Неточные совпадения
«После того, что произошло, я не могу более оставаться
в вашем доме. Я уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю
законов и потому не знаю, с кем из родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу
жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих мыслей
в народе,
в среде которого он
жил, и не находил этих мыслей
в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того,
в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того
закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело
в том, что
в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны
жить в послушании и не имеют права переступать
закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать
закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?
Ведь ты, чай, с ней
в законе живешь.
— Подруги упрекают меня, дескать — польстилась девушка на деньги, — говорила Телепнева, добывая щипчиками конфекты из коробки. — Особенно язвит Лидия, по ее
законам необходимо
жить с милым и чтобы —
в шалаше. Но — я бытовая и водевильная, для меня необходим приличный домик и свои лошади. Мне заявлено: «У вас, Телепнева, совершенно отсутствует понимание драматизма». Это сказал не кто-нибудь, а — сам, он, который сочиняет драмы. А с милым без драмы — не
прожить, как это доказано
в стихах и прозе…
— Хорошо — приятно глядеть на вас, — говорила Анфимьевна, туго улыбаясь, сложив руки на животе. — Нехорошо только, что на разных квартирах
живете, и дорого это, да и не
закон будто! Переехали бы вы, Клим Иванович,
в Любашину комнату.
— Все мы
живем по
закону состязания друг с другом,
в этом и обнаруживается главная глупость наша.
Зачем ему эти поля, мужики и вообще все то, что возбуждает бесконечные, бесплодные думы,
в которых так легко исчезает сознание внутренней свободы и права
жить по своим
законам, теряется ощущение своей самости, оригинальности и думаешь как бы тенями чужих мыслей?
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред
законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают
жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр,
прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер
в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
— Нет — глупо! Он — пустой.
В нем все —
законы, все — из книжек, а
в сердце — ничего, совершенно пустое сердце! Нет, подожди! — вскричала она, не давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни людей, ни собак, ни кошек, только телячьи мозги. А я
живу так: есть у тебя что-нибудь для радости? Отдай, поделись! Я хочу
жить для радости… Я знаю, что это — умею!
— Это вы так судите, но
закон судит иначе. Жена у него тоже счеты предъявляла и жаловалась суду, и он у нее не значится… Он, черт его знает, он всем нам надоел, — и зачем вы ему деньги давали! Когда он
в Петербурге бывает — он прописывается где-то
в меблированных комнатах, но там не
живет. А если вы думаете, что мы его защищаем или нам его жалко, то вы очень ошибаетесь: ищите его, поймайте, — это ваше дело, — тогда ему «вручат».
— Что ж, мы с ним
в законе, — сказала Федосья. — А ему зачем
закон принимать, коли не
жить?
— А так… Вы свое, по
закону, получили сполна
в форме приданого… Вот и любуйтесь на свои тряпки! Тьфу!.. Уж именно — век
живи, век учись, а дураком умрешь…
И она превратилась
в самодовлеющее отвлеченное начало; она
живет своей собственной жизнью, по своему
закону, не хочет быть подчиненной функцией народной жизни.
В века новой истории, которая уже перестала быть новой и стала очень старой, все сферы культуры и общественной жизни начали
жить и развиваться лишь по собственному
закону, не подчиняясь никакому духовному центру.
— Это так, вертопрахи, — говорил он, — конечно, они берут, без этого
жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания
закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном приятеле. Судьей был лет двадцать,
в прошедшем году помре, — вот был голова! И мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало, мужик с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.
То ли дело господа!
Живут как вздумается, ни на что им запрета нет. И таиться им не
в чем, потому что они
в свою пользу
закон отмежевали. А рабам нет
закона;
в беззаконии они родились,
в беззаконии и умереть должны, и если по временам пытаются окольным путем войти
в заповедную область, осеняемую
законом, то господа не находят достаточной казни, которая могла бы искупить дерзновенное посягательство.
— Подтянем, Илья Фирсыч? Ха-ха! Отцом родным будешь. Озолочу… Истинно господь прислал тебя ко мне. Ведь вконец я захудал. Зятья-то на мои денежки
живут да радуются, а я
в забвенном виде. Они радуются, а мы их по шапке… Ха-ха!.. Есть и на зятьев
закон?
—
Законы? Это значит — обычаи, — веселее и охотнее говорил старик, поблескивая умными, колючими глазами. —
Живут люди,
живут и согласятся: вот этак — лучше всего, это мы и возьмем себе за обычай, поставим правилом,
законом! Примерно: ребятишки, собираясь играть, уговариваются, как игру вести,
в каком порядке. Ну, вот уговор этот и есть —
закон!
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… — начинает Хрюкин, кашляя
в кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта подлая ни с того ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не пошевельну… Этого, ваше благородие, и
в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не
жить на свете…
Он не хочет продолжать
жить в истории, которая покоится на безбожном
законе мира, он хочет
жить в природе, смешивая падшую природу, подчиненную злому
закону мира не менее истории, с природой преображенной и просветленной, природой божественной.
Мы мыслим по
законам логики потому, что
живем в данных формах бытия.
Каторжным по переходе
в разряд исправляющихся
закон разрешает
жить вне тюрьмы, строить себе дома, вступать
в брак и иметь деньги.
Крестьянин из ссыльных может оставить Сахалин и водвориться, где пожелает, по всей Сибири, кроме областей Семиреченской, Акмолинской и Семипалатинской, приписываться к крестьянским обществам, с их согласия, и
жить в городах для занятия ремеслами и промышленностью; он судится и подвергается наказаниям уже на основании
законов общих, а не «Устава о ссыльных»; он получает и отправляет корреспонденцию тоже на общих основаниях, без предварительной цензуры, установленной для каторжных и поселенцев.
Один
живет на деньги, которые он привез с собой из России, и таких большинство, другой —
в писарях, третий —
в дьячках, четвертый — держит лавочку, хотя по
закону не имеет на это права, пятый — променивает арестантский хлам на японскую водку, которую продает, и проч. и проч.
Устав о ссыльных разрешает
жить вне тюрьмы, а стало быть, и обзаводиться хозяйством только каторжным разряда исправляющихся, но этот
закон постоянно обходится ввиду его непрактичности;
в избах
живут не одни только исправляющиеся, но также испытуемые, долгосрочные и даже бессрочные.
Муж и жена
в обществе суть два гражданина, делающие договор,
в законе утвержденный, которым обещеваются прежде всего на взаимное чувств услаждение (да не дерзнет здесь никто оспорить первейшего
закона сожития и основания брачного союза, начало любви непорочнейшия и твердый камень основания супружнего согласия), обещеваются
жить вместе, общее иметь стяжание, возращать плоды своея горячности и, дабы
жить мирно, друг друга не уязвлять.
Последуя тому, что налагают на нас обычаи и нравы, мы приобретем благоприятство тех, с кем
живем. Исполняя предписание
закона, можем приобрести название честного человека. Исполняя же добродетель, приобретем общую доверенность, почтение и удивление, даже и
в тех, кто бы не желал их ощущать
в душе своей. Коварный афинский сенат, подавая чашу с отравою Сократу, трепетал во внутренности своей пред его добродетелию.
Тот же критик решил (очень энергически), что
в драме «Не так
живи, как хочется» Островский проповедует, будто «полная покорность воле старших, слепая вера
в справедливость исстари предписанного
закона и совершенное отречение от человеческой свободы, от всякого притязания на право заявить свои человеческие чувства гораздо лучше, чем самая мысль, чувство и свободная воля человека».
Хоть я, может быть, сердце свое надорвала через это, да по крайности я знаю, что я по
закону живу, и никто мне
в глаза насмеяться не смеет».
— А такие, — говорит, — что у нас есть и боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи, а у вас ничего, и даже, кроме одного воскресенья, никаких экстренных праздников нет, а по второй причине — мне с англичанкою, хоть и повенчавшись
в законе,
жить конфузно будет.
— Нет, видите, — повернувшись лицом к Лизе и взяв ее за колено, начала сестра Феоктиста: — я ведь вот церковная, ну, понимаете, православная, то есть по нашему, по русскому
закону крещена, ну только тятенька мой
жили в нужде большой.
Против нашего дома
жил в собственном же доме С. И. Аничков, старый, богатый холостяк, слывший очень умным и даже ученым человеком; это мнение подтверждалось тем, что он был когда-то послан депутатом от Оренбургского края
в известную комиссию, собранную Екатериною Второй для рассмотрения существующих
законов.
—
В том, — отвечал тот, — что он никак не мог понять, что,
живя в обществе, надобно подчиняться существующим
в нем
законам и известным правилам нравственности.
Сказывал старый камердинер его, Платон, что у покойного старая пассия
в Москве
жила и от оной, будто бы, дети, но она, по
закону, никакого притязания к имению покойного иметь не может, мы же, по христианскому обычаю, от всего сердца грех ей прощаем и даже не желаем знать, какой от этого греха плод был!
Но последнее дело с купоном и, главное, его фальшивая присяга, от которой, несмотря на его страх, ничего худого не вышло, а, напротив, вышло еще 10 рублей, он совсем уверился, что нет никаких
законов, и надо
жить в свое удовольствие.
На вопрос Степана о том, за что его ссылали, Чуев объяснил ему, что его ссылали за истинную веру Христову, за то, что обманщики-попы духа тех людей не могут слышать, которые
живут по Евангелию и их обличают. Когда же Степан спросил Чуева,
в чем евангельский
закон, Чуев разъяснил ему, что евангельский
закон в том, чтобы не молиться рукотворенньм богам, а поклоняться
в духе и истине. И рассказал, как они эту настоящую веру от безногого портного узнали на дележке земли.
По лесу летает и поет больше птица ворона, издавна живущая
в разладе с
законами гармонии, а над экипажем толпятся целые тучи комаров, которые до такой степени нестерпимо жужжат
в уши, что, кажется, будто и им до смерти надоело
жить в этой болотине.
Такова была среда, которая охватывала Имярека с молодых ногтей.
Живя среди массы людей, из которых каждый устраивался по-своему, он и сам подчинялся общему
закону разрозненности. Вместе с другими останавливался
в недоумении перед задачами жизни и не без уныния спрашивал себя: ужели дело жизни
в том и состоит, что оно для всех одинаково отсутствует?
Желание полковника было исполнено. Через товарищей разузнали, что Лидочка, вместе с сестрою покойного,
живет в деревне, что Варнавинцев недели за две перед сраженьем послал сестре половину своего месячного жалованья и что вообще положение семейства покойного весьма незавидное, ежели даже оно воспользуется небольшою пенсией, следовавшей, по
закону, его дочери. Послана была бумага, чтобы удостовериться на месте, как признавалось бы наиболее полезным устроить полковницкую дочь.
Екатерина Петровна, хорошо знавшая
законы и обычаи дворянского сословия,
жила безвыездно
в своем Синькове.
По субботам он ходил под конвоем
в свою городскую молельню (что дозволяется
законами) и
жил совершенно припеваючи, с нетерпением, впрочем, ожидая выжить свой двенадцатилетний срок, чтоб «зениться».
Живет спокойно такой человек: вдруг к нему приходят люди и говорят ему: во-1-х, обещайся и поклянись нам, что ты будешь рабски повиноваться нам во всем том, что мы предпишем тебе, и будешь считать несомненной истиной и подчиняться всему тому, что мы придумаем, решим и назовем
законом; во-вторых, отдай часть твоих трудов
в наше распоряжение; мы будем употреблять эти деньги на то, чтобы держать тебя
в рабстве и помешать тебе противиться насилием нашим распоряжениям; в-3-х, избирай и сам избирайся
в мнимые участники правительства, зная при этом, что управление будет происходить совершенно независимо от тех глупых речей, которые ты будешь произносить с подобными тебе, и будет происходить по нашей воле, по воле тех,
в руках кого войско; в-четвертых,
в известное время являйся
в суд и участвуй во всех тех бессмысленных жестокостях, которые мы совершаем над заблудшими и развращенными нами же людьми, под видом тюремных заключений, изгнаний, одиночных заключений и казней.
Мы все знаем и не можем не знать, если бы даже мы никогда и не слыхали и не читали ясно выраженной этой мысли и никогда сами не выражали ее, мы, всосав это носящееся
в христианском воздухе сознание, — все, всем сердцем знаем и не можем не знать ту основную истину христианского учения, ту, что мы все сыны одного отца, все, где бы мы ни
жили и на каком бы языке ни говорили, — все братья и подлежим только одному
закону любви, общим отцом нашим вложенному
в наши сердца.
— Ах, батюшка! да фамилья-то моя, пожалуй что, и Ежевикин, да что
в том толку? Вот уже девятый год без места сижу — так и
живу себе, по
законам природы. А детей-то, детей-то у меня, просто семейство Холмских! Точно как по пословице: у богатого — телята, а у бедного — ребята…
И таким образом он
жил, питая, с одной стороны, твердое упование, что «час» неизбежен, с другой — ободряя себя смутною надеждою, не придет ли к нему
в этот страшный момент на выручку шкаф с
законами.
— А уставщики наши. А муллу или кадия татарского послушай. Он говорит: «вы неверные, гяуры, зачем свинью едите?» Значит, всякий свой
закон держит. А по-моему всё одно. Всё Бог сделал на радость человеку. Ни
в чем греха нет. Хоть с зверя пример возьми. Он и
в татарскомъ камыше, и
в нашем
живет. Куда придет, там и дом. Что Бог дал, то и лопает. А наши говорят, что за это будем сковороды лизать. Я так думаю, что всё одна фальшь, — прибавил он, помолчав.
В это время внизу Алексей Федорыч занимался по
закону божию с Сашей и Лидой. Вот уже полтора месяца, как они
жили в Москве,
в нижнем этаже флигеля, вместе со своею гувернанткой, и к ним приходили три раза
в неделю учитель городского училища и священник. Саша проходила Новый Завет, а Лида недавно начала Ветхий.
В последний раз Лиде было задано повторить до Авраама.
"А не то послушаться ее? — мелькнуло
в его голове. — Она меня любит, она моя, и
в самом нашем влечении друг к другу,
в этой страсти, которая, после стольких лет, с такой силой пробилась и вырвалась наружу, нет ли чего — то неизбежного, неотразимого, как
закон природы?
Жить в Петербурге… да разве я первый буду находиться
в таком положении? Да и где бы мы приютились с ней. эх И он задумался, и образ Ирины
в том виде,
в каком он навек напечатлелся
в его последних воспоминаниях, тихо предстал перед ним…
— Сам молчи! А я поговорю… Я вот смотрю на вас, — жрёте вы, пьёте, обманываете друг друга… никого не любите… чего вам надо? Я — порядочной жизни искал, чистой… нигде её нет! Только сам испортился… Хорошему человеку нельзя с вами
жить. Вы хороших людей до смерти забиваете… Я вот — злой, сильный, да и то среди вас — как слабая кошка среди крыс
в тёмном погребе… Вы — везде… и судите, и рядите, и
законы ставите… Гады однако вы…