Неточные совпадения
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом
роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова,
дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит).
Подозревала ли она что-нибудь об отношениях
дочери к Привалову, и если подозревала, то как вообще смотрела на связи подобного
рода — ничего не было известно, и Агриппина Филипьевна неизменно оставалась все той же Агриппиной Филипьевной, какой Привалов видел ее в первый раз.
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две
дочери и мой сын — мой помет-с. Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем
роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
Говорили, впрочем, что хотя Грушенька и действительно была взята своим стариком из нищеты, но что семейства была честного и происходила как-то из духовного звания, была
дочь какого-то заштатного дьякона или что-то в этом
роде.
Вот-с таким-то образом-с мы блаженствовали три года; на четвертый Софья умерла от первых
родов, и — странное дело — мне словно заранее сдавалось, что она не будет в состоянии подарить меня
дочерью или сыном, землю — новым обитателем.
Княгиня осталась одна. У нее были две
дочери; она обеих выдала замуж, обе вышли не по любви, а только чтоб освободиться от родительского гнета матери. Обе умерли после первых
родов. Княгиня была действительно несчастная женщина, но несчастия скорее исказили ее нрав, нежели смягчили его. Она от ударов судьбы стала не кротче, не добрее, а жестче и угрюмее.
Но через год случилось несчастие. Леночка умерла
родами, оставив на руках пятидесятилетней матери новорожденную
дочь Сашеньку. А недолго спустя после смерти жены скончался и поручик Красавин.
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или
дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся
роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело было за чаем, который он пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
— Ты у меня теперь в том
роде, как секретарь, — шутил старик, любуясь умною
дочерью. — Право… Другие-то бабы ведь ровнешенько ничего не понимают, а тебе до всего дело. Еще вот погоди, с Харченкой на подсудимую скамью попадешь.
— Да стыдно мне, Михей Зотыч, и говорить-то о нем: всему роду-племени покор. Ты вот только помянул про него, а мне хуже ножа… У нас Анна-то и за
дочь не считается и хуже чужой.
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на руках
дочери ребенку, несколько раз с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок,
дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в
родах. А эта пигалица есть
дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
— Сироты, сироты! — таял он, подходя. — И этот ребенок на руках ее — сирота, сестра ее,
дочь Любовь, и рождена в наизаконнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей тому назад шесть недель, в
родах, по соизволению господню… да-с… вместо матери, хотя только сестра и не более, как сестра… не более, не более…
Это
дочь ее!», и всё в этом
роде.
— И в кого ты у нас уродилась, Окся, — часто говорила Татьяна, наблюдая
дочь. — Ровно у нас таких неуворотных баб и в
роду не бывало. Дерево деревом.
Еду я и думаю, что на этой станции у смотрителя жена, должно быть, хорошенькая. Почему я это думаю — не могу объяснить и сам, но что он женат и что жена у него хорошенькая, это так для меня несомненно, как будто бы я видел ее где-то своими глазами. А смотритель непременно должен быть почтенный старик, у которого жена не столько жена, сколько
род дочери, взятой для украшения его одинокого существования…
Передав запас экономке, Петр Михайлыч отправлялся в гостиную и садился пить чай с Настенькой. Разговор у отца с
дочерью почти каждое утро шел такого
рода...
Нехлюдовы — мать, тетка и
дочь — все вечера проводили дома, и княгиня любила, чтоб по вечерам приезжала к ней молодежь, мужчины такого
рода, которые, как она говорила, в состоянии провести весь вечер без карт и танцев.
И припомнились ей при этом многознаменательные подробности того времени, когда она еще была «тяжела» Порфишей. Жил у них тогда в доме некоторый благочестивый и прозорливый старик, которого называли Порфишей-блаженненьким и к которому она всегда обращалась, когда желала что-либо провидеть в будущем. И вот этот-то самый старец, когда она спросила его, скоро ли последуют
роды и кого-то Бог даст ей, сына или
дочь, — ничего прямо ей не ответил, но три раза прокричал петухом и вслед за тем пробормотал...
Событие совершилось очень просто: три поколения сряду в
роду его было по одному сыну и по нескольку
дочерей; некоторые из них выходили замуж, и в приданое им отдавали часть крестьян и часть земли.
Мать ее была из
рода Бактеевых и очень богата: она оставила
дочери девятьсот душ крестьян, много денег и еще более драгоценных вещей и серебра; после отца также получила она триста душ; итак она была богатая сирота и будущая богатая невеста.
Это был человек в своем
роде очень замечательный, не получивший никакого научного образования, но очень умный и начитанный, вышедший из простолюдинов (говорили, что он из мордвы), дослужившийся до чина надворного советника и женившийся по расчету на
дочери деревенского помещика и старинного дворянина.
Но другого
рода картина предстала глазам дедушки Кондратия; он остановился как вкопанный; в глазах его как словно помутилось. Он слышал только рыдания
дочери, которая сидела на завалинке и ломала себе руки, слышал жалобный плач ребенка, который лежал на коленях матери, слышал охи и увещевательные слова Анны, сидевшей тут же.
За девять лет супружества жена родила ему четырех
дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая рождения, Игнат мало горевал об их смерти — они были не нужны ему. Жену он бил уже на второй год свадьбы, бил сначала под пьяную руку и без злобы, а просто по пословице: «люби жену — как душу, тряси ее — как грушу»; но после каждых
родов у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене, и он уже бил ее с наслаждением, за то, что она не родит ему сына.
Семейство это состояло из матери, происходящей от древнего русского княжеского
рода, сына — молодого человека, очень умного и непомерно строгого, да
дочери, которая под Новый год была в магазине «M-me Annette» и вызвалась передать ее поклон Даше и Долинскому.
— Мне очень бы желалось знать, — начала она, — что пресловутая Наталья Долгорукова [Наталья Долгорукая (1714—1771) — княгиня Наталья Борисовна Долгорукова,
дочь фельдмаршала графа Б.П.Шереметева. Последовала за мужем И.А.Долгоруковым в ссылку. Написала «Записки» о своей жизни. Судьба ее стала темой поэмы И.И.Козлова, «Дум» К.Ф.Рылеева и других произведений.] из этого самого
рода Шереметевых, которым принадлежит теперь Останкино?
Наконец, Евсеич сказал мне за тайну, что Иван Ипатыч сватает невесту хорошего дворянского
рода и с состоянием, что невеста и мать согласны, только отец не хочет выдать
дочери за учителя, бедняка, да еще поповича.
Здесь, в скромном домике закромского помещика, Никита Плодомасов увидел пятнадцатилетнюю
дочь Байцурова Марфу Андревну и, имея в то время уже пятьдесят один год от
роду, страстно влюбился в этого ребенка и на второй же день своего посещения сделал ее родителям декларацию.
Татьяна Ивановна, войдя к хозяйке, которая со всеми своими
дочерьми сидела в спальной, тотчас же рассыпалась в разговорах: поздравила всех с приездом Антона Федотыча, засвидетельствовала почтение от Хозарова и затем начала рассказывать, как ее однажды, когда она шла от одной знакомой вечером, остановили двое мужчин и так напугали, что она после недели две была больна горячкою, а потом принялась в этом же
роде за разные анекдоты; описала несчастье одной ее знакомой, на которую тоже вечером кинулись из одного купеческого дома две собаки и укусили ей ногу; рассказала об одном знакомом ей мужчине — молодце и смельчаке, которого ночью мошенники схватили на площади и раздели донага.
Катерина Архиповна, разумеется, не могла не осердиться на подобного
рода глупость и, наговорив зятю дерзостей, ушла к себе в комнату, а через полчаса, призвав к себе
дочь, объявила ей, что она сама хочет переехать на другую квартиру, потому что не хочет их стеснять.
Какое значение для цивилизации русской имело, например, то, что «в 1286 году в Чернигове был боярин Бяконт, который имел в супружестве одну из
дочерей Александра Невского» (семейное предание
рода Жеребцовых), что «от этого супружества произошло пять сыновей: Элевферий, Феофан, Матвей, Константин и Александр», и что «от Феофана пошел
род Жеребцовых, от Матвея — Игнатьевых» и пр. (том I, стр. 168).
Но нужно испытание злату в горниле, и бог посылает Мирошеву испытание: единственная
дочь, которую он и мать любят всею силою простых сердец своих, ничем другим неразвлеченных, полюбила сына соседа, богатого и знатного
родом; сын, разумеется, сам ее любит; но отец слышать не хочет о женитьбе сына на мелкопоместной дворяночке.
Помни, что имя Никиты в нашем сипачевском
роду никогда прекращаться не должно, а если первая случится
дочь, то она должна быть, в честь бабушки, Марфа».
Люди окружены целой атмосферой, призрачной и одуряющей, всякий человек более или менее, как Матренина
дочь (зри выше), с малых лет, при содействии родителей и семьи, приобщается мало-помалу к эпидемическому сумасшествию окружающей среды (немецкие врачи называют эту болезнь der historische Standpunkt [исторической точкой зрения (нем.).]); вся жизнь наша, все действия так и рассчитаны по этой атмосфере в том
роде, как нелепые формы ихтиосауров, мастодонтов были рассчитаны и сообразны первобытной атмосфере земного шара.
Патап Максимыч очень был доволен ласками Марьи Гавриловны к
дочерям его. Льстило его самолюбию, что такая богатая из хорошего
рода женщина отличает Настю с Парашей от других обительских жительниц. Стал он частенько навещать сестру и посылать в скит Аксинью Захаровну. И Марья Гавриловна раза по два в год езжала в Осиповку навестить доброго Патапа Максимыча. Принимал он ее как самую почетную гостью, благодарил, что «девчонок его» жалует, учит их уму-разуму.
Приехала из Ярославля к матери Александре сродница — девица молодая, купеческого
роду, хороших родителей
дочь, воспитана по-доброму, в чистоте и страхе Господне, из себя такая красавица, что на редкость.
Сказывают, Соломонидой звали ее, а
родом была от Старого Макарья, купецкая
дочь…
Тогда Куршуд-бек спросил его: «А как тебя зовут, путник?» — «Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)». — «Что это за имя, — воскликнул тот со смехом. — Я первый раз такое слышу!» — «Когда мать моя была мною беременна и мучилась
родами, то многие соседи приходили к дверям спрашивать, сына или
дочь Бог ей дал; им отвечали — шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя». — После этого он взял сааз и начал петь...
Называла по именам дома богатых раскольников, где от того либо другого
рода воспитания вышли
дочери такие, что не приведи Господи: одни Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям, покинули стыд и совесть, ударились в такие дела, что нелеть и глаголати… другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна другой глупее вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть не умеют, а чтоб с хорошими людьми беседу вести, про то и думать нечего.
В досаде на Марью Ивановну и даже на Дуню, в досаде на Дарью Сергевну, даже на самого себя, пошел Марко Данилыч хозяйство осматривать. А у самого сердце так и кипит… Ох, узнать бы обо всем повернее! И ежели есть правда в речах Дарьи Сергевны да попадись ему в руки Марья Ивановна, не посмотрел бы, что она знатного
роду, генеральская
дочь — такую бы ческу задал, что своих не узнала бы… И теперь уж руки чешутся.
— Знающие люди доподлинно так заверяют, — спокойно ответил Чубалов. — Опять же у нас насчет самых редкостных вещей особые записи ведутся. И так икона с записью. Была она после также комнатной иконой у царевны Евдокии Алексеевны, царя Алексея Михайловича меньшой
дочери, а от нее господам Хитровым досталась, а от них в другие
роды пошла, вот теперь и до наших рук доспела.
И в самом деле, нечто в этом
роде было, но было вот как: Гриневич посоветовался с
дочерью, принять или не принять обязательное предложение?
Впоследствии, когда она была уже привезена в Петропавловскую крепость и фельдмаршалом князем Голицыным производилось о ней следствие, английский посланник сказывал в Москве Екатерине, что она
родом из Праги,
дочь тамошнего трактирщика, а консул английский в Ливорно, сэр Дик, помогший графу Орлову-Чесменскому взять самозванку, уверял, что она
дочь нюрнбергского булочника.
Гельбих, живший долго в России и вообще сообщающий известия, отличающиеся истиной и подтверждаемые во многом архивными делами, в своей «Russische Cunstlinge» говорит, согласно с русскими преданиями, что детей у Елизаветы Петровны было двое: сын, имевший фамилию Закревского, и
дочь Елизавета Тараканова [В статье М. Н. Лонгинова «Княжна Тараканова», помещенной в 24-й книжке «Русского вестника» 1859 года, сказано, что этот Закревский был впоследствии тайным советником и президентом медицинской коллегии и что одна из его
дочерей (Прасковья Андреевна,
род.
Ему всегда кажется, что, как бы он ни принужден был поступить, все-таки он останется благородным человеком, представителем
рода Черносошных — последним в
роде, мужского пола… У него, кроме Сани, две незаконных
дочери. Если б он даже и женился на их матери и выхлопотал им дворянские права, они — девочки. Будь хоть один мальчик — он бы женился. Они с матерью обеспечены, хоть и небольшим капиталом.
Ее лицо нашел он миловидным и очень знакомым по типу. Наверное, она откуда-нибудь с Волги же
родом, скорее сверху, из Ярославля, Костромы, Кинешмы; какая-нибудь обывательская
дочь, бабенка или девушка; много-много — молоденькая жена станового, акцизного или пароходского служащего, едет на ярмарку повеселиться, к мужу, или одна урвалась. Может быть, из воспитанных, потому что держит себя без купеческой чопорности, даже весьма развязно, так что ее примут, пожалуй, и за особу, склонную к приключениям.
В 1838 г. в жизни Григория произошла значительная перемена: он женился на красивой и образованной девушке Варваре; молодая Богачева тотчас же отстранила от мужа различного
рода проходимцев и взамен того сама стала оказывать на него самое благотворное во всех отношениях влияние, которое, впрочем, продолжалось недолго: в 1845 году Григорий умер, а в начале 1846 г. умерла и Варвара, оставив двух малолетних детей, сына и
дочь.
— Хорошо!.. ты ее написал очень схоже, но почему ты полагаешь, что ей звери не страшны? Я знаю их
род: Птоломей и Альбина известны своим благородством и гордостию тоже, но ведь рок их щадил, и их
дочери тоже до сих пор не касалось никакое испытание.
— Дай Бог, чтобы это было так; но я не окончил… Во-вторых, он сын опального, сын казненного… Как взглянут на это там! Не погубит ли этот брак и его, и
дочь, и весь
род наш?!
— Малюта!.. в зятья ко мне собирается!.. Не ожидал!.. Душегубец, палач!.. Женоубийцей, видимо, стать хочет, а потом и венчаться с моей
дочерью?.. А ты-то что слушал негодяя и в рожу подлую не харкнул? Побоялся, за шкуру свою побоялся?.. Ай да князь Прозоровский!.. Ты не захотел идти к царю бить челом на татарского выродка за бесчестие твоей племянницы, так я пойду поклонюсь царю-батюшке!.. Правильно говоришь ты, засиделся я, досиделся до бесчестия всему
роду нашему княжескому!.. Сейчас поеду к царю!..
Во всем, начиная с белоснежной постели и кончая горкой красного дерева с зеркалами внутри и стеклянными стенками, наполненной разного
рода безделушками — видна была рука боготворившей свою
дочь матери.