Он был вдовец и жил со своей единственной дочерью Настей, хорошенькой блондинкой, с золотисто-льняными волосами, но каким-то не детским — ей шел пятнадцатый год — вдумчивым выражением миловидного личика, в одном из обширных флигелей
дома графини на Поварской улице, близ Арбатских ворот.
Жизнь флигеля шла совершенно отдельно от жизни главного
дома графини, и связующим звеном кроме чисто деловых сношений Ивана Дементьевича с «ее сиятельством» была племянница графини, дочь ее брата, княжна Зинаида Сергеевна Несвицкая, ровесница Насти и большая ее приятельница, часто забегавшая во флигель и по целым часам без умолку болтавшая со своей подругой.
Мы знаем, что любовь он похоронил еще в московском
доме графини Нелидовой, и над разрушенным алтарем этого божества построил себе храм честолюбия и восторженного поклонения царственной женщине.
Картины далекого прошлого неотступно стояли перед духовным взором несчастного «баловня счастья» и за возвращение хотя на мгновение пережитых им сладких минут свиданья с княжною Несвицкою в
доме графини Нелидовой он готов был отдать свое могущество, власть, свое историческое имя и целый рой окружавших его красавиц.
Неточные совпадения
Эта дружба завязалась и продолжалась без ведома старой
графини, жившей в главном
доме со своей дочерью, молодой
графиней Клавдией Афанасьевой, которой в момент нашего рассказа уже исполнилось восемнадцать лет.
Даже место в карете, перед тем как ей выехать, согревалось тем же способом, и для этого в
доме содержалась очень толстая немка, которая за полчаса до выезда садилась в карете на то место, которое потом должна была занять
графиня.
Когда
графине Клавдии или «Клодине», как звала ее
графиня Анна Ивановна, было тринадцать лет, в
доме ее матери появилась княжна Зина, десятилетняя девочка, дочь покойного младшего брата
графини, князя Сергея Несвицкого, умершего молодым вдовцом.
У подъезда
дома она заметила карету
графини.
Направившись к
дому, он отпер подъезд, и
графиня с княгиней вошли в
дом.
Княгиня Зинаида Сергеевна с удовольствием бы провела эти дни наедине сама с собою, но
графиня Клодина, видимо, опасаясь, как бы ее подруга не раздумала и не разрушила бы этим весь хитро придуманный план, являлась к ней ежедневно и под каким-нибудь предлогом увозила ее из
дому.
— Степан! — остановил его князь. — Когда
графиня выйдет из
дома, доложишь сейчас же мне.
Светская сплетня сделала свое дело, и имя княгини и ее странный, несвоевременный отъезд начали сопоставлять с не менее таинственным почти бегством из Петербурга
графини Переметьевой и странно совпавшим с этими двумя эпизодами самоубийством офицера в необитаемом
доме покойной
графини Переметьевой.
Чутким сердцем понял он, в связи с рассказом о жизни княгини, слышанном им от
графини Переметьевой, всю разыгравшуюся семейную драму в
доме князя Святозарова.
И весной 1898 года состоялось в ресторане «Эрмитаж» учредительное собрание, выработан был устав, а в октябре 1899 года, в год столетия рождения Пушкина, открылся Литературно-художественный кружок в
доме графини Игнатьевой, на Воздвиженке.
В
доме графини давно вздыхали о княжне Анастасии, «терзавшейся в руках безверной матери», вздыхала «об этой мученице» сама хозяйка, вздыхали ее гости, и, наконец, кому-то из них пришла гениальная мысль вырвать княжну у матери и выдать ее замуж, нимало не медля.
Неточные совпадения
Просидев
дома целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание
графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
— Не угодно ли вам прохладиться? — сказал брат Василий Чичикову, указывая на
графины. — Это квасы нашей фабрики; ими издавна славится
дом наш.
— Должно быть, есть люди, которым все равно, что защищать. До этой квартиры мы с мужем жили на Бассейной, в
доме, где квартировала
графиня или княгиня — я не помню ее фамилии, что-то вроде Мейендорф, Мейенберг, вообще — мейен. Так эта
графиня защищала право своей собачки гадить на парадной лестнице…
В
дом, в котором была открыта подписка, сыпались деньги со всего Парижа как из мешка; но и
дома наконец недостало: публика толпилась на улице — всех званий, состояний, возрастов; буржуа, дворяне, дети их,
графини, маркизы, публичные женщины — все сбилось в одну яростную, полусумасшедшую массу укушенных бешеной собакой; чины, предрассудки породы и гордости, даже честь и доброе имя — все стопталось в одной грязи; всем жертвовали (даже женщины), чтобы добыть несколько акций.
Она жила у Фанариотовой, своей бабушки, конечно как ее воспитанница (Версилов ничего не давал на их содержание), — но далеко не в той роли, в какой обыкновенно описывают воспитанниц в
домах знатных барынь, как у Пушкина, например, в «Пиковой даме» воспитанница у старой
графини.