Неточные совпадения
Поспел горох! Накинулись,
Как саранча на полосу:
Горох, что
девку красную,
Кто ни пройдет — щипнет!
Теперь горох у всякого —
У старого, у малого,
Рассыпался горох
На семьдесят дорог!
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно
было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели.
Девка!
Девка! Палашка!
Девка!
Сколько затем ни предлагали
девке Амальке вопросов, она презрительно молчала; сколько ни принуждали ее повиниться — не повинилась. Решено
было запереть ее в одну клетку с беспутною Клемантинкой.
Нечто подобное
было, по словам старожилов, во времена тушинского царика, да еще при Бироне, когда гулящая
девка, Танька-Корявая, чуть-чуть не подвела всего города под экзекуцию.
«Ужасно
было видеть, — говорит летописец, — как оные две беспутные
девки, от третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы
были! Довольно сказать, что к утру на другой день в клетке ничего, кроме смрадных их костей, уже не
было!»
Ходили по рукам полемические сочинения, в которых объяснялось, что горчица
есть былие, выросшее из тела девки-блудницы, прозванной за свое распутство горькою — оттого-де и пошла в мир «горчица».
— То
есть что же? Пойти ухаживать за дворовыми
девками? — спросил Левин.
Уж одно, что его жена, его Кити,
будет в одной комнате с
девкой, заставляло его вздрагивать от отвращения и ужаса.
Девки и молодые ребята становятся в две шеренги, одна против другой, хлопают в ладоши и
поют.
Другое происшествие, недавно случившееся,
было следующее: казенные крестьяне сельца Вшивая-спесь, соединившись с таковыми же крестьянами сельца Боровки, Задирайлово-тож, снесли с лица земли будто бы земскую полицию в лице заседателя, какого-то Дробяжкина, что будто земская полиция, то
есть заседатель Дробяжкин, повадился уж чересчур часто ездить в их деревню, что в иных случаях стоит повальной горячки, а причина-де та, что земская полиция, имея кое-какие слабости со стороны сердечной, приглядывался на баб и деревенских
девок.
Из брички вылезла
девка, с платком на голове, в телогрейке, и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, хоть бы и мужчине (малый в куртке из пеструшки [Пеструшка — домотканая пестрая ткань.]
был уже потом стащен за ноги, ибо спал мертвецки).
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем
будет веден разговор у них в то время, когда дворовая
девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
— Вы думаете: «Дурак, дурак этот Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет».
Будет готов, почтеннейший. Не успеет стриженая
девка косы заплесть, как он
поспеет.
Породистые, стройные
девки, каких трудно
было найти в другом месте, заставляли его по нескольким часам стоять вороной.
Означено
было также обстоятельно, кто отец, и кто мать, и какого оба
были поведения; у одного только какого-то Федотова
было написано: «отец неизвестно кто, а родился от дворовой
девки Капитолины, но хорошего нрава и не вор».
Это
была высокая, неуклюжая, робкая и смиренная
девка, чуть не идиотка, тридцати пяти лет, бывшая в полном рабстве у сестры своей, работавшая на нее день и ночь, трепетавшая перед ней и терпевшая от нее даже побои.
Раскольников любопытно поглядел на говорившую. Это
была рябая
девка, лет тридцати, вся в синяках, с припухшею верхнею губой. Говорила и осуждала она спокойно и серьезно.
— За что бедная
девка просидела в чулане, пока мы не воротились?» Иван Кузмич не
был приготовлен к таковому вопросу; он запутался и пробормотал что-то очень нескладное.
— О! — возразил генерал. — Это еще не беда: лучше ей
быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию; а когда его расстреляем, тогда, бог даст, сыщутся ей и женишки. Миленькие вдовушки в
девках не сидят; то
есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдет себе мужа, нежели девица.
Неприятно
было тупое любопытство баб и
девок, в их глазах он видел что-то овечье, животное или сосредоточенность полуумного, который хочет, но не может вспомнить забытое. Тугоухие старики со слезящимися глазами, отупевшие от старости беззубые, сердитые старухи, слишком независимые, даже дерзкие подростки — все это не возбуждало симпатий к деревне, а многое казалось созданным беспечностью, ленью.
— Ну — вас не обманешь! Верно, мне — стыдно, живу я, как скот. Думаете, — не знаю, что голуби — ерунда? И
девки — тоже ерунда. Кроме одной, но она уж наверное — для обмана! Потому что — хороша! И может меня в руки взять. Жена
была тоже хороша и — умная, но — тетка умных не любит…
Пьет да
ест Васяга,
девок портит,
Молодым парням — гармоньи дарит,
Стариков — за бороды таскает,
Сам орет на всю калуцку землю:
— Мне — плевать на вас, земные люди.
Я хочу — грешу, хочу — спасаюсь!
Все равно: мне двери в рай открыты,
Мне Христос приятель закадышный!
И вот эта чувственная, разнузданная бабенка заставляет слушать ее, восхищаться ею сотни людей только потому, что она умеет
петь глупые песни, обладает способностью воспроизводить вой баб и
девок, тоску самок о самцах.
Был я глуп, как полагается, и глуп я
был долго, работал, водку
пил, с
девками валандался, ни о чем не думал.
Я велел скотнице, старому кучеру и двум старым
девкам выбраться оттуда в избу: долее опасно бы
было оставаться».
— Да, темно на дворе, — скажет она. — Вот, Бог даст, как дождемся Святок, приедут погостить свои, ужо
будет повеселее, и не видно, как
будут проходить вечера. Вот если б Маланья Петровна приехала, уж тут
было бы проказ-то! Чего она не затеет! И олово лить, и воск топить, и за ворота бегать;
девок у меня всех с пути собьет. Затеет игры разные… такая право!
— Что он там один-то
будет делать? — говорил он в лавочке. — Там, слышь, служат господам всё
девки. Где
девке сапоги стащить? И как она станет чулки натягивать на голые ноги барину?..
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла.
Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого
поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Будь она в Москве, в Петербурге или другом городе и положении, — там опасение, страх лишиться хлеба, места положили бы какую-нибудь узду на ее склонности. Но в ее обеспеченном состоянии крепостной дворовой
девки узды не существовало.
В дворне, после пронесшейся какой-то необъяснимой для нее тучи,
было недоумение, тяжесть. Люди притихли. Не слышно шума, брани, смеха, присмирели
девки, отгоняя Егорку прочь.
Просить бабушка не могла своих подчиненных: это
было не в ее феодальной натуре. Человек, лакей, слуга,
девка — все это навсегда, несмотря ни на что, оставалось для нее человеком, лакеем, слугой и
девкой.
— Да, правда: он злой, негодный человек, враг мой
был, не любила я его! Чем же кончилось? Приехал новый губернатор, узнал все его плутни и прогнал! Он смотался, спился, своя же крепостная
девка завладела им — и пикнуть не смел. Умер — никто и не пожалел!
Над толпой у двора старосты стоял говор, но как только Нехлюдов подошел, говор утих, и крестьяне, так же как и в Кузминском, все друг за другом поснимали шапки. Крестьяне этой местности
были гораздо серее крестьян Кузминского; как
девки и бабы носили пушки в ушах, так и мужики
были почти все в лаптях и самодельных рубахах и кафтанах. Некоторые
были босые, в одних рубахах, как пришли с работы.
— А хоть бы и так, — худого нет; не все в
девках сидеть да книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год
девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы у меня трое детей
было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
«Вот этой жениха не нужно
будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в
девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Калганов не хотел
было пить, и хор
девок ему сначала не понравился очень, но,
выпив еще бокала два шампанского, страшно развеселился, шагал по комнатам, смеялся и все и всех хвалил, и песни и музыку.
Намерение
было серьезное: она вынула из кармана беленький батистовый платочек и взяла его за кончик, в правую ручку, чтобы махать им в пляске. Митя захлопотал,
девки затихли, приготовясь грянуть хором плясовую по первому мановению. Максимов, узнав, что Грушенька хочет сама плясать, завизжал от восторга и пошел
было пред ней подпрыгивать, припевая...
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали
девки. Но ее там не
было. В голубой комнате тоже не
было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она
была там. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
— Где ты мог это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по чужим столам да при милости на кухне числился. Положим, я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь
есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу
быть родней, публичной
девке, прошу понять-с!
Но
девок всего пришло только три, да и Марьи еще не
было.
Раз случилось, что новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен
был в своих лучших чувствах, увидав Лизавету, и хотя понял, что это «юродивая», как и доложили ему, но все-таки поставил на вид, что молодая
девка, скитающаяся в одной рубашке, нарушает благоприличие, а потому чтобы сего впредь не
было.
В первый год брака Аделаиды Ивановны с Федором Павловичем, раз в деревне, деревенские
девки и бабы, тогда еще крепостные, собраны
были на барский двор попеть и поплясать.
Митя распорядился, чтобы
был сварен шоколад на всех
девок и чтобы не переводились всю ночь и кипели три самовара для чаю и пунша на всякого приходящего: кто хочет, пусть и угощается.
А
девки все, сколько их ни
есть, вшивые.
Оказалось, что Максимов уж и не отходил от
девок, изредка только отбегал налить себе ликерчику, шоколаду же
выпил две чашки. Личико его раскраснелось, а нос побагровел, глаза стали влажные, сладостные. Он подбежал и объявил, что сейчас «под один мотивчик» хочет протанцевать танец саботьеру.
Эта Лизавета Смердящая
была очень малого роста
девка, «двух аршин с малым», как умилительно вспоминали о ней после ее смерти многие из богомольных старушек нашего городка.
Сумасшедший резчик
был на вид угрюм и скуп на слова; по ночам
пел песню «о прекрасной Венере» и к каждому проезжему подходил с просьбой позволить ему жениться на какой-то
девке Маланье, давно уже умершей.
— Нет, батюшка, не
был. Татьяна Васильевна покойница — царство ей небесное! — никому не позволяла жениться. Сохрани Бог! Бывало, говорит: «Ведь живу же я так, в
девках, что за баловство! чего им надо?»
— А тебе говорят, не забывайся… Как ты там барыне, по-твоему, ни нужен, а коли из нас двух ей придется выбирать, — не удержишься ты, голубчик! Бунтовать никому не позволяется, смотри! (Павел дрожал от бешенства.) А
девке Татьяне поделом… Погоди, не то ей еще
будет!
— Как погляжу я, барин, на вас, — начала она снова, — очень вам меня жалко. А вы меня не слишком жалейте, право! Я вам, например, что скажу: я иногда и теперь… Вы ведь помните, какая я
была в свое время веселая? Бой-девка!.. так знаете что? Я и теперь песни
пою.