Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
«”Прометей — маска
дьявола” — верно… Иероним Босх формировал свое мироощущение
смело, как никто до него не решался…»
—
Дьявол! — грянул Илья Ильич, вырывая у него перчатку из рук. — Врешь! Какая Ильинская барышня! Это портниха приезжала из магазина рубашки примерять. Как ты
смеешь выдумывать!
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих! Как теперь вот гляжу, у нас их в городе после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из разных губерний четверо. Здоровые такие черти, в красных рубахах все; я их и вез, на почте тогда служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить какие они
дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не
заметишь его ни в одном глазе.
— Не
смей, говорю, бить меня,
дьявол!
— Постой-ка, поди сюда, чертова перечница… Небось побежишь к жидишкам? А? Векселя писать? Эх ты, дура, дура, дурья ты голова… Ну, уж нб тебе,
дьявол тебе в печень. Одна, две… раз, две, три, четыре… Триста. Больше не могу. Отдашь, когда сможешь. Фу, черт, что за гадость вы делаете, капитан! — заорал полковник, возвышая голос по восходящей гамме. — Не
смейте никогда этого делать! Это низость!.. Однако марш, марш, марш! К черту-с, к черту-с. Мое почтение-с!..
— При рекрутских наборах я тоже бывал печальным свидетелем, как эта, и без того тяжелая обязанность наших низших классов, составляет сенокос, праздник для волостных голов, окружных начальников, рекрутских присутствий и докторов в особенности! — сказал губернатор и, как все
заметили, прямо при этом посмотрел на кривошейку инспектора врачебной управы, который в свою очередь как-то весь съежился, сознавая сам в душе, что при наборах касательно интереса он действительно был не человек, а
дьявол.
«
Дьявола, говорят, надо бояться паче огня и
меча, паче глада и труса; только молитва божья отгоняет его, аки воск, тает он пред лицом господним».
Когда Янгуржеев говорил это, то его лицо приняло столь неприятное и почти отвратительное выражение, что Аграфена Васильевна снова не вытерпела и повторила давно уже данное ее мужем прозвище Янгуржееву: «
Дьявол, как есть!» Калмык, поняв, что это на его счет сказано,
заметил ей...
«
Дьяволы!» — злобно подумал он и, сняв картуз, стал сбивать
мел картузом.
Улан курил трубку, мы с Костыгой табачок костромской понюхивали, а раскольник Кузьмич сторонился дыму от трубки: «нечистому ладан возжигаешь», — говорил Улану, а нам
замечал, что табак — сатанинское зелье, за которое нюхарям на том свете
дьяволы ноздри повыжгут, и что этого зелья даже пес не нюхает…
Как вы
смели трогать-то ее своими грязными лапами! Она, как есть, голубка; а вы мало чем лучше
дьяволов. Вот она, шутка-то! И я-то, дурак, тешить вас взялся! Пора мне знать, что у вас ни одной шутки без обиды не обходится. Первое ваше удовольствие — бедных да беззащитных обижать. (Приносят воды, он льет ей несколько капель на голову). Уж эта ли девушка не обижена, а тут вы еще. Дома ее заели совсем; вырвалась она кой-как...
И
заметьте хитрость
дьявола: ну, наслажденье, удовольствие, так так бы и знать, что удовольствие, что женщина сладкий кусок.
Бессеменов(оглядываясь). Молчи, мать! Воротятся… не
смеют!.. Куда пойдут? (Тетереву.) Ты что тут скалишь зубы? Ты! Язва!
Дьявол! Долой с квартиры! Завтра же — долой! Вас шайка целая…
— С нами,
мол, крестная сила. Где же пашня моя? Заблудился, что ли? Так нет: место знакомое и прикол стоит… А пашни моей нет, и на взлобочке трава оказывается зеленая… Не иначе, думаю, колдовство. Нашаманили, проклятая порода. Потому — шаманы у них, сам знаешь, язвительные живут, сила у
дьяволов большая. Навешает сбрую свою, огонь в юрте погасит, как вдарит в бубен, пойдет бесноваться да кликать, тут к нему нечисть эта из-за лесу и слетается.
Опьяненные вином, они пели песни и
смело говорили страшные, отвратительные слова, которых не решится сказать человек, боящийся бога; безгранично свободные, бодрые, счастливые, они не боялись ни бога, ни
дьявола, ни смерти, а говорили и делали всё, что хотели, и шли туда, куда гнала их похоть.
— Как? Павел? Лучше бы взглянул я на ехидну, чем на этого
дьявола в человеческом образе! — вскрикнул Чурчило, и так ударил рукой по рукоятке своего
меча, что все вооружение его зазвенело.
— Делаем мы это и по старому способу, — отвечал красный
дьявол оглушающим, трещащим голосом, — возбуждая в людях корысть, задор, ненависть,
месть, гордость.
— Как? Павел? Лучше бы взглянул я на ехидну, чем на этого
дьявола в человеческом образе! — вскрикнул Чурчила, и так ударил рукой по рукоятке своего
меча, что все вооружение его зазвенело.
— Да к тому же этот самый рыжий
дьявол Малюта, — помяни мое слово, не к добру зачастил он к нам, — на княжну свои глазища бесстыжие пялит, индо за нее страшно становится, как стоит она перед ним, голубка чистая, от страха даже в лице меняясь… —
заметил, кроме того, Яков Потапович.
— Не
смей! Не
смей вставать!
Дьявол!
Так же решительно высказывается и Тертуллиан, современник Оригена, о невозможности христианина быть военным: «Не подобает служить знаку Христа и знаку
дьявола, — говорит он про военную службу, — крепости света и крепости тьмы. Не может одна душа служить двум господам. Да и как воевать без
меча, который отнял сам господь? Неужели можно упражняться
мечом, когда господь сказал, что каждый взявшийся за
меч от
меча погибнет. И как будет участвовать в сражении сын мира?