Неточные совпадения
Просидев
дома целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание
графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
— Не угодно ли вам прохладиться? — сказал брат Василий Чичикову, указывая на
графины. — Это квасы нашей фабрики; ими издавна славится
дом наш.
— Должно быть, есть люди, которым все равно, что защищать. До этой квартиры мы с мужем жили на Бассейной, в
доме, где квартировала
графиня или княгиня — я не помню ее фамилии, что-то вроде Мейендорф, Мейенберг, вообще — мейен. Так эта
графиня защищала право своей собачки гадить на парадной лестнице…
В
дом, в котором была открыта подписка, сыпались деньги со всего Парижа как из мешка; но и
дома наконец недостало: публика толпилась на улице — всех званий, состояний, возрастов; буржуа, дворяне, дети их,
графини, маркизы, публичные женщины — все сбилось в одну яростную, полусумасшедшую массу укушенных бешеной собакой; чины, предрассудки породы и гордости, даже честь и доброе имя — все стопталось в одной грязи; всем жертвовали (даже женщины), чтобы добыть несколько акций.
Она жила у Фанариотовой, своей бабушки, конечно как ее воспитанница (Версилов ничего не давал на их содержание), — но далеко не в той роли, в какой обыкновенно описывают воспитанниц в
домах знатных барынь, как у Пушкина, например, в «Пиковой даме» воспитанница у старой
графини.
— Вот бы твоя Магдалина послушала его; она бы обратилась, — сказала
графиня. — А ты непременно будь
дома вечером. Ты услышишь его. Это удивительный человек.
Так с неделю гостила знакомая, и все было тихо в
доме: Марья Алексевна всю неделю не подходила к шкапчику (где стоял
графин с водкой), ключ от которого никому не давала, и не била Матрену, и не била Верочку, и не ругалась громко.
В 1830 году отец мой купил возле нашего
дома другой, больше, лучше и с садом;
дом этот принадлежал
графине Ростопчиной, жене знаменитого Федора Васильевича.
— По трактирам шляется, лошадей не держит, в первый раз в
дом приехал, а целый
графин рому да пять рюмок водки вылакал! — перечисляет матушка.
— Дома-с. Изволят одеваться. У
графини Ласунской изволят обедать.
Лакей исполнил это приказание и принес огромный
графин с ерофеичем, который держался в
доме для угощения церковного причта.
Было совсем светло, когда дорогие гости собрались по
домам… Но что всего замечательнее, Иван Тимофеич, которого в полночь я видел уже совсем готовым и который и после того ни на минуту не оставлял собеседования с
графином, под утро начал постепенно трезветь, а к семи часам вытрезвился окончательно.
Сначала в Москве ее носили на руках, считали за особенную рекомендацию на светское значение ездить к
графине; но мало-помалу желчный язык ее и нестерпимая надменность отучили от ее
дома почти всех.
У
графини в
доме начались исподволь важные перемены; с окон сняли сторы из равендука и велели вымыть, замки было велено вычистить кирпичом с квасом (суррогат уксуса); в передней, где ужасно пахло кожей, оттого что четыре лакея шили подтяжки, выставили зимнюю раму.
Книг в
доме Негрова водилось немного, у самого Алексея Абрамовича ни одной; зато у Глафиры Львовны была библиотека; в диванной стоял шкаф, верхний этаж его был занят никогда не употреблявшимся парадным чайным сервизом, а нижний — книгами; в нем было с полсотни французских романов; часть их тешила и образовывала в незапамятные времена
графиню Мавру Ильинишну, остальные купила Глафира Львовна в первый год после выхода замуж, — она тогда все покупала: кальян для мужа, портфель с видами Берлина, отличный ошейник с золотым замочком…
В одном из таких
домов жила
графиня Мавра Ильинишна.
Много слышал Егорушка у себя
дома и о
графине Драницкой.
Возьму эту оригинальную девушку к себе в
дом, — так размышлял он, — в Петербург; сделаю ее своею, черт возьми, наследницей, ну хоть не всего имения; кстати ж, у меня нет детей, она же мне племянница, и
графиня моя скучает одна…
— Хотите еще рюмочку? — сказала Анна Михайловна, держа в руках
графин с остатком водки. — Пейте, чтоб уж зла не оставалось в
доме.
Он уже не видал Доры и даже редко вспоминал о ней, но зато совершенно привык спокойно и с верою слушать, когда Зайончек говорил
дома и у
графини Голензовской от лица святых и вообще людей, давно отошедших от мира.
Княгиня умела держаться скромно и благородно даже по отношению к падшим врагам своего рода: в то же самое время, когда в Петербурге злословили
графиню Прасковью Ивановну Шереметеву, бывший французский посланник при русском дворе, граф Нельи, описал за границею князя Платона Зубова, к которому свекор княгини, князь Яков Протозанов, «в
дом не ездил, а кланялся только для courtoisie [вежливости (франц.).]».
Отъезд предполагался из
дома бабушки: на ее дворе стоял уложенный дормез, и граф с молодою
графинею должны были позавтракать у княгини и с ее двора и отправиться.
Однако тем дело не кончилось. Доримедонт Васильич, убедясь, что «с бараньей ляжки» взыскивать нечего, считал себя призванным отметить
графине Антониде и графу, и он привел это в исполнение. Первой он написал «памфлет» и принудил того же Gigot доставить этот памфлет в запечатанном конверте самой
графине. Он это поставил французу необходимым условием для его целости, без чего грозился в удобное время отдуть его, когда княгини не будет
дома.
Лизавета Ивановна осталась одна: она оставила работу и стала глядеть в окно. Вскоре на одной стороне улицы из-за угольного
дома показался молодой офицер. Румянец покрыл ее щеки: она принялась опять за работу и наклонила голову над самой канвою. В это время вошла
графиня, совсем одетая.
Коли вы найдете кого в передней, то вы спросите,
дома ли
графиня.
Конечно, такой балагур в обществе не затруднялся позабавиться насчет заочного лица У Зыбиных под
домом была великолепная купальня, в которой растолстевший до невозможности Дмитрий Александрович в летние жары искал прохлады Борисов уверял, что перед Зыбиным в купальне на доске
графин и рюмка. «Выпьет рюмку и окунется…»
Последнее замечание сопровождалось новым взглядом, направленным на графа.
Графине, очевидно, хотелось знать мнение мужа, чтобы потом не вышло привычного заключения, что все в
доме творится без его совета и ведома.
— Нет; поп подбавил: когда
графиня его позвала сочинять, что нигилисты в
дом врываются и чтобы скорее становой приезжал, поп что-то приписал, будто я не признаю: «почему сие важно в-пятых?» Фельдшер это узнал и говорит мне: что это такое — «почему сие важно в-пятых?»
Леон знал, что
графиня всякий день поутру купается в маленькой речке близ своего
дому.
Чарыковский подал ему свою визитную карточку, на которой был его адрес. Хвалынцев поблагодарил его и обещал приехать. Хотя за все эти дни он уже так успел привыкнуть к своей замкнутости, которая стала ему мила и приятна постоянным обществом умной и молодой женщины, и хотя в первую минуту он даже с затаенным неудовольствием встретил приглашение капитана, однако же поощрительный, веселый взгляд
графини заставил его поколебаться. «К тому же и она нынче не
дома», — подумал он и согласился.
Человек на вопрос его ответил, что
графиня одна и целый вечер никуда не выезжала из
дома.
Эти студентские демонстрации, эти уличные столкновения с войском, это анонимное письмо с извещением о нелепой клевете, Стрешнева, Свитка, Колтышко, контрполиция, опека, жандармы, какое-то таинственное общество и, наконец, эта
графиня Цезарина Маржецкая и неожиданный приют в ее
доме — что же все это такое?
Они отправились в наемной карете. У Владимирской
графиня указала остановиться пред подъездом одного большого
дома. Хвалынцев повел ее в третий этаж по освещенной лестнице и остановился перед дверью, с медною доской, на которой было написано: «
графиня Цезарина Фердинандовна Маржецкая».
Графиня, когда оставалась
дома, почти всегда носила эту прическу, которая еще более придавала оригинальной прелести ее и без того оригинальной красоте.
— Ну, вот и прекрасно! — подхватила
графиня; — monsieur Хвалынцев, по крайней мере, хоть сколько-нибудь рассеется, а, кстати, и я нынче вечером не буду
дома. В самом деле, поезжайте-ка, поезжайте! А то у меня вы совсем одичаете, анахоретом, нелюдимом сделаетесь.
Графиня подняла хлыст, но, увидев бледное, несчастное, искаженное лицо, опустила медленно руку и медленно поехала к
дому.
Графиня и Артур сели на траву и принялись вспоминать былое…Они вспоминали, но не касались ни любви, ни разрыва…Разговор вертелся около венского житья-бытья,
дома Гейленштралей, артистов, вечерних прогулок…Барон говорил и пил.
Графиня отказалась от вина. Выпив бутылку, Артур слегка опьянел; он начал хохотать, острить, говорить колкости.
Января 3 Рокотани, конечно, по приказанию кардинала, получил от римской полиции извещение, что в
доме Жуяни, на Марсовом поле, живет знатная польская дама, недавно приехавшая в Рим, и в тот же день принесли ему приглашение на вечер к
графине Пиннеберг.
В литературные кружки мне не было случая попасть. Ни дядя, ни отец в них не бывали. Разговоров о славянофилах, о Грановском, об университете, о писателях я не помню в тех
домах, куда меня возили. Гоголь уже умер. Другого «светила» не было. Всего больше говорили о «Додо», то есть о
графине Евдокии Ростопчиной.
И тогда — и тогда внезапно я вспомнил
дом: уголок комнаты, клочок голубых обоев и запыленный нетронутый
графин с водою на моем столике — на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее подложен свернутый кусочек бумаги. А в соседней комнате, и я их не вижу, будто бы находятся жена моя и сын. Если бы я мог кричать, я закричал бы — так необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых обоев и запыленный, нетронутый
графин.
Прищурив глаза и сопя на весь
дом, он вынимал проволокой из водочного
графина апельсиновые корки.
И все-таки всего ему мало, этому ненасытному к жизни человеку. Жадными, «завидущими» глазами смотрит все время Толстой на жизнь и все старается захватить в ней, ничего не упустить. Все он переиспытал, все умеет, все знает, — и не как-нибудь, не по-дилетантски, а основательно. Приехал в Ясную Поляну один француз. Беседуя с Толстым и
графиней на кругу, перед
домом, француз подошел к реку, на котором упражнялись сыновья Толстых и проделал какой-то нехитрый тур.
Ждать пришлось недолго. Через несколько дней после этого разговора в ворота
дома, занимаемого фон Зееманами, въехал дормез, из которого вышли
графиня Наталья Федоровна, Марья Валерьяновна Зыбина и Арина, поддерживавшая последнюю.
По этой справке оказалось, что у Александра Васильевича находилось: имений родовых 2080 душ, пожалованных 7000 душ, всего 9080 душ; оброку с них 50 000 рублей, каменный
дом в Москве стоит 12 000, пожалованных алмазных вещей на 100 000 рублей. Долгу на графе Суворове: в воспитательный
дом — 10 000 рублей, графу Апраксину 2000, князю Шаховскому 1900, Обрезкову 3000, всего — 17 200 рублей.
Графине Суворовой ежегодно выдавалось по 3300 рублей. Предназначено в подарок: графу Зубову 60 000, Арсеньевой — 30 000.
— Надеюсь, вы зайдете к нам… Хоть завтра… Мы всегда
дома… — сказала, прощаясь,
графиня.
Слышно было по внезапно прекратившемуся звону, как кучер осадил лошадей у подъезда графского
дома, а через несколько минут один из лакеев торопливо бежал по дорожкам парка вслед медленно удалявшейся
графини.
Воспоминания о первой встрече с Минкиной, образ коварной Кати Бахметьевой — живо восстали перед
графиней, когда она подъехала к
дому на Литейной и вошла в подъезд, охраняемый почетным караулом.
После памятного, вероятно, читателям последнего визита к
графине Наталье Федоровне Аракчеевой в
доме матери последней на Васильевском острове и после обещания
графини Натальи Федоровны оказать содействие браку ее с графом Алексеем Андреевичем, Екатерина Петровна, довольная и радостная, вернулась к себе домой.
Чутким сердцем понял он, в связи с рассказом о жизни княгини, слышанном им от
графини Переметьевой, всю разыгравшуюся семейную драму в
доме князя Святозарова.
Даже место в карете, перед тем как ей выехать, согревалось тем же способом, и для этого в
доме содержалась очень толстая немка, которая за полчаса до выезда садилась в карете на то место, которое потом должна была занять
графиня.