Неточные совпадения
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить руку дочери, начать дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом
сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное
религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
— Вообще интеллигенция не
делает революций, даже когда она психически деклассирована. Интеллигент — не революционер, а реформатор в науке, искусстве,
религии. И в политике, конечно. Бессмысленно и бесполезно насиловать себя, искусственно настраивать на героический лад…
У него была привычка
делать заметки на полях, а он так безжалостно думал о России, о
религии… и вообще.
Но человек
сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы
религии, философии, науки, государства и вся мерзость жизни.
Я приставал к нему часто с
религией, но тут туману было пуще всего. На вопрос: что мне
делать в этом смысле? — он отвечал самым глупым образом, как маленькому: «Надо веровать в Бога, мой милый».
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего не слышали. Правда, в одном и вы справедливы: если я сказал, что это дело «очень простое», то забыл прибавить, что и самое трудное. Все
религии и все нравственности в мире сводятся на одно: «Надо любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется, проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
Предсказываю вам, что вы закроете опять Японию, ничего не
сделаете для
религии и испортите торговлю.
Погубить же, разорить, быть причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему народу и
религии отцов, как он
сделал это в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского, он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма; не считал также бесчестным то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Привычка к оружию, необходимая для сибиряка, повсеместна; привычка к опасностям, к расторопности
сделала сибирского крестьянина более воинственным, находчивым, готовым на отпор, чем великорусского. Даль церквей оставила его ум свободнее от изуверства, чем в России, он холоден к
религии, большей частью раскольник. Есть дальние деревеньки, куда поп ездит раза три в год и гуртом накрещивает, хоронит, женит и исповедует за все время.
Из протестантизма они
сделали свою
религию —
религию, примирявшую совесть христианина с занятием ростовщика, —
религию до того мещанскую, что народ, ливший кровь за нее, ее оставил. В Англии чернь всего менее ходит в церковь.
Родовые
религии сделали возможными первые стадии человеческой истории; в них открылись элементарно необходимые истины; но откровения о личности и ее идеальной природе в них не было еще, не настало еще для этого время.
Отступники откровенной
религии более доселе в России
делали вреда, нежели непризнаватели бытия божия, афеисты.
Я прошу поцеловать ручку у батюшки и матушки. Если провидению не угодно, чтоб мы здесь увиделись, в чем, впрочем, я не отчаиваюсь, то будем надеяться, что бог, по милосердию своему, соединит нас там, где не будет разлуки. Истинно божеская
религия та, которая из надежды
сделала добродетель. Обнимите всех добрых друзей.
— Ну, походите в тамошний университет на лекции естественных наук и вслушайтесь внимательно, какие гигантские успехи
делают науки этого рода!.. А когда ум человека столь занялся предметами мира материального, что стремится даже как бы одухотворить этот мир и в самой материи найти конечную причину, так тут всем
религиям и отвлеченным философиям не поздоровится, по пословице: «Когда Ванька поет, так уж Машка молчи!»
— Я верю, — объяснила gnadige Frau со своей обычной точностью, — что мы, живя честно, трудолюбиво и не
делая другим зла, не должны бояться смерти; это говорит мне моя
религия и масонство.
Милорадович показал это письмо государю, и Александр Павлович по этому поводу написал старику собственноручно, что в обществе госпожи Татариновой ничего нет такого, что отводило бы людей от
религии, а, напротив того, учение ее может
сделать человека еще более привязанным к церкви.
— И того вы не имеете права
делать: сами вы русская, отец у него русский, и потому он должен оставаться русским, пока у него собственного, личного какого-нибудь желания не явится по сему предмету; а то вдруг вы
сделаете его, положим, каким-нибудь немцем и протестантом, а он потом спросит вас: «На каком основании, маменька, вы отторгнули меня от моей родины и от моей природной
религии?» — что вы на это скажете ему?
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям,
религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не
сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их.
Дело в том, что Ольга Сергеевна еще за границей слышала, что в Петербурге народились какие-то нигилисты, род особенного сословия, которого не коснулись краткие начатки нравственности и
религии и которое, вследствие того, ничем не занимается, ни науками, ни художествами, а только
делает революции.
— Что, братец,
делать! Но я, однако, терплю. Я бы тебе посоветовал искать утешение в
религии. Ты молишься богу?
— Нам с тобой, Александр Афанасьевич, как видным лицам в городе, — сказал он, — надо в народе
религии пример показать и к церкви
сделать почтение.
Он улыбнулся и вдруг дернул за золотистый шнурок зеленую занавесь, а за тою занавесью у него сидит в кресле его жена англичанка и пред свечою на длинных спицах вязанье
делает. Она была прекрасная барыня, благоуветливая, и хотя не много по-нашему говорила, но все понимала, и, верно, хотелось ей наш разговор с ее мужем о
религии слышать.
Марья Ивановна. А совершенное равнодушие к семье и прямо idée fixe [навязчивая идея (франц.)] — Евангелие. Он читал целыми днями, по ночам не спал, вставал, читал,
делал заметки, выписки, потом стал ездить к архиереям, к старцам, все советоваться об
религии.
Я чувствую себя обязанным пожертвовать ради христианства собственностью, славой, жизнью, но ни для какой
религии я не могу жертвовать тем разумом, который возвышает меня над животным и
делает меня человеком.
Самобытность
религии основана на том, что
религия обладает своим способом опознания Божества, или органом трансцендентного, своим удостоверением или (если распространить на область религиозной жизни понятие опыта, как
сделал это Джемс) своим особым опытом.
Религия вне морального ее трактования кажется ему идолопоклонством — Abgötterei [«Идолопоклонство в практическом смысле — это все еще та
религия, которая мыслит высшее существо со свойствами, по которым и нечто другое, а не моральность сама по себе может быть подходящим условием для того, чтобы сообразоваться с его волей во всем, что в состоянии
делать человек» (там же С. 497).].
Но то, что естественно для рационалиста Спинозы, совершенно непозволительно для антиинтеллектуалиста Шлейермахера, который
делает здесь философски неоправданное позаимствование из своего пасторского мировоззрения, каковыми, кстати сказать, вообще кишат «Речи о
религии».
Если одни, ссылаясь на автономность этики, отожествляют с нею
религию, то другие, исходя из той же самой автономности, хотят ее
сделать от
религии совершенно независимой.
С. 316.], и в этой двойственности и противоречивости заключается необходимость перехода к философии, которая то же самое дело, что и
религия,
делает в форме мышления, тогда как «
религия, как, так сказать, непроизвольно (unbefangen) мыслящий разум, остается в форме представления» [Ср. там же.
«Человек не должен ничего
делать из
религии, it должен все
делать и осуществлять с
религией; непрерывно, подобно священной и музыке, религиозные чувства должны сопровождать его деятельную жизнь, и нигде и никогда он не должен терять их».
Если бы он совершил первое, он перестал бы быть
религией: но так как он
делает последнее, он остается
религией и лишь ставит нам проблему, как возможно обожествлять ничто» (E. Hartmann. Die Religion des Geistes, 3-te Aufl., 4–5).
В
религии человеческому духу становится доступно то, чего он не постигает ни в науке, ни в этике, ни в эстетике (хотя каждая из них в отдельности и может указывать путь к
религии, да и действительно это по-своему
делает).
(Очевидна вся недостаточность этого аргумента, который скорее может быть приведен в защиту идеи откровения, нежели для подтверждения общей точки зрения Гегеля: для него Бог дан в мышлении, есть мышление, а при этом, строго говоря, некому и нечему открываться, и если сам Гегель и говорит об откровенной
религии, то
делает это по своей обычной манере пользоваться эмпирическими данными для нанизывания их на пан-логическую схему).
А патер все страстнее и страстнее говорил о католической
религии, о папе, о тех утешениях и радостях, которые дает католичество, и как бы мимоходом
делал неодобрительные отзывы о «схизме», сетуя, что схизматики, разумея под ними православных, не просветлены истинным учением.
Для нас не новая
религия служит причиною изменения народного богочувствования. Скорее наоборот: только изменившееся отношение народа к божеству и жизни
делает возможным не формальное, а действительно внутреннее усвоение новой
религии. Рассмотрим же прежде всего те внутренние изменения в эллинском духе, которые
сделали возможным завоевание Эллады Дионисом. Ярко и цельно эти изменения выражаются в послегомеровской литературе.
Русский коммунизм
делает последовательный и крайний вывод из точек зрения Маркса на
религию, которого не хотела
сделать социал-демократия, впитавшая в себя некоторые принципы либерализма.
Хотя дух просветительского материализма XVIII века очень силен в коммунизме, но русские коммунисты, специалисты по антирелигиозной пропаганде,
делают различие между просветительской борьбой радикальной буржуазии против
религии и классовой, пролетарской, революционной борьбой против
религии.
Именно религиозный характер коммунизма, именно
религия коммунизма и
делает его антирелигиозным и антихристианским.
Ленин ненавидел самое слово
религия и был тоже вроде „попа без рясы“, потому что он проповедовал, как то одно время пытался
делать Луначарский.
— Они говорят, что благодарность забывается народом, когда он стонет под железным игом, когда польское имя здесь в унижении, в презрении,
религия их гонима, когда из поляков хотят
сделать рабов, а не преданных подданных.
И он опять стал толковать о том, что Новый завет есть естественное продолжение Ветхого, что иудаизм отжил свой век. Подбирая фразы, он как будто старался собрать все силы своего убеждения и заглушить ими беспокойство души, доказать себе, что, переменив
религию отцов, он не
сделал ничего страшного и особенного, а поступил, как человек мыслящий и свободный от предрассудков, и что поэтому он смело может оставаться в комнате один на один со своею совестью. Он убеждал себя и глазами просил у меня помощи…
Представители
религии социализма «ставят в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли свободу и
сделали так для того, чтобы
сделать людей счастливыми».
Да и наконец, это грех: справляться, что
делают души на том свете… par le spiritisme [с помощью спиритизма (фр.).].
Религия не позволяет этого.
— Законы,
религия… На что̀ бы они были выдуманы, ежели бы они не могли
сделать этого! — сказала Элен.
Социализм
делает из хлеба
религию и за хлеб продает духовную свободу человека.
Религия, наука, общественное мнение, все в один голос говорят, что дурна та жизнь, которую мы ведем, но что учение о том, как самим стараться быть лучше и этим
сделать и самую жизнь лучше, — учение это неисполнимо.
Религия людей, не признающих
религии, есть
религия покорности всему тому, что
делает сильное большинство, т. е., короче,
религия повиновения существующей власти.
Есть даже странное убеждение, что они не нужны, что
религия есть только известные слова о будущей жизни, о боге, известные обряды, очень полезные для спасения души по мнению одних и ни на что ненужные по мнению других, а что жизнь идет сама собой и что для нее не нужно никаких основ и правил; нужно только
делать то, что велят.
Есть только два пути, говорят нам наши учителя: верить и повиноваться нам и властям и участвовать в том зле, которое мы учредили, или уйти из мира и идти в монастырь, не спать и не есть или на столбе гноить свою плоть, сгибаться и разгибаться и ничего не
делать для людей; или признать учение Христа неисполнимым и потому признать освященную
религией беззаконность жизни; или отречься от жизни, что равносильно медленному самоубийству.