Неточные совпадения
Она тяжело
дышала, не глядя на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная
любовь его произведет на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила...
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
«Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». И вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений на уме,
И в необдуманном письме
Любовь невинной девы
дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна! для кого ж оно?
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо
любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
Мазепа мрачен. Ум его
Смущен жестокими мечтами.
Мария нежными очами
Глядит на старца своего.
Она, обняв его колени,
Слова
любви ему твердит.
Напрасно: черных помышлений
Ее
любовь не удалит.
Пред бедной девой с невниманьем
Он хладно потупляет взор
И ей на ласковый укор
Одним ответствует молчаньем.
Удивлена, оскорблена,
Едва
дыша, встает она
И говорит с негодованьем...
«Как у меня доставало силы жить в таких гадких стеснениях? Как я могла
дышать в этом подвале? И не только жила, даже осталась здорова. Это удивительно, непостижимо. Как я могла тут вырасти с
любовью к добру? Непонятно, невероятно», думала Вера Павловна, возвращаясь домой, и чувствовала себя отдыхающей после удушья.
Я сидел, чуть-чуть озираясь и не шевелясь, медленно
дышал и только по временам то молча смеялся, вспоминая, то внутренне холодел при мысли, что я влюблен, что вот она, вот эта
любовь.
Ax!.. я едва
дышу… он всё бежал за мною,
Что если бы он сорвал маску… нет,
Он не узнал меня… да и какой судьбою
Подозревать, что женщина, которой свет
Дивится с завистью, в пылу самозабвенья
К нему на шею кинется, моля
Дать ей два сладкие мгновенья,
Не требуя
любви, — но только сожаленья,
И дерзко скажет — я твоя!..
Он этой тайны вечно не узнает…
Пускай… я не хочу… но он желает
На память у меня какой-нибудь предмет,
Кольцо… что делать… риск ужасный!
— Это не пустые слова, Елена, — возражал, в свою очередь, князь каким-то прерывистым голосом. — Я без тебя жить не могу! Мне
дышать будет нечем без твоей
любви! Для меня воздуху без этого не будет существовать, — понимаешь ты?
— Chére enfant!.. — вскричала она, — что с тобой сделалось?.. Ах, она ничего не чувствует!.. Полюбуйтесь, сударь!.. вот следствия вашего упрямства… Полина, друг мой!.. Боже мой! она не приходит в себя!.. Нет, вы не человек, а чудовище!.. Стоите ли вы
любви ее!.. О, если б я была на ее месте!.. Ah, mon dieu! [Ах, бог мой! (франц.)] она не
дышит… она умерла!.. Подите прочь, сударь, подите!.. Вы злодей, убийца моей дочери!..
Я ведь и забыл, что душа твоя полна
любви; а в той стране, где живет наша любезная, разумеется, круглый год цветут розы и воздух
дышит ароматом.
«Да что же это? Вот я и опять понимаю!» — думает в восторге Саша и с легкостью, подобной чуду возрождения или смерти, сдвигает вдавившиеся тяжести, переоценивает и прошлое, и душу свою, вдруг убедительно чувствует несходство свое с матерью и роковую близость к отцу. Но не пугается и не жалеет, а в радости и
любви к проклятому еще увеличивает сходство: круглит выпуклые, отяжелевшие глаза, пронзает ими безжалостно и гордо,
дышит ровнее и глубже. И кричит атамански...
— Я пустой, ничтожный, падший человек! Воздух, которым
дышу, это вино,
любовь, одним словом, жизнь я до сих пор покупал ценою лжи, праздности и малодушия. До сих пор я обманывал людей и себя, я страдал от этого, и страдания мои были дешевы и пошлы. Перед ненавистью фон Корена я робко гну спину, потому что временами сам ненавижу и презираю себя.
Нисходит ночь на мир прекрасный,
Кругом все
дышит тишиной;
Любви и грусти полон страстной,
Пою один про край иной!
Весенних листьев трепетанье,
Во мраке веющие сны,
Журчанье вод, цветов дыханье —
Все мне звучит как обещанье
Другой, неведомой весны!
Он, мой враг смертельный,
Убийца моего отца, губитель
Всего, что было свято для меня,
Он жив, он также видит это небо,
Он воздухом одним со мною
дышит,
Он на одной живет со мной земле,
Своим присутствием он заражает
Тот мир, где жить я с ним осуждена,
А вы, вы о
любви мне говорите!
Глаза его, полные слез, с
любовью остановились на бледном лице страдалицы, которой, казалось, становилось лучше, потому что она свободнее
дышала, на лбу у нее показалась каплями испарина — этот благодетельный признак в тифозном состоянии.
Дышит ароматами, поёт вся земля и всё живое её; солнце растит цветы на полях, поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая зелень деревьев шепчет и колышется; птицы щебечут,
любовь везде горит — тучна земля и пьяна силою своей!
Я так была отуманена этою, внезапно возбужденною, как мне казалось,
любовью ко мне во всех посторонних, этим воздухом изящества, удовольствий и новизны, которым я
дышала здесь в первый раз, так вдруг исчезло здесь его, подавлявшее меня, моральное влияние, так приятно мне было в этом мире не только сравняться с ним, но стать выше его, и за то любить его еще больше и самостоятельнее, чем прежде, что я не могла понять, что неприятного он мог видеть для меня в светской жизни.
Узнал, узнал он образ позабытый
Среди душевных бурь и бурь войны,
Поцеловал он нежные ланиты —
И краски жизни им возвращены.
Она чело на грудь ему склонила,
Смущают Зару ласки Измаила,
Но сердцу как ума не соблазнить?
И как
любви стыда не победить?
Их речи — пламень! вечная пустыня
Восторгом и блаженством их полна.
Любовь для неба и земли святыня,
И только для людей порок она!
Во всей природе
дышит сладострастье;
И только люди покупают счастье!
Ничего.
Теперь
дыши его
любовью.
О чем жалеть? Когда б ты знала.
Когда бы ты воображала
Неволю душных городов!
Там люди в кучах, за оградой,
Не
дышат утренней прохладой,
Ни вешним запахом лугов;
Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.
Что бросил я? Измен волненье,
Предрассуждений приговор,
Толпы безумное гоненье
Или блистательный позор.
— Да с молодым нешто у нее интерес был какой! С молодым у нее, как это говорится так, — пур-амур
любовь шла. Тоже ведь, гляди ты, шушваль этакая, а без
любви никак
дышать не могла. Как же! нельзя же комиссару без штанов быть. А вот теперь и без
любви обходится.
Все душевные недостатки в красавице, вместо того чтобы произвести отвращение, становятся как-то необыкновенно привлекательны; самый порок
дышит в них миловидностью; но исчезни она — и женщине нужно быть в двадцать раз умнее мужчины, чтобы внушить к себе если не
любовь, то по крайней мере уважение.
Одна
любовь… к отцу вашему, сему герою добродетели, который жил и
дышал отечеством!..
Да здравствует Беседы царь!
Цвети твоя держава!
Бумажный трон твой — наш алтарь,
Пред ним обет наш — слава!
Не изменим, мы от отцов
Прияли глупость с кровью.
Сумбур! Здесь сонм твоих сынов,
К тебе горим
любовью.
Наш каждый писарь — славянин,
Галиматьею
дышит;
Бежит предатель их дружин
И галлицизмы пишет.
Или средь рощицы прекрасной
В беседке, где фонтан шумит,
При звоне арфы сладкогласной,
Где ветерок едва
дышит,
Где всё мне роскошь представляет,
К утехам мысли уловляет,
Томит и оживляет кровь;
На бархатном диване лежа,
Младой девицы чувства нежа,
Вливаю в сердце ей
любовь.
Она сидит, как испуганная птичка, закрыв лицо от сияния являющегося перед ней солнца
любви; быстро
дышит она, вся дрожит; она еще трепетнее потупляет глаза, когда входит он, называет ее имя; она хочет взглянуть на него и не может; он берет ее руку, — эта рука холодна, лежит как мертвая в его руке; она хочет улыбнуться; но бледные губы ее не могут улыбнуться.
На дивный бой, на страшную тревогу
Красавица глядела чуть
дыша;
Когда же к ней, свой подвиг соверша,
Приветливо архангел обратился,
Огонь
любви в лице ее разлился
И нежностью исполнилась душа.
Ах, как была еврейка хороша!..
Плачется Мать-Сыра Земля: «О ветре-ветрило!.. Зачем
дышишь на меня постылою стужей?.. Око Ярилино — красное солнышко!.. Зачем греешь и светишь ты не по-прежнему?.. Разлюбил меня Ярило-бог — лишиться мне красоты своей, погибать моим детушкам, и опять мне во мраке и стуже лежать!.. И зачем узнавала я свет, зачем узнавала жизнь и
любовь?.. Зачем спознавалась с лучами ясными, с поцелуями бога Ярилы горячими?..»
И когда «natura naturans», идея, просвечивает через окаменевшую «natura naturata», последняя
дышит зноем желания, волнуется волнением
любви.
Это место, где мы лежали, называется Анакапри и составляет возвышенную часть островка. Солнце уже зашло, когда мы отправились вниз, и светила неполная луна, но было все так же тепло и тихо и где-то звучали влюбленные мандолины, взывая к Марии. Везде Мария! Но великим спокойствием
дышала моя
любовь, была обвеяна чистотою лунного света, как белые домики внизу. В таком же домике жила когда-то Мария, и в такой же домик я увезу ее скоро, через четыре дня.
Семья не может существовать без иерархического строения, но живет и
дышит она
любовью и самопожертвованием.
Салон Льюиса и Дж. Элиот нашел я в тот сезон, конечно, самым замечательным по своей
любви к умственной свободе, по отсутствию британского"cant'a"(то есть лицемерия) и национальной или сословной нетерпимости. Тут действительно все
дышало идейной жизнью, демократическими симпатиями и смелостью своих убеждений.
Пользуйся, юноша, жизнью! ты молод,
любовью дышишь.
Старшая дочь, Гонерила, говорит, что нет слов для выражения ее
любви, что она любит отца больше зрения, больше пространства, больше свободы, любит так, что это мешает ей
дышать.
Пламенная речь Сурмина
дышала такою
любовью, такою преданностью, она изливалась из сердца открытого, благородного.
— Посмотрите вы на меня, — сказала мне Лизавета Петровна, — мое бренное тело еле-еле
дышит. Сегодня я хожу, а завтра свалюсь, может быть, и останусь без ног месяца на два. Что же меня двигает вперед? Какая сила делает меня на что-нибудь годною? —
Любовь — и одна
любовь! Она и в вас живет…
И вот она у какой-то двери: ключ щелкнул, дверь вздохнула… Мариорица
дышит свежим, холодным воздухом; она на дворцовой набережной. Неподалеку, в темноте, слабо рисуется высокая фигура… Ближе к ней. Обменялись вопросами и ответами: «Ты?» — «Я!» — и Мариорица пала на грудь Артемия Петровича. Долго были они безмолвны; он целовал ее, но это были не прежние поцелуи, в которых горела безумная
любовь, — с ними лились теперь на лицо ее горячие слезы раскаяния.
Добрая женщина, горько оплакивавшая свою первую питомицу Аленушку, перенесла, подобно отцу, всю свою горячую, почти материнскую
любовь к умершей матери на полуосиротевшую дочь. Она берегла ее пуще глазу и, казалось, жила и
дышала только ею.
Для Никитина эти планы, в которые он вложил столько
любви и труда, видимо,
дышали жизнью; ему казалось, достаточно любому взглянуть на них, чтоб сразу получить яркое представление о тяжелой судьбе шахтера.
Видно, писано человеком близким к нему: рассказ
дышит особенною к нему
любовью и возвышенными чувствами.
И казалось, это не было и не могло быть в ней притворством: она
дышала только для
любви, видела все счастие жизни только в милом друге своем.
В часы свиданий с Минкиной он стал испытывать не наслаждения
любви, которой и не было к ней в его сердце, не даже забвение страсти, а мучения страха перед приближающейся грозой, когда воздух становится так сперт, что нечем
дышать, и когда в природе наступает та роковая тишина, предвестница готового разразиться громового удара.
Тут мчатся степным вихрем цыгане: «Эй, жги, говори! эвое, эван!», и взоры исступленно-красноречивы, и каждая косточка говорит, каждая жилка бьется, и грудь
дышит бурею
любви.
Нельзя, видно, смотреть на мир падших женщин en bloc [в целом (фр.).] (как любил выражаться Домбрович), спасать их насильно и признавать, что во всем мире действует одна и та же сила. Хорошо ли я делаю, что так рассуждаю? Мне бы не следовало ни на одну секунду разлучаться с Лизаветой Петровной. С ней только я
дышу воздухом
любви, правды и света.
Друзья! блаженнейшая часть:
Любезных быть спасеньем.
Когда ж предел наш в битве пасть —
Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовем
В минуты смертной муки;
Кем мы
дышали в мире сем,
С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесёт
Любовь и образ милой…
О други, смерть не всё возьмёт;
Есть жизнь и за могилой.
Что, жизнь переживши,
Любовь лишь одна не рассталась с душой;
Что робко любивший
Без робости любит и более твой.
А ты, дуб ветвистый,
Ее осеняй;
И, ветер душистый,
На грудь молодую
дышать прилетай».
Ты живо; ты
дышишь; смятенной
любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Она вся
дышала счастьем и
любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая
любовь этой девушки радостно действовала на него.
Далеко, совсем далеко, как последний звук спетой песни для уходящего, неясное слово земной
любви, вспомнилось милое лицо, профиль черных ресниц, матово-розовая щека, томящаяся неслышным криком нежности; вспомнилось, как спала она тихо возле, как
дышала тихо — совсем возле; и как будто нашлось объяснение восторгу и
любви.
Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;
Наш камень гробовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый прах в холодной урне
дышит,
Еще огнем
любви для них воспламенен.