Неточные совпадения
Я с
жаром ее
поцеловал и поспешно вышел из комнаты.
Ночь была не хороша для Базарова… Жестокий
жар его мучил. К утру ему полегчило. Он попросил, чтоб Арина Власьевна его причесала,
поцеловал у ней руку и выпил глотка два чаю. Василий Иванович оживился немного.
Мать осыпала его страстными
поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него
жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу.
Юношеский
жар Штольца заражал Обломова, и он сгорал от жажды труда, далекой, но обаятельной
цели.
— Нечего делать, — с тоской сказала бабушка, — надо пустить. Чай, голоднехонек, бедный! Куда он теперь в этакую
жару потащится? Зато уж на
целый месяц отделаюсь! Теперь его до вечера не выживешь!
Жара в накаленном в продолжение
целого дня солнцем и полном народа большом вагоне третьего класса была такая удушливая, что Нехлюдов не пошел в вагон, а остался на тормазе.
Хотя время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный день. Беседа идет о том, какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на
целый день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть умирай от
жары и духоты.
Хотя дух от
целой тетеревиной выводки весьма силен и даже тупая собака горячо ищет по ее следам, но знойное время года много ей мешает: по ранним утрам и поздним вечерам сильная роса заливает чутье, а в продолжение дня
жар и духота скоро утомляют собаку, и притом пыль от иных отцветших цветков и засохших листьев бросается ей в нос и также отбивает чутье, а потому нужна собака нестомчивая, с чутьем тонким и верхним, Не имеющая же этих качеств, разбирая бесчисленные и перепутанные нити следов, сейчас загорится и отупеет, ибо тетеревята бегают невероятно много.
Вера обещалась; князь начал с
жаром просить ее никому об этом не сообщать; она пообещалась и в этом, и, наконец, когда уже совсем отворила дверь, чтобы выйти, князь остановил ее еще в третий раз, взял за руки,
поцеловал их, потом
поцеловал ее самое в лоб и с каким-то «необыкновенным» видом выговорил ей: «До завтра!» Так по крайней мере передавала потом Вера.
Погода у нас ужасная: дождь, дождь и дождь! Вместо нестерпимых
жаров, которые нас мучили здесь, теперь холода. Не простудись в твоих переездах. Храни тебя бог!
Целую тебя мильон раз и в глазки, и в щечки, и в губки.
В нынешнее лето одно событие еще более распалило в Паше охотничий
жар… Однажды вечером он увидел, что скотница
целый час стоит у ворот в поле и зычным голосом кричит: «Буренушка, Буренушка!..»
— Чего думать!
Целый день с утра до вечера точно в огне горим. И в слякоть и в
жару — никогда покоя не знаем. Посмотри, на что я похожа стала! на что ты сам похож! А доходов все нет. Рожь сам-двенадцать, в молоке хоть купайся, все в полном ходу — хоть на выставку, а в результате… триста рублей!
— А на перепутье у Марьи Карповны остановился. Ведь мимо их приходилось: больше для лошади, нежели для себя: ей дал отдохнуть. Шутка ли по нынешней
жаре двенадцать верст махнуть! Там кстати и закусил. Хорошо, что не послушался: не остался, как ни удерживали, а то бы гроза захватила там на
целый день.
Но он схватил руку опять и начал
целовать с
жаром.
Он, казалось, с таким
жаром брался за все новое только для того, чтоб, достигнув
цели, презирать то, чего он достигнул, и способная натура его достигала всегда и
цели и права на презрение.
— Что прости? Ты меня прости, — отвечал протопоп и с
жаром взял и
поцеловал женину руку. — Я истерзал тебя моею непокорною нравностью, но хочешь… скажи одно слово, и я сейчас пойду покорюсь для тебя…
Мысль, что Алексей Степаныч нарочно медлит, не желая остаться с ней наедине, избегая объяснений; мысль, что она, не облегчив своего сердца, переполненного разными мучительными ощущениями, не примирившись с мужем, увидится с ним в присутствии враждебной семьи и должна будет притворяться
целый вечер, эта мысль сжимала ее сердце, бросала ее в озноб и
жар…
Не только в веселом обществе, но даже наедине, если был в хорошем расположении духа, Степан Михайлыч охотно беседовал с Афросиньей Андревной, которая
целые часы с
жаром рассказывала историю десятилетнего своего пребывания в Петербурге, всю составленную в том же духе, как и приведенный мною маленький образчик.
Онемела Татьяна Власьевна,
жаром и холодом ее обдало, и сама она тихо-тихо
поцеловала Поликарпа Семеныча, всего один раз
поцеловала, а сама стоит пред ним, как виноватая.
— Не могу! Я, брат, так себя чувствую, как будто у меня дома жар-птица, — а клетка-то для неё слаба.
Целые дни одна она там сидит… и кто её знает, о чём думает? Житьё ей серое наступило… я это очень хорошо понимаю… Если б ребёнок был…
Он был уже не в черной, а в синей поддевке с серебряными цыганскими круглыми пуговицами и уже вытирал рот для
поцелуя, когда вдруг вскипевший Колесников кинулся вперед и ударом кулака сбил его с ног. На земле Васька сразу позабыл, где он и что с ним, и показалось ему, что за ним гонятся казаки, — пьяно плача и крича от страха, на четвереньках пополз в толпу. И мужики смеялись, поддавая
жару, и уступками толкали его в зад — тем и кончилось столкновение.
Устинька. И еще
поцелуем. (
Целует его с
жаром.)
Все вышли провожать Вельчанинова; дети привели Лизу, с которой играли в саду. Они смотрели на нее теперь, казалось, еще с большим недоумением, чем давеча. Лиза задичилась совсем, когда Вельчанинов
поцеловал ее при всех, прощаясь, и с
жаром повторил обещание приехать завтра с отцом. До последней минуты она молчала и на него не смотрела, но тут вдруг схватила его за рукав и потянула куда-то в сторону, устремив на него умоляющий взгляд; ей хотелось что-то сказать ему. Он тотчас отвел ее в другую комнату.
Милый образ бедного ребенка грустно мелькнул перед ним. Сердце его забилось сильнее от мысли, что он сегодня же, скоро, через два часа, опять увидит свою Лизу. «Э, что тут говорить! — решил он с
жаром, — теперь в этом вся жизнь и вся моя
цель! Что там все эти пощечины и воспоминания!.. И для чего я только жил до сих пор? Беспорядок и грусть… а теперь — все другое, все по-другому!»
Графиня подала ему руку, и, когда он
целовал ее с отменным
жаром, она другою рукою тихонько драла его за ухо.
Мужик. Сечет, батюшка, да как еще… за всякую малость, а чаще без вины. У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и нивесь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на
жару, в полдень, пока не прикажет надеть, а коли сердит или позабудет, так иногда
целый день промает.
Аян встал. Девушка мучительно притягивала его; страдающий, восхищенный, он что-то шептал потрескавшимися от внезапного внутреннего
жара губами, бледный, как холст. Борьба с собой была выше его сил — он взял руку Стеллы, быстро
поцеловал ее и отпустил.
Поцелуй этот напоминал укус.
Вот уже
целая неделя прошла с тех пор, как полк возвратился с маневров. Наступил сезон вольных работ, и роты одна за другой уходят копать бураки у окрестных помещиков, остались только наша да 11-я. Город точно вымер. Эта пыльная и душная
жара, это дневное безмолвие провинциального городка, нарушаемое только неистовым ораньем петухов, — раздражают и угнетают меня…
Он
поцеловал ее,
поцеловал с таким
жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею!
Солнце висело над дальней грядой гор. И летом оно стоит в этих местах невысоко, но светит своими косыми лучами почти
целые сутки, восходя и заходя почти в одном месте. Земля, разогреваемая спокойно, но постоянно, не успевает значительно охладиться в короткую ночь, с ее предутренним туманом, и в полдень северное лето пышет
жаром и сверкает своей особенной прелестью, тихой и печальной…
По хорошей и по дурной дороге, в
жару и слякоть, гольцами и тайгой, и ровною Барабинскою степью бродяга все идет к своей неопределенной далекой
цели…
Совершенная праздность, эти
поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто не увидел,
жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его; он говорил Анне Сергеевне о том, как она хороша, как соблазнительна, был нетерпеливо страстен, не отходил от нее ни на шаг, а она часто задумывалась и все просила его сознаться, что он ее не уважает, нисколько не любит, а только видит в ней пошлую женщину.
Упал! (прости невинность!). Как змея,
Маврушу крепко обнял он руками,
То холодея, то как
жар горя,
Неистово впился в нее устами
И — обезумел… Небо и земля
Слились в туман. Мавруша простонала
И улыбнулась; как волна, вставала
И упадала грудь, и томный взор,
Как над рекой безлучный метеор,
Блуждал вокруг без
цели, без предмета,
Боясь всего: людей, дерев и света…
Шел я однажды по иссохшему руслу речки Майны и увидел в небольшом углублении, вероятно высохшего от
жаров родничка, дно которого было еще мокровато,
целую кучу белых простых капустных бабочек.
Потом
целый день тетя в саду варила вишневое варенье. Алена, с красными от
жара щеками, бегала то в сад, то в дом, то на погреб. Когда тетя варила варенье, с очень серьезным лицом, точно священнодействовала, и короткие рукава позволяли видеть ее маленькие, крепкие, деспотические руки, и когда не переставая бегала прислуга, хлопоча около этого варенья, которое будет есть не она, то всякий раз чувствовалось мучительство…
По
целым дням он сидел у себя в комнате и работал, несмотря ни на мух, ни на
жару.
Но девочка не отвечает и смотрит в потолок неподвижными, невеселыми глазами. У нее ничего не болит и даже нет
жару. Но она худеет и слабеет с каждым днем. Что бы с ней ни делали, ей все равно, и ничего ей не нужно. Так лежит она
целые дни и
целые ночи, тихая, печальная. Иногда она задремлет на полчаса, но и во сне ей видится что-то серое, длинное, скучное, как осенний дождик.
И представляется Александру Михайловичу зала офицерского клуба, полная света,
жары, музыки и барышень, которые сидят
целыми клумбами вдоль стен и только ждут, чтобы ловкий молодой офицер пригласил на несколько туров вальса. И Стебельков, щелкнув каблуками («жаль, черт возьми, шпор нет!»), ловко изгибается пред хорошенькою майорскою дочерью, грациозно развесив руки, говорит: «permettez» [Позвольте (фр.).] и майорская дочь кладет ему ручку около эполета, и они несутся, несутся…
Целуй, коли хочешь!» Меня после этих самых слов в
жар бросило.
Граф. Oh, vous êtes charmante! (Берет ее руку. Дарья Ивановна сперва как будто хочет принять ее, потом оставляет. Граф с
жаром ее
целует.) Да, верьте мне, Дарья Ивановна, верьте… я вас не обманываю. Я сдержу все свои обещанья. Вы будете жить в Петербурге… Вы… вы… увидите. И не в уединении… я за это вам ручаюсь. Вы говорите, я вас забуду? Как бы вы меня не забыли!
— Вы ангел, Екатерина Ивановна! — произнесла с
жаром горбунья. — И если вам не противно
поцеловать такого урода —
поцелуйте меня.
Доктор Николай Николаевич с отеческой заботой ухаживал за умирающей…
Целые дни проводил он в приюте, собственноручно меняя лед на раскаленной от
жара голове Наташи. Фаина Михайловна, Екатерина Ивановна и Павла Артемьевна, примирившиеся в душе с больною от сердца и простившие ей ее проступок, проводили поочередно длинные, бесконечные часы у одра Наташи.
Целым фонтаном чувствительности Я с трудом загасил его религиозно-практический
жар!
Мы обступили ее со всех сторон, стали
целовать, просить, даже плакать, с
жаром объясняя ей, как это дешево стоило, что Нина, самая богатая, и та дала за себя и за Влассовскую только три рубля, а остальные — совсем понемножку…
Однажды, когда она еще была моложе, красивее и голосистее, у нее на даче, в антресолях, сидел Николай Петрович Колпаков, ее обожатель. Было нестерпимо жарко и душно. Колпаков только что пообедал и выпил
целую бутылку плохого портвейна, чувствовал себя не в духе и нездорово. Оба скучали и ждали, когда спадет
жара, чтоб пойти гулять.
Через полчаса Наталья посылается за водкой и закуской; Зайкин, напившись чаю и съевши
целый французский хлеб, уходит в спальню и ложится на постель, а Надежда Степановна и ее гости, шумя и смеясь, приступают к повторению ролей. Павел Матвеевич долго слышит гнусавое чтение Коромыслова и актерские возгласы Смеркалова… За чтением следует длинный разговор, прерываемый визгливым смехом Ольги Кирилловны. Смеркалов, на правах настоящего актера, с апломбом и
жаром объясняет роли…
Целыми днями в томительный
жар мы сидели в прохладном кабинете отца, один против другого, и читали.
Я знал, что самовар будут ставить
целый час, что дедушка будет пить чай не менее часа и потом заляжет спать часа на два, на три, что у меня четверть дня уйдет на ожидание, после которого опять
жара, пыль, тряские дороги.
Не отвечая на вопросы и приветствия, а только отдуваясь от
жара, он без всякой
цели прошелся по всем комнатам и, дойдя до своей кровати, повалился на подушку.
Раз Владимир Семеныч, вернувшись со службы домой, застал сестру плачущей. Она сидела на диване, опустив голову и ломая руки, и обильные слезы текли у нее по лицу. Доброе сердце критика сжалось от боли. Слезы потекли и у него из глаз и ему захотелось приласкать сестру, простить ее, попросить прощения, зажить по-старому… Он стал на колени, осыпал
поцелуями ее голову, руки, плечи… Она улыбнулась, улыбнулась непонятно, горько, а он радостно вскрикнул, вскочил, схватил со стола журнал и сказал с
жаром...