Неточные совпадения
Останавливаясь на
секунды пред изображениями тела
женщин, он думал о Марине...
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно, непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер смеяться, крепкий, красивый парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как
женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на глазах бесконечно идущих черных людей с папиросками в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на
секунду за маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
Несколько
секунд мужчина и
женщина молчали, переглядываясь, потом мать указала Климу глазами на дверь; Клим ушел к себе смущенный, не понимая, как отнестись к этой сцене.
Самгин-сын посмотрел на это несколько
секунд и, опустив голову, прикрыл глаза, чтоб не видеть. В изголовье дивана стояла, точно вырезанная из гранита, серая
женщина и ворчливым голосом, удваивая гласные, искажая слова, говорила...
Он задремал, затем его разбудил шум, — это Дуняша, надевая ботинки, двигала стулом. Сквозь веки он следил, как эта
женщина, собрав свои вещи в кучу, зажала их под мышкой, погасила свечу и пошла к двери. На
секунду остановилась, и Самгин догадался, что она смотрит на него; вероятно, подойдет. Но она не подошла, а, бесшумно открыв дверь, исчезла.
— Да, знаю, — откликнулся Кутузов и, гулко кашлянув, повторил: — Знаю, как же… — Помолчав несколько
секунд, добавил, негромко и как-то жестко: — Она была из тех
женщин, которые идут в революцию от восхищения героями. Из романтизма. Она была человек морально грамотный…
Веришь ли, никогда этого у меня ни с какой не бывало, ни с единою
женщиной, чтобы в этакую минуту я на нее глядел с ненавистью, — и вот крест кладу: я на эту глядел тогда
секунды три или пять со страшною ненавистью, — с тою самою ненавистью, от которой до любви, до безумнейшей любви — один волосок!
Женщина успела выскочить на улицу, оборванец был остановлен и лежал уже на полу: его «успокоили». Это было делом
секунды.
— Да, не физическую. Мне кажется, ни у кого рука не подымется на такого, как я; даже и
женщина теперь не ударит; даже Ганечка не ударит! Хоть одно время вчера я так и думал, что он на меня наскочит… Бьюсь об заклад, что знаю, о чем вы теперь думаете? Вы думаете: «Положим, его не надо бить, зато задушить его можно подушкой, или мокрою тряпкою во сне, — даже должно…» У вас на лице написано, что вы это думаете, в эту самую
секунду.
— А весь покраснел и страдает. Ну, да ничего, ничего, не буду смеяться; до свиданья. А знаете, ведь она
женщина добродетельная, — можете вы этому верить? Вы думаете, она живет с тем, с Тоцким? Ни-ни! И давно уже. А заметили вы, что она сама ужасно неловка и давеча в иные
секунды конфузилась? Право. Вот этакие-то и любят властвовать. Ну, прощайте!
Я молча смотрел на губы. Все
женщины — губы, одни губы. Чьи-то розовые, упруго-круглые: кольцо, нежная ограда от всего мира. И эти:
секунду назад их не было, и только вот сейчас — ножом, — и еще каплет сладкая кровь.
И уже никого. И на
секунду, несясь стремглав, застыло: вон, во втором этаже, в стеклянной, повисшей на воздухе, клетке — мужчина и
женщина — в поцелуе, стоя — она всем телом сломанно отогнулась назад. Это — навеки, последний раз…
В эту
секунду она поняла, что та любовь, о которой мечтает каждая
женщина, прошла мимо нее.
Он ревел нескончаемо долго.
Женщины на пароходе, зажав уши ладонями, смеялись, жмурились и наклоняли вниз головы. Разговаривающие кричали, но казалось, что они только шевелят губами и улыбаются. И когда гудок перестал, всем вдруг сделалось так легко и так возбужденно-весело, как это бывает только в последние
секунды перед отходом парохода.
И вот, в одну из таких паскудных ночей, когда Аннинька лихо распевала перед Евпраксеюшкой репертуар своих паскудных песен, в дверях комнаты вдруг показалась изнуренная, мертвенно-бледная фигура Иудушки. Губы его дрожали; глаза ввалились и, при тусклом мерцании пальмовой свечи, казались как бы незрящими впадинами; руки были сложены ладонями внутрь. Он постоял несколько
секунд перед обомлевшими
женщинами и затем, медленно повернувшись, вышел.
В тёмной, прохладной лавке, до потолка туго набитой красным товаром, сидела Марья с книгой в руке. Поздоровались, и Кожемякин сразу заговорил о Никоне устало, смущённо. В тёмных глазах
женщины вспыхнула на
секунду улыбка, потом Марья прищурилась, поджала губы и заговорила решительно...
Легко, точно ребёнка, он поднял её на руки, обнял всю, а она ловко повернулась грудью к нему и на
секунду прижала влажные губы к его сухим губам. Шатаясь, охваченный красным туманом, он нёс её куда-то, но
женщина вдруг забилась в его руках, глухо вскрикивая...
И тёмные глаза Комаровского тоже нередко слепо останавливались на лице и фигуре
женщины, — в эти
секунды они казались большими, а белков у них как будто не было.
Там, впереди, родился и начал жить, возрастая, другой шум — более светлый, там всё ярче разгорается огонь; эта
женщина пошла вперед как будто быстрее, и толпа оживленнее хлынула за нею, даже музыка как будто на
секунду потеряла темп — смялись, спутались звуки, и смешно высоко свистнула, заторопившись, флейта, вызвав негромкий смех.
— Ну, что это! Это уж даже неприятно! — опять восклицала Онучина, воображая, вероятно, как косматые петербургские Ягу лазят по деревьям в Летнем саду, или на елагинском пуанте и швыряют сверху всякими нечистотами. — И
женщины такие же бывают? — спросила она через
секунду.
Я поспешил бросить им мои крендели; в одну
секунду их разорвали на тысячу кусков, и в то время, как вся толпа, давя друг друга, торопилась хватать их на лету, одна молодая
женщина успела взобраться на вал…
Мне показалось, что в голосе его слышится странное волнение. Молодая
женщина кинула на него быстрый взгляд, брови ее сдвинулись, и несколько
секунд она обдумывала что-то, чертя концом зонтика по платформе… Потом она подняла голову, посмотрела мне прямо в лицо и сказала...
— Га-а! А!! — вдруг выкрикнула
женщина. Несколько
секунд она судорожно рвалась, стараясь сбросить маску.
Он не колебался ни
секунды, но в тот самый момент, когда он, сидя боком на железной облицовке подоконника, опираясь в нее левой рукой и уже свесив вниз одну ногу, готовился сделать всем телом толчок, —
женщина с пронзительным криком кинулась к нему и ухватила его за левую руку.
Бурмистров на
секунду остановился в двери, потом шагнул к
женщине и широко открытыми глазами уставился в лицо ей — бледное, нахмуренное, злое. Босая, в рубашке и нижней юбке, она стояла прямо, держа правую руку за спиной, а левую у горла.
Непобедимое отвращение росло в нем с каждой
секундой к этой
женщине, только что отдавшейся ему.
Но в словах ее не слышалось никакого смущения
женщины. Она не приняла этого ни на одну
секунду за внезапный взрыв мужской страсти.
Вскочить, осторожно, без шума, в окно, было делом одной
секунды, и Николай Герасимович очутился в объятиях молодой
женщины.
В его уме ни на одну
секунду, при воспоминании об этой встрече, не появлялась мысль о Наталье Федоровне как о
женщине, и это очищенное горнилом страданий чувство возвысило его в собственных глазах, доставляло ему чисто райское наслаждение и подтверждало запавшую в его голову мысль о его роли в жизни графини Аракчеевой.
При слове «убийца», Евгений Николаевич побледнел и затрясся, но это было делом одной
секунды. Яркая краска сменила бледность его лица, глаза загорелись злобным огнем, как бы в предвкушении близкого торжества над этой холодной
женщиной.
— Я не ошиблась.
Женщину не обманешь… Я много выстрадала в эти несколько
секунд. Но это ничего не значит. Я не могу на вас сердиться, я вас люблю, потому что вы страдаете, так же, как и я. Я вполне вас теперь знаю. Вы очень честный человек, как говорил мне и граф Владимир.
Нельзя, видно, смотреть на мир падших
женщин en bloc [в целом (фр.).] (как любил выражаться Домбрович), спасать их насильно и признавать, что во всем мире действует одна и та же сила. Хорошо ли я делаю, что так рассуждаю? Мне бы не следовало ни на одну
секунду разлучаться с Лизаветой Петровной. С ней только я дышу воздухом любви, правды и света.
О последних месяцах что и говорить! Если я забыла даже, что в себе самой я оскверняю каждую
секунду женщину, так уж какие же мне могли приходить религиозные помыслы!..
В следующую
секунду он оторвался от
женщины и вскочил на ноги.
Завидя эту
женщину, Константин Ионыч покраснел от радости до ушей и заметался по меже. Несомненно, что это и было то самое лицо, которое он хотел здесь видеть, и что теперь его занимала одна мысль: как привлечь на себя ее внимание, не обратив на себя в то же время внимания стоящего парня. Но это было невозможно, и Пизонский после первого волнения, продолжавшегося несколько
секунд, вздохнув, снова присел на колени и, удерживая дыхание, стал торопливо раздвигать синеватые усы гороха.