Неточные совпадения
Стародум. Благодарение Богу, что
человечество найти защиту может! Поверь мне,
друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там
человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага
человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к
другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
«Дмитрий Самгин, освободитель
человечества», — подумал Клим Иванович Самгин в тон речам Воинова, Пыльникова и — усмехнулся, глядя, как студент, слушая речи мудрецов, повертывает неестественно белое лицо от одного к
другому.
Тут какая-то ошибка в словах с самого начала, и «любовь к
человечеству» надо понимать лишь к тому
человечеству, которое ты же сам и создал в душе своей (
другими словами, себя самого создал и к себе самому любовь) и которого, поэтому, никогда и не будет на самом деле.
Заметь себе,
друг мой, странность: всякий француз может служить не только своей Франции, но даже и
человечеству, единственно под тем лишь условием, что останется наиболее французом; равно — англичанин и немец.
Я, может быть, лично и
других идей, и захочу служить
человечеству, и буду, и, может быть, в десять раз больше буду, чем все проповедники; но только я хочу, чтобы с меня этого никто не смел требовать, заставлять меня, как господина Крафта; моя полная свобода, если я даже и пальца не подыму.
И вот,
друг мой, и вот — это заходящее солнце первого дня европейского
человечества, которое я видел во сне моем, обратилось для меня тотчас, как я проснулся, наяву, в заходящее солнце последнего дня европейского
человечества!
Россия — великая реальность, и она входит в
другую реальность, именуемую
человечеством, и обогащает ее, наполняет ее своими ценностями и богатствами.
Вывод тот, что национальность есть положительная ценность, обогащающая жизнь
человечества, без этого представляющего собой абстракцию, национализм же есть злое, эгоистическое самоутверждение и презрение и даже ненависть к
другим народам.
Весь мировой путь бытия есть сложное взаимодействие разных ступеней мировой иерархии индивидуальностей, творческое врастание одной иерархии в
другую, личности в нацию, нации в
человечество,
человечества в космос, космоса в Бога.
Истина о положительной связи национальности и
человечества может быть выражена и с
другой, противоположной стороны.
Другие смотрят на войну с сверхличной, исторической, мировой точки зрения, с точки зрения ценности национальности, государственности, исторических задач, исторической судьбы народов и всего
человечества.
Национальность есть бытийственная индивидуальность, одна из иерархических ступеней бытия,
другая ступень,
другой круг, чем индивидуальность человека или индивидуальность
человечества, как некоей соборной личности.
А которые в Бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего
человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с
другого конца.
Теоретически освобожденный, я не то что хранил разные непоследовательные верования, а они сами остались — романтизм революции я пережил, мистическое верование в прогресс, в
человечество оставалось дольше
других теологических догматов; а когда я и их пережил, у меня еще оставалась религия личностей, вера в двух-трех, уверенность в себя, в волю человеческую.
— Ведь вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели
друг друга. И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по
человечеству рассудить.
В христианстве Гюисманса нет отношения к
другим людям и к
человечеству, нет даже этой проблемы.
В этом типе психологически неприятно — признание себя центром вселенной, а в отношении к
другим людям — метод лести и взвинчивания, которым собираются сливки
человечества.
Земная жизнь человека и
человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы для каждого существа жизнь эта не была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до новых форм существования (метемпсихоз) и перенести в
другие миры.
[Даже если
другие планеты и населены, то за
человечеством остается центральное значение.
Первый ради получения мзды;
другой, дабы, истребляя поносительное
человечеству насилие, не лишиться самому лестного преимущества управлять себе подобным самовластно.
«Пусть, но стук телег, подвозящих хлеб голодному
человечеству, может быть, лучше спокойствия духовного», — отвечает тому победительно
другой, разъезжающий повсеместно мыслитель, и уходит от него с тщеславием.
— В нашем отечестве, равно как и в Европе, всеобщие, повсеместные и ужасные голода посещают
человечество, по возможному исчислению и сколько запомнить могу, не чаще теперь как один раз в четверть столетия,
другими словами, однажды в каждое двадцатипятилетие. Не спорю за точную цифру, но весьма редко, сравнительно.
— Так что же после этого, — горячился в
другом углу Ганя, — выходит, по-вашему, что железные дороги прокляты, что они гибель
человечеству, что они язва, упавшая на землю, чтобы замутить «источники жизни»?
— Дураки вы все, вот что… Небось, прижали хвосты, а я вот нисколько не боюсь родителя… На волос не боюсь и все приму на себя. И Федосьино дело тоже надо рассудить: один жених не жених,
другой жених не жених, — ну и не стерпела девка. По
человечеству надо рассудить… Вон Марья из-за родителя в перестарки попала, а Феня это и обмозговала: живой человек о живом и думает. Так прямо и объясню родителю… Мне что, я его вот на эстолько не боюсь!..
Что ж делать, добрый
друг, настала тяжелая година — под этим впечатлением не болтается, будем ждать, что будет! Как-то мудрено представить себе хорошее. Между тем одно ясно, что в судьбах
человечества совершается важный процесс. — Все так перепуталось, что ровно ничего не поймешь, — наш слабый разум теряется в догадках, но я верю, что из всех этих страданий должно быть что-нибудь новое. Сонные пробудятся, и звезда просветит. Иначе не могу себя успокоить.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал себя великим человеком, открывающим для блага всего
человечества новые истины, и с гордым сознанием своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными, я робел перед каждым, и чем выше ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с
другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простое слово и движение.
Она говорила о долге, о назначении нашем, о том, что мы все должны служить
человечеству, и так как мы совершенно сошлись, в какие-нибудь пять-шесть часов разговора, то кончили тем, что поклялись
друг другу в вечной дружбе и в том, что во всю жизнь нашу будем действовать вместе!
— Писатели, сударыня, подробностей этих никогда не открывают. Хотя же и не отказываются от приличного за труды вознаграждения, однако все-таки желательнее для них, чтобы
другие думали, якобы они бескорыстно произведениями своего вдохновения досуги
человечества услаждают. Так, сударь?
Неверная, быть может, изможденная болезнью рука его (завещание было писано на одре смерти, при общем плаче
друзей и родных… когда же тут было думать о соблюдении юридических тонкостей!) писала выражение, составляющее ныне предмет споров, но бодрая его мысль несомненно была полна
другим выражением, — выражением, насчет которого, к счастию для
человечества, не может быть двух разных мнений.
Я до такой степени привыкк ним, что, право, не приходит даже на мысль вдумываться, в чем собственно заключаются те тонкости, которыми один обуздательный проект отличается от
другого такового ж. Спросите меня, что либеральнее: обуздывать ли
человечество при помощи земских управ или при помощи особых о земских провинностях присутствий, — клянусь, я не найдусь даже ответить на этот вопрос.
Между тем Павел Семеныч, по свойственной
человечеству слабости, спешил сообщить о постигшем его счастии испытанному своему
другу Петьке Трясучкину.
Но есть, mon cher,
другой разряд людей, гораздо уже повыше; это… как бы назвать… забелка
человечества: если не гении, то все-таки люди, отмеченные каким-нибудь особенным талантом, люди, которым, наконец, предназначено быть двигателями общества, а не сносливыми трутнями; и что я вас отношу к этому именно разряду, в том вы сами виноваты, потому что вы далеко уж выдвинулись из вашей среды: вы не школьный теперь смотритель, а литератор, следовательно, человек, вызванный на очень серьезное и широкое поприще.
— Пгекгасно, мой догогой. Я вам говогю: пгекгасно. Зоилы найдут, может быть, какие-нибудь недосмотгы, поггешности или еще что-нибудь, но на то они и зоилы. А ведь красивую девушку осьмнадцати лет не могут испортить ни родинка, ни рябинка, ни царапинка. Анисья Харитоновна, — закричал он, — принесите-ка нам бутылку пива, вспрыснуть новорожденного! Ну, мой добрый и славный
друг, поздравляю вас с посвящением в рыцари пера. Пишите много, хорошо и на пользу, на радость
человечеству!
«Как это мило и как это странно придумано господом богом, — размышлял часто во время переклички мечтательный юнкер Александров, — что ни у одного человека в мире нет тембра голоса, похожего на
другой. Неужели и все на свете так же разнообразно и бесконечно неповторимо? Отчего природа не хочет знать ни прямых линий, ни геометрических фигур, ни абсолютно схожих экземпляров? Что это? Бесконечность ли творчества или урок
человечеству?»
— Да,
друг ты мой, рассуди сам; ум-то ведь у тебя есть, чтоб рассудить: ведь я и сам знаю, что по
человечеству должен и на тебя, грешника, смотреть снисходительно и милостиво…
Если бы, паче чаяния, какой-нибудь частице
человечества, положим хоть всему цивилизованному Западу, удалось остановить действие этого закона, то
другие народы, более первобытные, применили бы его против нас.
То же и с той массой людей, которая всегда не один по одному, а всегда сразу под влиянием нового общественного мнения переходит от одного устройства жизни к
другому. Масса эта всегда своей инертностью препятствует быстрым, не проверенным мудростью людской, частым переходам от одного устройства жизни к
другому и надолго удерживает всякую долгим опытом борьбы проверенную, вошедшую в сознание
человечества истину.
И нельзя доказать ни того, как это утверждают защитники государства, что уничтожение государства повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение
человечества к варварству; ни того, как это утверждают противники государства, что люди уже стали настолько разумны и добры, что не грабят и не убивают
друг друга, предпочитают мирное общение вражде, что сами без помощи государства учредят всё то, что им будет нужно, а что поэтому государство не только не содействует всему этому, а, напротив, под видом ограждения людей производит на них вредное и ожесточающее влияние.
Положение нашего христианского
человечества, если посмотреть на него извне, с своей жестокостью и своим рабством людей, действительно ужасно. Но если посмотреть на него со стороны его сознания, то зрелище представляется совершенно
другое.
Bo-2-x, конгресс признал, что христианство имеет влияние на нравственный и политический прогресс
человечества и потому напомнил проповедникам Евангелия и
другим лицам, занимающимся духовным воспитанием, о необходимости распространения правил мира и сердечного расположения между людьми. Для этой цели конгресс определил 3-е воскресенъе каждого декабря. В этот день должно быть особое провозглашение принципов мира.
Если бы жизнь отдельного человека при переходе от одного возраста к
другому была бы вполне известна ему, ему незачем бы было жить. То же и с жизнью
человечества: если бы у него была программа той жизни, которая ожидает его при вступлении в новый возраст его, то это было бы самым верным признаком того, что оно не живет, не движется, а толчется на месте.
Это-то и происходит в деле перехода
человечества от одного возраста к
другому, которое мы переживаем теперь.
Человечество выросло из своего общественного, государственного возраста и вступило в новый. Оно знает то учение, которое должно быть положено в основу жизни этого нового возраста, но по инерции продолжает держаться прежних форм жизни. Из этого несоответствия жизнепонимания с практикой жизни вытекает ряд противоречий и страданий, отравляющих нашу жизнь и требующих ее изменения.
Таковы два главные недоразумения относительно христианского учения, из которых вытекает большинство ложных суждений о нем. Одно — что учение Христа поучает людей, как прежние учения, правилам, которым люди обязаны следовать, и что правила эти неисполнимы;
другое — то, что всё значение христианства состоит в учении о выгодном сожитии
человечества как одной семьи, для чего, не упоминая о любви к богу, нужно только следовать правилу любви к
человечеству.
Мнение это совершенно ошибочно. Христианское учение и учение позитивистов, коммунистов и всех проповедников всемирного братства людей, основанное на выгодности этого братства, не имеют ничего общего между собой и отличаются
друг от
друга в особенности тем, что учение христианское имеет твердые, ясные основы в душе человеческой; учение же любви к
человечеству есть только теоретический вывод по аналогии.
Лучшими людьми считаются те, которые самоотверженно посвящают свою жизнь на служение
человечеству и жертвуют собой для
других; худшими считаются себялюбивые, пользующиеся для своих личных выгод бедствиями ближних.
Таково одно недоразумение людей научных относительно значения и смысла учения Христа;
другое, вытекающее из этого же источника, состоит в замене христианского требования любви к богу и служения ему любовью и служением людям —
человечеству.
Другое отношение — это отношение трагическое, людей, утверждающих, что противоречие стремления и любви к миру людей и необходимости войны ужасно, но что такова судьба человека. Люди эти большею частью чуткие, даровитые люди, видят и понимают весь ужас и всю неразумность и жестокость войны, но по какому-то странному повороту мысли не видят и не ищут никакого выхода из этого положения, а, как бы расчесывая свою рану, любуются отчаянностью положения
человечества.
И потому религия, во-первых, не есть, как это думает наука, явление, когда-то сопутствовавшее развитию
человечества, но потом пережитое им, а есть всегда присущее жизни
человечества явление, и в наше время столь же неизбежно присущее
человечеству, как и во всякое
другое время. Во-вторых, религия всегда есть определение деятельности будущего, а не прошедшего, и потому очевидно, что исследование прошедших явлений ни в каком случае не может захватить сущности религии.
Человек древнего мира мог считать себя вправе пользоваться благами мира сего в ущерб
другим людям, заставляя их страдать поколениями, потому что он верил, что люди рождаются разной породы, черной и белой кости, Яфетова и Хамова отродья. Величайшие мудрецы мира, учители
человечества Платон, Аристотель не только оправдывали существование рабов и доказывали законность этого, но даже три века тому назад люди, писавшие о воображаемом обществе будущего, утопии, не могли представить себе его без рабов.