Неточные совпадения
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим
жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает
душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Так точно думал мой Евгений.
Он в первой юности своей
Был
жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
Привычкой жизни избалован,
Одним на время очарован,
Разочарованный другим,
Желаньем медленно томим,
Томим и ветреным успехом,
Внимая в шуме и в тиши
Роптанье вечное
души,
Зевоту подавляя смехом:
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в
душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и приносил ей
жертвы.
Лишь только червь сомнения вполз к нему в
душу, им овладел грубый эгоизм: я выступило вперед и требовало
жертв себе.
Но при этом все ему хотелось вдруг принести ей множество каких-нибудь неудобоисполнимых
жертв, сделаться ей необходимым, стать исповедником ее мыслей, желаний, совести, показать ей всю свою силу,
душу, ум.
От русской
души необъятные русские пространства требовали смирения и
жертвы, но они же охраняли русского человека и давали ему чувство безопасности.
Отсюда рождается в польской
душе пафос страдания и
жертвы.
В польской
душе чувствуется судорожное противление личности, способность к
жертве и неспособность к смирению.
Русская
душа больше связывает себя с заступничеством Богородицы, чем с путем Христовых страстей, с переживанием Голгофской
жертвы.
В польской
душе есть переживание Христова пути, страстей Христовых, Голгофской
жертвы.
Тут сказалась глубинная православная основа русской
души: уход из мира, во зле лежащего, аскеза, способность к
жертве и перенесение мученичества.
При таковом заведении неудивительно, что земледелие в деревне г. некто было в цветущем состоянии. Когда у всех худой был урожай, у него родился хлеб сам-четверт; когда у других хороший был урожай, то у него приходил хлеб сам-десять и более. В недолгом времени к двумстам
душам он еще купил двести
жертв своему корыстолюбию; и поступая с сими равно, как и с первыми, год от году умножал свое имение, усугубляя число стенящих на его нивах. Теперь он считает их уже тысячами и славится как знаменитый земледелец.
Авдотья Максимовна, Любовь Торцова, Даша, Надя — все это безвинные, безответные
жертвы самодурства, и то сглажение, отменение человеческой личности, какое в них произведено жизнью, едва ли не безотраднее действует на
душу, нежели самое искажение человеческой природы в плутах, подобных Подхалюзину.
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году
задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно тому как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих
жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем прошлом, как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
С пеною у́ рта обрыщет
Весь перепуганный полк,
Жертв покрупнее приищет
Остервенившийся волк:
«Франтики! подлые
души!
Слова: принести себя в
жертву, убегу совсем — подняли в
душе Клеопатры Петровны страшную бурю оскорбленного самолюбия.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в
жертву свое материнское чувство, так и теперь
задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
Мари и Вихров оба вспыхнули, и герой мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины
души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной
жертвы!
Идеалы, свобода, порывы
души — все забыто, все принесено в
жертву рабству.
— Неужели же, — продолжала Настенька, — она была бы счастливее, если б свое сердце, свою нежность, свои горячие чувства, свои, наконец, мечты, все бы
задушила в себе и всю бы жизнь свою принесла в
жертву мужу, человеку, который никогда ее не любил, никогда не хотел и не мог ее понять? Будь она пошлая, обыкновенная женщина, ей бы еще была возможность ужиться в ее положении: здесь есть дамы, которые говорят открыто, что они терпеть не могут своих мужей и живут с ними потому, что у них нет состояния.
Когда деспот от власти отрекался,
Желая Русь как
жертву усыпить,
Чтобы потом верней ее сгубить,
Свободы голос вдруг раздался,
И Русь на громкий братский зов
Могла б воспрянуть из оков.
Тогда, как тать ночной, боящийся рассвета,
Позорно ты бежал от друга и поэта,
Взывавшего: грехи жидов,
Отступничество униатов,
Вес прегрешения сарматов
Принять я на
душу готов,
Лишь только б русскому народу
Мог возвратить его свободу!
Ура!
И бысть угодна наша
жертва пред тобою; се счастие наше, се восхищение
душ наших!
— В столь юные годы!.. На утре жизни твоей!.. Но точно ли, мой сын, ты ощущаешь в
душе своей призвание божие? Я вижу на твоем лице следы глубокой скорби, и если ты, не вынося с душевным смирением тяготеющей над главою твоей десницы всевышнего, движимый единым отчаянием, противным господу, спешишь покинуть отца и матерь, а может быть, супругу и детей, то
жертва сия не достойна господа: не горесть земная и отчаяние ведут к нему, но чистое покаяние и любовь.
Нужна ли эта ничтожная
жертва, дабы подвигнуть к милосердию того, кто есть беспредельная любовь… которая наполняет уже твою
душу, боярин?..
Они приносят ей в
жертву несколько бессонных ночей; а если случится, что она одолеет их
души, то они, побежденные ею, никогда не бывают разбиты и так же сильно живут под ее началом, как жили и без нее…
«В таком случае он сумасшедший и невыносимый по характеру человек!» — почти воскликнула сама с собой Елена, сознавая в
душе, что она в помыслах даже ничем не виновата перед князем, но в то же время приносить в
жертву его капризам все свои симпатии и антипатии к другим людям Елена никак не хотела, а потому решилась, сколько бы ни противодействовал этому князь, что бы он ни выделывал, сблизиться с Жуквичем, подружиться даже с ним и содействовать его планам, которые он тут будет иметь, а что Жуквич, хоть и сосланный, не станет сидеть сложа руки, в этом Елена почти не сомневалась, зная по слухам, какого несокрушимого закала польские патриоты.
Рыдания перервали слова несчастного старика. До
души тронутый Рославлев колебался несколько времени. Он не знал, что ему делать. Решиться ждать новых лошадей и уступить ему своих, — скажет, может быть, хладнокровный читатель; но если он был когда-нибудь влюблен, то, верно, не обвинит Рославлева за минуту молчания, проведенную им в борьбе с самим собою. Наконец он готов уже был принести сию
жертву, как вдруг ему пришло в голову, что он может предложить старику место в своей коляске.
[Я рассказал в «Записках ружейного охотника» о невероятной жадности и смелости ласки, подымающейся с тетеревом на воздух и умерщвляющей зайца в снежной норе] Хорек, забравшись в курятник, или утиный хлев, или в голубятню, никогда не удовольствуется одною
жертвою, а всегда
задушит несколько кур, уток или голубей.
Я от
души любил свою
жертву, а Аполлон своего мучителя, и если слово «воспитание» не пустой звук, то наше сожительство лучше всего можно сравнить с точением одного ножа о другой, хотя со временем лезвия их получат совершенно различное значение.
Как ни авторитетны подобные показания, однако ж, когда подумаешь, что они даются ташкентцами, то есть тоже
жертвами всевозможных недоразумений и недомыслий, то в
душу невольно закрадывается сомнение.
Но смиренный брат сказал наотрез, что он недостоин взяться за кисть, что она осквернена, что трудом и великими
жертвами он должен прежде очистить свою
душу, чтобы удостоиться приступить к такому делу.
«Но скоро скуку пресыщенья
Постиг виновный Измаил!
Таиться не было терпенья,
Когда погас минутный пыл.
Оставил
жертву обольститель
И удалился в край родной,
Забыл, что есть на небе мститель,
А на земле еще другой!
Моя рука его отыщет
В толпе, в лесах, в степи пустой,
И казни грозный меч просвищет
Над непреклонной головой;
Пусть лик одежда изменяет:
Не взор —
душа врага узнает!
Дульчин. О, если ты жива для других, так жива и для меня. Ты не можешь принадлежать никому, кроме меня; ты слишком много любила меня, такая любовь не проходит скоро, не притворяйся! Твоя бесконечная преданность дала мне несчастное право мучить тебя. Твоя любящая
душа все простит, и ты опять будешь любить меня и приносить для меня
жертвы.
Не забудь утешить и старца: он был всегда добрым человеком; рука его, вооруженная лютым долгом воина, убивала гордых неприятелей, но сердце его никогда не участвовало в убийстве; никогда нога его, в самом пылу сражения, не ступала бесчеловечно на трупы несчастных
жертв: он любил погребать их и молиться о спасении
душ.
Конечно, «прогресс» имеет свои права; но разве не грустно, что он должен сопровождаться таким множеством
жертв? Жизнь шаг за шагом, неторопливо, но и неуклонно давала ему чувствовать его непригодность, и, как ни мало был он способен к рефлексам и раздумью, тем не менее, в глубине его
души накоплялось неясное, несознанное, тупое чувство меланхолии.
Мрачную
душу мою стерегут злые демоны; я отдал ее им на
жертву; я чувствую их приближение.
Он был рожден под гибельной звездой,
С желаньями безбрежными, как вечность.
Они так часто спорили с
душойИ отравили лучших дней беспечность.
Они летали над его главой,
Как царская корона; но без власти
Венец казался бременем, и страсти,
Впервые пробудясь, живым огнем
Прожгли алтарь свой, не найдя кругом
Достойной
жертвы, — и в пустыне света
На дружний зов не встретил он ответа.
Мирович(один и взмахивая как-то решительно головой). Прими, Ваал, еще две новые
жертвы! Мучь и терзай их сердца и
души, кровожадный бог, в своих огненных когтях! Скоро тебе все поклонятся в этот век без идеалов, без чаяний и надежд, век медных рублей и фальшивых бумаг!
Агишин. Надежда? Какая во мне надежда!.. Во мне — бешенство! Я готов на все, на всякие
жертвы, чтобы только вырвать эту страсть из
души! Но уже невозможно, уж поздно!.. (Молчание). Одну, одну мечту могу еще я лелеять в
душе своей…
Тогда во мне проснулся чудный звук,
Я поклялся любить, и клятву не нарушу,
Я чувствовал: вам нужен друг,
И в
жертву я принес вам
душу.
Это требовало больших расходов, и притом это была такая надобность, которой нельзя было отвести: но Алымов, однако, с этим справился: он уехал из дома в самый сев и возвратился домой «по грудкам», когда земля уже замерзла и была запорошена мелким снегом. А чтобы не нести покор на своей
душе, что он бросил крестьян на
жертву бескормицы, он их утешил...
За такое счастие, за такие ласки, добрая, мягкая
душа ее стала способна для него на все, на всякий подвиг, на всякую
жертву.
«Кровь есть
душа» (Втор. 16:23)]), культ
жертв повсюду имел очень кровавый характер, мистика крови переживалась многообразно и интенсивно (вспомним хотя бы «тауробол», сакральное убиение быка в целях орошения его кровью, как это было в обычае во многих мистериальных культах).
И этот незримо совершающийся в
душе жертвенный акт, непрерывная
жертва веры, которая говорит неподвижной каменной горе: ввергнись в море, и говорит не для эксперимента, а лишь потому, что не существует для нее эта каменность и неподвижность мира, — такая вера есть первичный, ничем не заменимый акт, и лишь он придает религии ореол трагической, жертвенной, вольной отдачи себя Богу.
Нелегка ты,
жертва Авраама», не из благополучной, но из растерзанной
души исторгался пред лицом невинной
жертвы вопль мой: прав Ты, Господи, и правы суды Твои!
Ты всегда меня видишь! Хорошо знаю я это, скрываюсь ли от Тебя со стыдом и страхом или внемлю Тебе с восторгом и трепетом. Чаще же — увы! — только мыслью помню о Тебе, но холодна бывает
душа моя. И тогда бываю я свой, а не Твой, замыкается небо, один остаюсь в своем ничтожестве, на
жертву ненасытного и бессильного я. Но Ты зовешь, и радостно вижу, что только я отходил от Тебя, и Ты всегда меня видишь.
И Зинзага рассказал Амаранте, пока она одевалась, один случай, который он намерен описать, сказав между прочим, мимоходом, что описание этого, трогающего за
душу и тело, случая потребует у нее некоторой
жертвы.
Смех Ницше — последнее, что у него осталось для жизни, — напоминает этот страшный смех, хлещущий вместе с кровью из перерезанного горла
жертвы. Грозно звучит через этот смех великий гнев оскорбленного божества. И не радостным созвучным смехом отзовется
душа на призывы покинутого богами человека, старающегося заглушить смехом черный ужас своего одиночества.
Зверь не таков. При виде крови глаза его загораются зеленоватым огнем, он радостно разрывает прекрасное тело своей
жертвы, превращает его в кровавое мясо и, грозно мурлыча, пачкает морду кровью. Мы знаем художников, в
душе которых живет этот стихийно-жестокий зверь, радующийся на кровь и смерть. Характернейший среди таких художников — Редиард Киплинг. Но бесконечно чужд им Лев Толстой.
Мария была спокойна, но Магнус заметно нервничал, часто потирал свои большие белые руки и осторожно прислушивался к талантливым имитациям ветра: к его разбойничьему свисту, крику и воплям, смеху и стонам… расторопный артист ухитрялся одновременно быть убийцей и
жертвой,
душить и страстно молить о помощи!