Неточные совпадения
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех
народов,
среди которых ему случается
жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения.
— Я сидел тут, писал и — как-то окис, заплесневел на книжках и цифрах. Почти год такой жизни — это уродство. Я ведь привык быть
среди рабочего
народа, и, когда отрываюсь от него, мне делается неловко, — знаете, натягиваюсь я, напрягаюсь для этой жизни. А теперь снова могу
жить свободно, буду с ними видеться, заниматься. Вы понимаете — буду у колыбели новорожденных мыслей, пред лицом юной, творческой энергии. Это удивительно просто, красиво и страшно возбуждает, — делаешься молодым и твердым,
живешь богато!
— Вот вы
живете неделю на прииске и еще год
проживете и все-таки ничего не узнаете, — заговорил он. — На приисках всякий
народ есть; разбойник на разбойнике… Да. Вы посмотрите только на ихние рожи: нож в руки и сейчас на большую дорогу. Ей-богу… А Гараська… Одним словом, я пятнадцать лет служу на приисках, а такого разбойника еще не видал. Он вас
среди белого дня зарежет за двугривенный, да еще и зарежет не так, как другие: и концов не найти.
— Православные! Вот,
жил разбойник, обижал
народ, грабил его… Смутился совестью, пошёл душу спасать, — захотел послужить
народу буйной силою своей и — послужил! И ныне вы
среди разбойников
живёте, грабят они вас усердно, а чем служат вашей нужде? Какое добро от них видите?
— Нет, господин мой, ослушаюсь я твоего веления, не возьму ни меча, ни жезла, ни шапки, ни мантии. Не оставлю я слепых своих братий: я им и свет и пища, и друг и брат. Три года я
жил с ними и работал для них, и прилепился душою к нищим и убогим. Прости ты меня и отпусти в мир к людям: долго стоял я один
среди народа, как на каменном столпе, высоко мне было, но одиноко, ожесточилось сердце мое и исчезла любовь к людям. Отпусти меня.
Старые системы, старые общества, всё, что составляло старый мир, уже разрушается, — и
народы живут теперь
среди развалин в ужасе и страдании.
1) Для того, чтобы человеку хорошо
прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, ему надо понимать, что такое он сам и тот мир,
среди которого он
живет. Об этом учили во все времена самые мудрые и добрые люди всех
народов. Учения эти все в самом главном сходятся между собою, сходятся и с тем, что говорят каждому человеку его разум и совесть. Учение это такое...
В этих-то роскошных домах европейского города и
живут хозяева острова — голландцы и вообще все пребывающие здесь европейцы,
среди роскошного парка, зелень которого умеряет зной, в высокой, здоровой местности, окруженные всевозможным комфортом, приноровленным к экваториальному климату, массой туземцев-слуг, баснословно дешевых, напоминая своим несколько распущенным образом жизни и обстановкой плантаторов Южной Америки и, пожалуй, богатых бар крепостного времени, с той только разницей, что обращение их с малайцами, несмотря на презрительную высокомерность европейца к темной расе, несравненно гуманнее, и сцены жестокости, подобные тем, какие бывали в рабовладельческих штатах или в русских помещичьих усадьбах былого времени, здесь немыслимы: во-первых, малайцы свободный
народ, а во-вторых, в них развито чувство собственного достоинства, которое не перенесет позорных наказаний.
Она была, несомненно, тем идеалом «матушки-царицы», какой представляет себе русский
народ. До своего вступления на престол она
жила среди этого
народа, радовалась его радостями и печалилась его горестями. После мрачных лет владычества «немца», как прозвал
народ время управления Анны Иоанновны, и краткого правления Анны Леопольдовны императрица Елизавета Петровна, как сказал генерал Ганнибал, в лучах славы великого Петра появилась на русском престоле, достигнув его по ступеням народной любви.
Хоть и чужой ей был
народ,
среди которого она
жила, она успела полюбить его. И теперь только стала раздумывать королева, как мало заботилась она о том
народе, который так доверчиво просил ее остаться царствовать в стране после смерти ее мужа. Только теперь вспомнила, что сама никогда не спрашивала у
народа, счастлив ли он, доволен ли, и во всем верила своим сановникам. Неужели же ей последовать теперь советам этих сановников и идти с мечом на тех, которые ее хотели иметь своей королевой?
Повторялось это много раз в истории, но никогда, я думаю, этот разлад между образом жизни людей, отставших от религиозного уяснения смысла жизни и вытекающего из него руководства поведения, не был так велик, каков он теперь
среди христианских
народов, не принявших открытого им христианского учения в истинном его значении и вытекающего из этого учения руководства поведения, а живущих и продолжающих
жить прежней языческой жизнью.
Очевидно, человек, приехавший в голодную местность для того, чтобы быть полезным
народу, не может ограничиться тем, чтобы только
жить в свое удовольствие
среди голодного населения.
Уже одно то, что он будет
жить там и
проживет там то, что он
проживает обыкновенно в городе, принесет материальную помощь
народу; а то, что он будет
жить среди этого
народа, даже не с самоотвержением, но только с бескорыстием, уже принесет нравственную пользу ему и
народу.
Да как же не радоваться,
живя среди такого
народа, как же не ждать всего самого прекрасного от такого
народа?