Неточные совпадения
Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель
древних языков, а за ним и некоторые
учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.
Клим улыбнулся, внимательно следя за мягким блеском бархатных глаз; было в этих глазах нечто испытующее, а в тоне Прейса он слышал и раньше знакомое ему сознание превосходства
учителя над учеником. Вспомнились слова какого-то антисемита из «Нового времени»: «Аристократизм
древней расы выродился у евреев в хамство».
— Нет, Козлов —
учитель древней словесности, — повторил Райский.
— Кто? — повторил Козлов, —
учитель латинского и греческого языков. Я так же нянчусь с этими отжившими людьми, как ты с своими никогда не жившими идеалами и образами. А ты кто? Ведь ты художник, артист? Что же ты удивляешься, что я люблю какие-нибудь образцы? Давно ли художники перестали черпать из
древнего источника…
Учитель истории должен разоблачать мишурные добродетели
древних республик и показать величие не понятой историками Римской империи, которой недоставало только одного — наследственности!..
Сочинение это произвело, как и надо ожидать, страшное действие… Инспектор-учитель показал его директору; тот — жене; жена велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет
учителей и бледный, с дрожащими руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный суд в
древних Афинах, в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение;
учителя, которые были помоложе, потупили головы, а отец Никита произнес, хохоча себе под нос...
По «черному» крыльцу входит Александров в полутемную прихожую, где всегда раздевались приезжавшие
учителя. Встречает его
древний, седой в прозелень, весь какой-то обомшелый будничный швейцар по кличке Сова.
И пусть не говорят, что православные
учителя полагают сущность учения в чем-либо другом, а что это только
древние формы, которые не считается нужным разрушать.
Человек
древнего мира мог считать себя вправе пользоваться благами мира сего в ущерб другим людям, заставляя их страдать поколениями, потому что он верил, что люди рождаются разной породы, черной и белой кости, Яфетова и Хамова отродья. Величайшие мудрецы мира,
учители человечества Платон, Аристотель не только оправдывали существование рабов и доказывали законность этого, но даже три века тому назад люди, писавшие о воображаемом обществе будущего, утопии, не могли представить себе его без рабов.
Академия Художеств существовала в России едва ли не одним именем; Екатерина даровала ей истинное бытие, законы и права, взяв ее под личное Свое покровительство, в совершенной независимости от всех других властей; основала при ней воспитательное училище, ободряла таланты юных художников; посылала их в отчизну Искусства, вникать в красоты его среди величественных остатков древности, там, где самый воздух вливает, кажется, в грудь чувство изящного, ибо оно есть чувство народное; где Рафаэль, ученик
древних, превзошел своих
учителей, и где Микель Анджело один сравнялся с ними во всех Искусствах.
Ясно, что новые верования много бы выиграли от подобного образа действий, если бы книжные
учители древней Руси при своем благочестии владели еще уменьем постигнуть дух народный и имели бы сколько-нибудь поэтического такта.
Сначала ученье шло, казалось, хорошо; но года через два старики стали догадываться, что такие
учителя недостаточны для окончательного воспитания, да и соседи корили, что стыдно, при их состоянии, не доставить детям столичного образования. Болдухины думали, думали и решились для окончательного воспитания старших детей переехать на год в Москву, где и прежде бывали не один раз, только на короткое время. Впрочем, была и другая побудительная причина к отъезду в
древнюю столицу.
Одна из самых
древних и самых глубоких по мысли вер была вера индусов. Причиной того, что она не стала верой всемирной и не дала для жизни людей тех плодов, какие она могла дать, было то, что
учителя ее признали людей неравными и разделили их на касты. Для людей, признающих себя неравными, не может быть истинной веры.
Волга и нижегородская историческая старина, сохранившаяся в тамошнем кремле, заложили в душу будущего писателя чувство связи с родиной, ее живописными сторонами, ее тихой и истовой величавостью. Это сделалось само собою, без всяких особых «развиваний». Ни домашние, ни в гимназии
учителя, ни гувернеры никогда не водили нас по
древним урочищам Нижнего, его церквам и башням с целью разъяснять нам, укреплять патриотическое или художественное чувство к родной стороне. Это сложилось само собою.
Один
учитель древних языков, человек на вид суровый, положительный и желчный, но втайне фантазер и вольнодумец, жаловался мне, что всегда, когда он сидит на ученических extemporalia [Лат. extemporalia — упражнения, состоящие в переводе с русского на латинский и греческий языки; особенно практиковались в гимназиях в бытность Д. А. Толстого министром народного просвещения (1866—1880) и до самой его смерти в 1889 г.
С самых
древних времен и в самых различных народах великие
учителя человечества открывали людям всё более и более ясные определения жизни, разрешающие ее внутреннее противоречие, и указывали им истинное благо и истинную жизнь, свойственные людям.
— Не претися о вере и мирских междоречий пришел я к вам, никонианцам; досыта
учители наши обличили новую веру и вбили в грязь ваших фарисеев [Фарисеи — в
древней Иудее зажиточные слои населения, отличавшиеся ханжеским религиозным благочестием; в переносном смысле лицемеры.].
[Имеется в виду библейская легенда, рассказывающая о том, как Иуда Искариот, продав своего
учителя Иисуса Христа за тридцать сребреников (талант — самая крупная денежная единица, имевшая хождение на
Древнем Востоке), повесился от угрызений совести.]
Не говоря уже об
учителях церкви
древнего мира: Татиане, Клименте, Оригене, Тертуллиане, Киприане, Лактанции и других, противоречие это сознавалось и в средние века, в новое же время выяснялось всё больше и больше и выражалось и в огромном количестве сект, отрицающих противное христианству государственное устройство с необходимым условием существования его — насилием, и в самых разнообразных гуманитарных учениях, даже не признающих себя христианскими, которые все, так же, как и особенно распространившиеся в последнее время учения социалистические, коммунистические, анархические, суть не что иное, как только односторонние проявления отрицающего насилие христианского сознания в его истинном значении.