Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он
жизни не будет
рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон
не разрешит, что в ней правда и что неправда.
— Я, как человек, — сказал Вронский, — тем хорош, что
жизнь для меня ничего
не стоит. А что физической энергии во мне довольно, чтобы врубиться в каре и смять или лечь, — это я знаю. Я
рад тому, что есть за что отдать мою
жизнь, которая мне
не то что
не нужна, но постыла. Кому-нибудь пригодится. — И он сделал нетерпеливое движение скулой от неперестающей, ноющей боли зуба, мешавшей ему даже говорить с тем выражением, с которым он хотел.
Очень
рад; я люблю врагов, хотя
не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание из хитростей и замыслов, — вот что я называю
жизнью.
— Да ведь ты
жизни не будешь
рад, когда приедешь к нему, это просто жидомор!
Кудряш. Кто же ему угодит, коли у него вся
жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани
не обходится. Другой
рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
Хозяин между тем на ярмарку собрался,
Поехал, погулял — приехал и назад,
Посмотрит —
жизни стал
не рад,
И рвёт, и мечет он с досады...
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах
не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и
жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда
не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш
рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
Он горячо благодарил судьбу, если в этой неведомой области удавалось ему заблаговременно различить нарумяненную ложь от бледной истины; уже
не сетовал, когда от искусно прикрытого цветами обмана он оступался, а
не падал, если только лихорадочно и усиленно билось сердце, и рад-радехонек был, если
не обливалось оно кровью, если
не выступал холодный пот на лбу и потом
не ложилась надолго длинная тень на его
жизнь.
Усердием горя,
С врагами белого царя
Умом и саблей
рад был спорить,
Трудов и
жизни не жалел,
И ныне злобный недруг смел
Его седины опозорить!
Ночью больная нога
не позволяла мне сомкнуть глаз, и я несказанно был
рад, когда стало светать. Сидя у огня, я наблюдал, как пробуждалась к
жизни природа.
— Я очень
рад теперь за m-lle Розальскую. Ее домашняя
жизнь была так тяжела, что она чувствовала бы себя очень счастливою во всяком сносном семействе. Но я
не мечтал, чтобы нашлась для нее такая действительно хорошая
жизнь, какую она будет иметь у вас.
— Об ней об самой… Для чего мне деньги, когда я
жизни своей постылой
не рад, ну, они и придут ко мне.
— Да заодно и сам уж промок, — прибавила весело Мавра Кузьмовна, — так вот, отцы вы наши, как я об нашем деле радею, каких вам слуг добываю, что из-за рюмки сивухи, а уж
не из чего другого,
рад жизнь потерять.
Он замолчал и в этот вечер уже больше
не сказал ни слова. Но с этих пор он искал каждый раз говорить со мной, хотя сам из почтения, которое он неизвестно почему ко мне чувствовал, никогда
не заговаривал первый. Зато очень был
рад, когда я обращался к нему. Я расспрашивал его про Кавказ, про его прежнюю
жизнь. Братья
не мешали ему со мной разговаривать, и им даже это было приятно. Они тоже, видя, что я все более и более люблю Алея, стали со мной гораздо ласковее.
— Никогда! У меня этого и положения нет, — вырубал дьякон, выдвигаясь всею грудью. — Да мне и невозможно. Мне если б обращать на всех внимание, то я и
жизни бы своей был
не рад. У меня вот и теперь
не то что владыка, хоть он и преосвященный, а на меня теперь всякий день такое лицо смотрит, что сто раз его важнее.
«Когда печаль слезой невольной
Промчится по глазам твоим,
Мне видеть и понять
не больно,
Что ты несчастлива с другим.
* * *
Незримый червь незримо гложет
Жизнь беззащитную твою,
И что ж? я
рад, — что он
не может
Тебя любить, как я люблю.
* * *
Но если счастие случайно
Блеснет в лучах твоих очей,
Тогда я мучусь горько, тайно,
И целый ад в груди моей».
Но ежели я здесь нарочно с целью той —
Чтоб видеться и говорить с тобой;
Но если я скажу, что через час ты будешь
Мне клясться, что вовек меня
не позабудешь,
Что будешь
рад отдать мне
жизнь свою в тот миг,
Когда я улечу, как призрак, без названья,
Чтоб услыхать из уст моих
Одно лишь слово: до свиданья!..
Я
рад, что могу дать ей приют и покой и возможность
не работать в случае, если она заболеет, ей же кажется, что оттого, что она сошлась со мной, в моей
жизни будет больше порядка и что под ее влиянием я сделаюсь великим ученым.
Гаврило. Дочку-то вашу, родную-то, Прасковью Павлиновну! Я к ней, а он в меня раз из пистолета. Да что мне! Я б
рад за нее
жизни решиться, — да
не убил,
не убил.
— В твои годы отец твой… водоливом тогда был он и около нашего села с караваном стоял… в твои годы Игнат ясен был, как стекло… Взглянул на него и — сразу видишь, что за человек. А на тебя гляжу —
не вижу — что ты? Кто ты такой? И сам ты, парень, этого
не знаешь… оттого и пропадешь… Все теперешние люди — пропасть должны, потому —
не знают себя… А
жизнь — бурелом, и нужно уметь найти в ней свою дорогу… где она? И все плутают… а дьявол —
рад… Женился ты?
Дудукин. Что ж делать! Жизнь-то у нас, в провинции, скучна очень, так будешь
рад и Шмаге. Я ведь
не проповедник; у меня правило: живя сам и жить давай другим. Вы еще
не соскучились у нас,
не надоело вам?
Кочкарев. Какое! Просто терзанье!
жизни не будешь
рад;
не приведи бог испытать такое положение.
— Позвольте мне, хоть, может быть, это и
не совсем принято, предложить вам себя, — начал барон, несколько запинаясь и конфузясь. — Я службой и петербургским климатом очень расстроил мое здоровье, а потому хочу год или два отдохнуть и прожить даже в Москве; но, привыкнув к деятельной
жизни, очень
рад буду чем-нибудь занять себя и немножко ажитировать.
Великатов. Нет, где же нам, помилуйте! Нас проза
жизни одолела. И
рад бы в рай, да грехи
не пускают.
А на что мне дом, когда я и
жизни своей постылой
не рад?
— Да, пьяница, сам вижу, самому совестно, а
не могу удержаться: душеньку из меня тянет, барин… Все видят, как Савоська пьет, а никто
не видит, зачем Савоська пьет. У меня, может, на душе-то каменная гора лежит… Да!.. Ох, как мне тяжело бывает:
жизни своей постылой
не рад. Хоть камень да в воду… Я ведь человека порешил, барин! — тихо прибавил Савоська и точно сам испугался собственных слов.
—
Не я, а она. Ах, брат, как вспомнишь, чтò просадил в своей
жизни! Теперь я
рад, как заведутся 1000 рублев,
рад, право, как уеду от всех. В Москве
не могу. Ах, что говорить.
Жизни своей постылой
не рад атаман, а Охоню увидать боится пуще того.
— Я
жизни моей
не рад сам за этой любовью.
Злохват бежит ко мне, прижав к груди, целует
И благодетелем и другом именует,
Клянется, что он всем пожертвовать мне
рад,
И клятвами острит коварной злобы яд.
Он рвется, мучится, отчаяньем мятется,
Пока конца моей он
жизни не дождется.
Алехину сильно хотелось спать; он встал по хозяйству рано, в третьем часу утра, и теперь у него слипались глаза, но он боялся, как бы гости
не стали без него рассказывать что-нибудь интересное, и
не уходил. Умно ли, справедливо ли было то, что только что говорил Иван Иваныч, он
не вникал; гости говорили
не о крупе,
не о сене,
не о дегте, а о чем-то, что
не имело прямого отношения к его
жизни, и он был
рад и хотел, чтобы они продолжали…
Он толкал меня в бок кулаком, хлопал своей широкой ладонью по плечу. Я
не мог вставить ни слова в залп его вопросов и только улыбался, глядя в его доброе лицо, сиявшее удовольствием встречи. Я был тоже
рад видеть его, очень
рад; встреча с ним напомнила мне начало моей
жизни, которое, несомненно, было лучше ее продолжения.
Словом сказать—кругом одурачены. Я человек очень сильной комплекции, но был этим так потрясен, что у меня даже молдавская лихорадка сделалась. Насилу на родину дотащился к своим простым сердцам, и
рад был, что городническое местишко себе в жидовском городке достал…
Не хочу отрицать, — ссорился с ними
не мало и, признаться сказать, из своих рук учил, но… слава богу —
жизнь прожита и кусок хлеба даже с маслом есть, а вот, когда вспомнишь про эту молдавскую лихорадку, так опять в озноб бросит.
Николай Иванович. И мне что же делать? Ведь я знаю, зачем выписали этого жалкого, наряженного в эту рясу, человека с крестом и зачем Алина привезла нотариуса. Вы хотите, чтоб я перевел именье на тебя.
Не могу. Ведь ты знаешь, что я люблю тебя двадцать лет нашей
жизни, люблю и хочу тебе добра, и поэтому
не могу подписывать тебе. Если подписывать, то тем, у кого отнята, крестьянам. А так
не могу. Я должен отдать им. И я
рад нотариусу и должен сделать это.
Человек, привыкший постоянно получать похвалы,
не рад и даже досадует, когда его хвалят меньше обыкновенного; тот, кто привык к праздной
жизни и мало испытывал сильных впечатлений, пугается ничтожного труда, как неисполнимого; человек, издетства привыкший к восприятиям сцен грязных и грубых, наслаждается даже и в пошлом кругу, который хоть немножечко поопрятнее его прежнего общества.
— Молви, лебедка, матери: пущай, мол, тятька-то на нову токарню денег у меня перехватит. Для тебя, моя разлапушка,
рад я радехонек
жизнью решиться,
не то чтобы деньгами твоему родителю помочь… Деньги что?.. Плевое дело; а мне как вам
не пособить?.. Поговори матери-то, Паранюшка… И сам бы снес я, сколько надо, Трифону Михайлычу, да знаешь, что меня он
не жалует… Молви, а ты молви матери-то, она у вас добрая, я от всего своего усердия.
— Сама знаешь чего!..
Не впервой говорить!.. — молящим голосом сказал Самоквасов. — Иссушила ты меня, Фленушка!..
Жизни стал
не рад!.. Чего тебе еще?.. Теперь же и колода у меня свалилась — прадед покончился, — теперь у меня свой капитал; из дядиных рук больше
не буду смотреть… Согласись же? Фленушка!.. Дорогая моя!.. Ненаглядное мое солнышко!..
Да никому еще, пожалуйста,
не сказывай, что от меня получаешь,
жизни буду
не рад, как жена взбеленится: «Опоганил, дескать, дом наш честной, неверным попом своим…» Что делать, отче?..
Была пора, и в сердце молодом
Кипела страсть,
не знавшая преград;
На каждый бой с бестрепетным челом
Я гордо шел, весенним грозам
рад.
Была пора, огонь горел в крови,
И думал я, что песнь моя сильна,
Что правды луч, что луч святой любви
Зажжет в сердцах озлобленных она.
Где ж силы те, отвага прежних лет?
Сгубила все неравная борьба.
И пустота — бесплодной
жизни след —
Ждет неизбежная, как древняя судьба.
Мемнон
не согласился, но коротать время в беседах с Луповицкими был
рад, живал у них по неделям, беседуя о созерцательной
жизни, о спасении души, об умерщвлении плоти и осыпая насмешками монашество, доставалось, впрочем, и белому духовенству.
— Я пойду! Хорошо! Пойду… Только помни!
Жизни рад не будешь! Проклянешь!
Подрядчик завсегда у него в руках: может он тебя на первом же деле, на свидетельстве материалов, так прижать, что
жизни не будешь
рад.
—
Жизнь и так
не оставляет в покое. Я бы
рад ничего
не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они
не могли понять, что во мне нет того, чтó нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтоб иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
Он писал, что, как ни тяжело для него было то, что он перенес и что предстоит ему, он
рад тому, что ему пришлось пострадать за отчизну, что он
не отчаивается в том святом деле, за которое он отдал часть своей
жизни и готов отдать остаток ее, и что если бы завтра явилась новая возможность, он поступил бы так же.
Христос предлагает свое учение о
жизни как спасение от той губительной
жизни, которою живут люди,
не следуя его учению, и вдруг я говорю, что я бы и
рад последовать его учению, да мне жалко погубить свою
жизнь.