я упал…
Потом он громко свистнул,
И вдруг, как из-под земли,
Сугробы взрывая,
Нас окружили в приступ
Около двухсот негодяев.
Машинисту связали
руки,
В рот запихали платок.
Потом я услышал стуки
И взрыв, где лежал песок.
Метель завывала чертом.
В плече моем ныть и течь.
Я притворился мертвым
И понял, что надо бечь.