Неточные совпадения
Петр Петрович был изумлен этой совершенно новой должностью. Ему, все-таки дворянину некогда
древнего рода, отправиться с книгой в руках просить на
церковь, притом трястись на телеге! А между тем вывернуться и уклониться нельзя: дело богоугодное.
Лицо у нее было большое, кирпичного цвета и жутко неподвижно, она вращала шеей и, как многие в толпе, осматривала площадь широко открытыми глазами, которые первый раз видят эти
древние стены, тяжелые торговые ряды, пеструю
церковь и бронзовые фигуры Минина, Пожарского.
— Это — больше, глубже вера, чем все, что показывают золоченые, театральные, казенные
церкви с их певчими, органами, таинством евхаристии и со всеми их фокусами.
Древняя, народная, всемирная вера в дух жизни…
Но сохранилася могила,
Где двух страдальцев прах почил:
Меж
древних праведных могил
Их мирно
церковь приютила.
Мне захотелось вдруг побывать в
древнем монастыре, побродить в сумраке
церквей, поглядеть на развалины, рядом с свежей зеленью, на нищету в золотых лохмотьях, на лень испанца, на красоту испанки — чувства и картины, от которых я было стал уставать и отвыкать.
— Вся мысль моей статьи в том, что в
древние времена, первых трех веков христианства, христианство на земле являлось лишь
церковью и было лишь
церковь.
Христова же
церковь, вступив в государство, без сомнения не могла уступить ничего из своих основ, от того камня, на котором стояла она, и могла лишь преследовать не иначе как свои цели, раз твердо поставленные и указанные ей самим Господом, между прочим: обратить весь мир, а стало быть, и все
древнее языческое государство в
церковь.
Церковь была
древняя и довольно бедная, много икон стояло совсем без окладов, но в таких
церквах как-то лучше молишься.
Льгов — большое степное село с весьма
древней каменной одноглавой
церковью и двумя мельницами на болотистой речке Росоте.
После храма св. Петра зодчество
церквей совсем пало и свелось наконец на простое повторение в разных размерах то
древних греческих периптеров, то
церкви св. Петра.
Чувство изгнано, все замерло, цвета исчезли, остался утомительный, тупой, безвыходный труд современного пролетария, — труд, от которого, по крайней мере, была свободна аристократическая семья
Древнего Рима, основанная на рабстве; нет больше ни поэзии
церкви, ни бреда веры, ни упованья рая, даже и стихов к тем порам «не будут больше писать», по уверению Прудона, зато работа будет «увеличиваться».
Но религиозный синтез не может быть дан лишь в конце, лишь в результате аналитико-дифференцирующего процесса, лишь для будущих поколений, он дан и в начале, дан для всех живших и живущих, дан как истина, хранимая вселенской
Церковью, как
древняя мудрость.
Между тем как в кибитке моей лошадей переменяли, я захотел посетить высокую гору, близ Бронниц находящуюся, на которой, сказывают, в
древние времена до пришествия, думаю, славян, стоял храм, славившийся тогда издаваемыми в оном прорицаниями, для слышания коих многие северные владельцы прихаживали. На том месте, повествуют, где ныне стоит село Бронницы, стоял известный в северной
древней истории город Холмоград. Ныне же на месте славного
древнего капища построена малая
церковь.
— А они в комарниках в
церкви служат, — объяснил Макар. — Вместе и живут старички…
Древние стали, слабые, а все вместе.
Вдали, в розовом праздничном тумане вечерней зари, сияли золотые купола и кресты. Высоко на горе белые стройные
церкви, казалось, плавали в этом цветистом волшебном мареве. Курчавые леса и кустарники сбежали сверху и надвинулись над самым оврагом. А отвесный белый обрыв, купавший свое подножье в синей реке, весь, точно зелеными жилками и бородавками, был изборожден случайными порослями. Сказочно прекрасный
древний город точно сам шел навстречу поезду.
Нужно ли говорить, что у нас и здесь, как во всем, — ни для каких случайностей нет места, никаких неожиданностей быть не может. И самые выборы имеют значение скорее символическое: напомнить, что мы единый, могучий миллионноклеточный организм, что мы — говоря словами «Евангелия»
древних — единая
Церковь. Потому что история Единого Государства не знает случая, чтобы в этот торжественный день хотя бы один голос осмелился нарушить величественный унисон.
При входе на нашу огромную рыночную площадь находится ветхая
церковь Рождества богородицы, составляющая замечательную древность в нашем
древнем городе.
Там граждане московские впоследствии соорудили несколько деревянных
церквей, на костях и на крови, как выражаются
древние летописи.
Церковь, к которой игумен вел Максима, стояла среди
древних дубов, и столетние ветви их почти совсем закрывали узкие продольные окна, пропускавшие свет сквозь пыльную слюду, вставленную в мелкие свинцовые оконницы.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор
древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские
церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры:
древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского окна во всю стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Сходят они с Нестором в лавру, в Великую
церковь, или на Пещерах поклонятся останкам
древних христианских подвижников, найдут по дороге кого-нибудь немощного или голодного, возьмут его домой, покормят, приютят и утешат.
Замечания г. Соловьева совершенно объясняют, какое значение нужно придавать сведениям о распространении
церквей, монастырей и т. п. в
древней Руси. Очевидно, что это распространение никак не может служить мерилом того, как глубоко правила новой веры проникли в сердца народа. К этому можно прибавить заметку г. Соловьева и о том, что самые известия о содержании
церквей щедротами великих князей могут указывать на недостаточность усердия новообращенных прихожан.
Не говоря о поучениях, посланиях, грамотах монастырям и
церквам, житиях святых, даже
древние путешествия и летописи отличаются тем же характером.
На Шихане числится шесть тысяч жителей, в Заречье около семисот. Кроме монастыря, есть еще две
церкви: новый, чистенький и белый собор во имя Петра и Павла и
древняя деревянная церковка Николая Мирликийского, о пяти разноцветных главах-луковицах, с кирпичными контрфорсами по бокам и приземистой колокольней, подобной кринолину и недавно выкрашенной в синий и желтый цвета.
В Жегулях, по природным пещерам, либо в нарочито вырытых землянках, спасаются иные старцы-отшельники; но все они принадлежат не «Никоновской
церкви», все они люди «
древнего благочестия».
Каждая религия, как только она становится не достоянием отдельного человека, ее основателя, но сообщается и другим (а сообщаться она стремится неудержимо), организует особую общину; нет религии, нет даже самой ничтожной секты, которая бы не организовалась в ecclesia [В
Древней Греции ecclesia означала народное собрание; в христианстве —
церковь.] или ecclesiola.
Эту мировую душу постигала и отчетливо выразила свое постижение
древняя философия в лице Платона и Плотина, это же учение вошло в качестве необходимого элемента и в христианскую философию [В творениях отцов
церкви учение о мировой душе обычно сливается с учением о человеке и
церкви, с христологией, антропологией и экклезиологней.
— Да, в великороссийской, — твердо ответил Герасим Силыч. — Правда, есть и церковные отступления от
древних святоотеческих обрядов и преданий, есть церковные неустройства, много попов и других людей в клире недостойных, прибытками и гордостию обуянных, а в богослужении нерадивых и небрежных. Все это так, но вера у них чиста и непорочна. На том самом камне она стоит, о коем Христос сказал: «На нем созижду
церковь мою, и врата адовы не одолеют ю».
Но, слушая его песнопения в
церкви, слушая чтение возвышающих душу псалмов Давида и молитв, сложенных
древними учителями, Кислов доходил до отчаянья.
Должно быть, сердце-то у него не екнуло при виде красивого села, на нескольких холмах, с его
церквами и монастырем, с
древним валом, где когда-то, еще при татарах, был княжеский стол?
Волга и нижегородская историческая старина, сохранившаяся в тамошнем кремле, заложили в душу будущего писателя чувство связи с родиной, ее живописными сторонами, ее тихой и истовой величавостью. Это сделалось само собою, без всяких особых «развиваний». Ни домашние, ни в гимназии учителя, ни гувернеры никогда не водили нас по
древним урочищам Нижнего, его
церквам и башням с целью разъяснять нам, укреплять патриотическое или художественное чувство к родной стороне. Это сложилось само собою.
Но Гекер ничего не говорит об огромной положительной социальной роли
церкви в татарский период, о нищелюбии в
древней Руси, не говорит о положительных явлениях русской святости.
Архиепископ, молча, не взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму Святой Софии, помолился у золотых врат [Так называются медные, вызолоченные ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся на западной стороне
церкви, — знаменитая
древняя редкость, сохранившаяся до последний дней.] его.
На Большом посаде сгорели Тверская, Дмитровка до Николо-Греческого монастыря, Рождественка, Мясницкая до Флора и Лавра, Покровка до несуществующей теперь
церкви святого Василия с многими храмами, причем погибло много
древних книг, икон и драгоценной церковной утвари.
Музыкальный инструмент сравнивал он с арфой или с коклей [Кокля — музыкальный инструмент, бывший в употреблении у лифляндцев в
древние времена.], положенной в ящик; полагал, что можно бы употребить его в
церквах вместо органов и что играющий на одном из этих инструментов может скоро выучиться и на другом.
Когда в 1514 году
древний русский город Смоленск, бывший более ста лет под властью Литвы, возвращен великим князем Василием Иоанновичем, великий князь, в знак благодарности к Всевышнему за такой успех своего оружия, предпринял намерение соорудить
церковь в честь Смоленской Божией Матери и монастырь на том месте, до которого эта икона была сопровождена его дедом.
Архиепископ, молча, не взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму св. Софии, помолился у золотых ворот его. Так называются медные, вызолоченные ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся на западной стороне
церкви, — знаменитая
древняя редкость, сохранившаяся до последних дней.
Но самый
древний и самый большой «убогий дом» находился у
церкви Иоанна Воина, «на старых убогих домах», именующейся еще Воздвиженьем Животворящего Креста.
Теперь очень многим, особенно из людей, не знающих истории
церкви, кажется, что лучше всего держать духовенство в зависимости от воли прихода, и это действительно не противоречит
древней церковной практике и имеет свои хорошие стороны, но имеет и дурные.
Не говоря уже об учителях
церкви древнего мира: Татиане, Клименте, Оригене, Тертуллиане, Киприане, Лактанции и других, противоречие это сознавалось и в средние века, в новое же время выяснялось всё больше и больше и выражалось и в огромном количестве сект, отрицающих противное христианству государственное устройство с необходимым условием существования его — насилием, и в самых разнообразных гуманитарных учениях, даже не признающих себя христианскими, которые все, так же, как и особенно распространившиеся в последнее время учения социалистические, коммунистические, анархические, суть не что иное, как только односторонние проявления отрицающего насилие христианского сознания в его истинном значении.
Лучшее о них исследование (рукописи) графа Стенбока.], бело-криницкие [О белокриницкой раскольнической кафедре говорят: Григорий, митрополит новгородский и с. — петербургский, в своем сочинении «Истинно
древняя и истинно православная христова
церковь», изд. 2, т. 1, стр. 287 и след., и инок Парфений в своей «Книге о промысле божием».
— По вере моей глубокой и по моему истинному обращению приобщен я тела и крови Господней из рук иерея божия во святом храме русском,
древнем, и всякую рознь с общею матерью нашею
церковью русскою отвергаю и порицаю.
Разница в воззрении еретиков и раскольников на православие объясняется тем, что последние, как отделившиеся от
церкви, смотрят на нее с горьким, враждебным чувством, как на изменившую, по их мнению,
древним своим уставам, как на бывшую когда-то с ними в единении, а потом разорвавшую связи общения.
Правда, что Старый Город был разбит на голову и с тех пор никогда уже не поднимал вооруженной руки и не выставлял защищенной бронею груди; но зато он весь остался в «вере отцов своих» и, как выражается о нем одно известнейшее в старообрядчестве сочинение, — «страданиями своими и ранами кровоточивыми долгое время сиял, яко камень некий многоценный в венце
церкви древней апостольской, от никониан мучимой».