Неточные совпадения
Самгин
дошел до маленькой, древней
церкви Георгия Победоносца, спрятанной в полукольце домиков; перед папертью врыты в землю, как тумбы, две старинные пушки.
Он вздохнул, и они молча
дошли до Владимирской
церкви, свернули в переулок и вошли в подъезд барского дома.
— Есть, батюшка, да сил нет, мякоти одолели,
до церкви дойду — одышка мучает. Мне седьмой десяток! Другое дело, кабы барыня маялась в постели месяца три, да причастили ее и особоровали бы маслом, а Бог, по моей грешной молитве, поднял бы ее на ноги, так я бы хоть ползком поползла. А то она и недели не хворала!
Мы
дошли до конца улицы и уперлись в довольно большую протестантскую
церковь с оградой.
Больше трех раз кряду нельзя ставить деньги на кон, — я стал бить чужие ставки и выиграл еще копейки четыре да кучу бабок. Но когда снова
дошла очередь
до меня, я поставил трижды и проиграл все деньги, как раз вовремя: обедня кончилась, звонили колокола, народ выходил из
церкви.
Всякая
церковь выводит свое исповедание через непрерывное предание от Христа и апостолов. И действительно, всякое христианское исповедание, происходя от Христа, неизбежно должно было
дойти до настоящего поколения через известное предание. Но это не доказывает того, чтобы одно из этих преданий, исключая все другие, было несомненно истинно.
Разве что-либо другое делало и делает католичество с своим запретом чтения Евангелия и с своим требованием нерассуждающей покорности церковным руководителям и непогрешимому папе? Разве что-либо другое, чем русская
церковь, проповедует католичество? Тот же внешний культ, те же мощи, чудеса и статуи, чудодейственные Notre-Dames и процессии. Те же возвышенно туманные суждения о христианстве в книгах и проповедях, а когда
дойдет до дела, то поддерживание самого грубого идолопоклонства.
Бывало, ходишь около её, как грешник вокруг
церкви, со страшком в грудях, думаешь — какие бы особенные слова сказать ей, чтобы
до сердца
дошли?
И действительно, я зашел в кофейную Амбиеля (в доме армянской
церкви) и на двугривенный приобрел сладких пирожков (тогда двугривенный стоил в Петербурге восемьдесят копеек на ассигнации, в Москве же ценность его
доходила до рубля) и разделил их с доброю своею подругой.
Проповеди о посте или о молитве говорить они уже не могут, а всё выйдут к аналою, да экспромту о лягушке: «как, говорят, ныне некие глаголемые анатомы в светских книгах о душе лжесвидетельствуют по рассечению лягушки», или «сколь дерзновенно, говорят, ныне некие лжеанатомы по усеченному и электрическою искрою припаленному кошачьему хвосту полагают о жизни»… а прихожане этим смущались, что в
церкви, говорят, сказывает он негожие речи про припаленный кошкин хвост и лягушку; и
дошло это вскоре
до благочинного; и отцу Ивану экспромту теперь говорить запрещено иначе как по тетрадке, с пропуском благочинного; а они что ни начнут сочинять, — всё опять мимоволыю или от лягушки, или — что уже совсем не идуще — от кошкина хвоста пишут и, главное, всё понапрасну, потому что говорить им этого ничего никогда не позволят.
Весь мокрый, встал он на ноги и вышел на улицу. Темно было. Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец,
дошел до какой-то
церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда, и встав в самый темный угол
церкви, упал на колени и зарыдал.
Говоря эти грустные речи,
До кладбища мы скоро
дошлиИ покойника в
церковь внесли.
Много их там гуртом отпевалось,
Было тесно — и трудно дышалось.
Я ушел по кладбищу гулять;
Там одной незаметной могилы,
Где уснули великие силы,
Мне хотелось давно поискать.
А там, на Москве у нас,
церквей божиих не сочтешь; енералов и всяких важных господ видимо-невидимо, а к тому же и деток надобно обучать…» В таких-то приятных и поучительных разговорах
дошла дворня
до своих изб, клетей и амбарушек и, разбившись на кружки, принялась пировать на свободе.
Выйдя от Доминика, Хвалынцев пошел по направлению к Полицейскому мосту. Не
доходя голландской
церкви, близ магазина Юнкера, он почувствовал, что кто-то легонько дотронулся сзади
до его локтя, обернулся и вдруг онемел от неожиданного радостного изумления. Перед ним стояла Татьяна Николаевна Стрешнева. Лицо ее улыбалось и радовалось.
Но, слушая его песнопения в
церкви, слушая чтение возвышающих душу псалмов Давида и молитв, сложенных древними учителями, Кислов
доходил до отчаянья.
Так называемый консерватизм, чаще всего у нас сходящийся с полною косностью, недавно
дошел было
до того, что наши пустосвяты были склонны видеть зло в самом возрастающем внимании мирян к делам
церкви.
Мне казалось только, что
церковь не
дошла до тех выводов, которые вытекают из учения Христа, но я никак не думал, что новый открывшийся мне смысл учения Христа и выводы из него разъединят меня с учением
церкви.
Люди христианского мира, приняв под видом христианского учения составленное
церковью извращение его, заменившее язычество и сначала отчасти удовлетворявшее людей своими новыми формами, перестали со временем верить и в это извращенное
церковью христианство и
дошли наконец
до того, что остались без всякого религиозного понимания жизни и вытекающего из него руководства поведения.
Чтобы не
дошло до большего соблазна, в дело вмешался «тоя ж
церкви действительный священник Гавриил Григорьев и приходские люди, чтобы он, поп, мятежа в
церкви не чинил, но он не преставал». Антифонов допеть не дал, да еще заставлял распевшегося Перфилия читать прокимны, но это увидал пономарь, который взял и «проговорил говорком» прокимны на левом клиросе. «А антифоны за мятежем и несогласием оставили не допевши».