Неточные совпадения
Анна, не
отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на то место, где упал Вронский; но было так далеко, и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела итти; но в это время подскакал офицер и что-то докладывал
Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
Пугачев грозно взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему
государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и
отвечал твердым голосом: «Ты мне не
государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком.
— Чему ты усмехаешься? — спросил он меня нахмурясь. — Или ты не веришь, что я великий
государь?
Отвечай прямо.
«Присягай, — сказал ему Пугачев, —
государю Петру Федоровичу!» — «Ты нам не
государь, —
отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего капитана.
— Позвольте вас, милостивый
государь, предупредить и еще раз вам напомнить, если вы только не знали того, — с особенным и весьма строгим внушением проговорил прокурор, — что вы имеете полное право не
отвечать на предлагаемые вам теперь вопросы, а мы, обратно, никакого не имеем права вымогать у вас ответы, если вы сами уклоняетесь
отвечать по той или другой причине.
— Пощадите,
государь мой, —
отвечаю я: — смею ли я говорить вам грубости, когда ваш характер я столько же уважаю, как и ваш ум.
— Я должен повиноваться, —
отвечал Полежаев.
Государь подошел к нему, положил руку на плечо и, сказав...
— С удовольствием, —
отвечал государь император и проследовал в улицу Лафит.
Президент не нашелся и
отвечал, что Аракчеев — «самый близкий человек к
государю».
—
Государь, —
ответил Стааль, — пощадите мои седые волосы, я дожил до них без малейшего пятна. Мое усердие известно вашему величеству, кровь моя, остаток дней принадлежат вам. Но тут дело идет о моей чести — моя совесть восстает против того, что делается в комиссии.
Ротшильд согласился принять билет моей матери, но не хотел платить вперед, ссылаясь на письмо Гассера. Опекунский совет действительно отказал в уплате. Тогда Ротшильд велел Гассеру потребовать аудиенции у Нессельроде и спросить его, в чем дело. Нессельроде
отвечал, что хотя в билетах никакого сомнения нет и иск Ротшильда справедлив, но что
государь велел остановить капитал по причинам политическим и секретным.
Вот при Павле Петровиче такой казус был: встретился
государю кто-то из самых простых и на вопрос: «Как вас зовут?» —
отвечал: «Евграф такой-то!» А
государь недослышал и переспросил: «Граф такой-то?» — «Евграф такой-то», — повторил спрашиваемый.
— Во-первых, я вам не «милостивый
государь», а во-вторых, я вам никакого объяснения давать не намерен, — резко
ответил ужасно разгорячившийся Иван Федорович, встал с места и, не говоря ни слова, отошел к выходу с террасы и стал на верхней ступеньке, спиной к публике, — в величайшем негодовании на Лизавету Прокофьевну, даже и теперь не думавшую трогаться с своего места.
Платов ничего
государю не
ответил, только свой грабоватый нос в лохматую бурку спустил, а пришел в свою квартиру, велел денщику подать из погребца фляжку кавказской водки-кислярки [Кизлярка — виноградная водка из города Кизляра. (Прим. автора.)], дерябнул хороший стакан, на дорожний складень Богу помолился, буркой укрылся и захрапел так, что во всем доме англичанам никому спать нельзя было.
— Сиди, — говорит, — здесь до самого Петербурга вроде пубеля, — ты мне за всех
ответишь. А вы, — говорит свистовым, — теперь гайда! Не зевайте, чтобы послезавтра я в Петербурге у
государя был.
Государь Николай Павлович в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил, он и
ответил Платову...
[На лаконическое письмо Пущина дочь Рылеева
ответила ему 7 апреля из Тулы: «Милостивый
государь, почтеннейший Иван Иванович.
Он нашелся и
отвечал императору Александру: «Вы меня предупредили,
государь, я искал случая принести вашему величеству повинную за Пушкина: он, бедный, в отчаянии; приходил за моим позволением письменно просить княжну, чтоб она великодушно простила ему это неумышленное оскорбление».
Все глаза на этом бале были устремлены на ослепительную красавицу Бахареву; император прошел с нею полонез, наговорил любезностей ее старушке-матери, не умевшей ничего
ответить государю от робости, и на другой день прислал молодой красавице великолепный букет в еще более великолепном порт-букете.
— Ваш сын должен служить в гвардии!.. Он должен там же учиться, где и мой!.. Если вы не генерал, то ваши десять ран, я думаю, стоят генеральства; об этом доложат
государю,
отвечаю вам за то!
— Трусов за то презирают-с, —
отвечал Эйсмонд с ударением, — что трус думает и заботится только об себе, а храбрый — о
государе своем и об отечестве.
— Ужасная! —
отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло:
государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
Здесь я командую, и я
отвечаю перед Богом и
государем!
— На этот вопрос я
отвечу вам немедленно, а покуда позвольте мне познакомить вас еще с одним милым молодым человеком… Николай Федорыч! пожалуйте-ка, милостивый
государь, сюда!..
— Да так, —
отвечаю, — для моей совести, чтобы я не без наказания своего
государя офицера оскорбил.
— Нет-с, это, —
отвечаю, — мало ли что добрый, это так нельзя, потому что это у меня может на совести остаться: вы защитник отечества, и вам, может быть, сам
государь «вы» говорил.
Противники и секунданты обменялись, как водится, поклонами; один доктор даже бровью не повел — и присел, зевая, на траву: «Мне, мол, не до изъявлений рыцарской вежливости». Г-н фон Рихтер предложил г-ну «Тшибадола» выбрать место; г-н «Тшибадола»
отвечал, тупо ворочая языком («стенка» в нем опять обрушилась), что: «Действуйте, мол, вы, милостивый
государь; я буду наблюдать…»
— Подробностей не знаю, —
отвечал Пилецкий, — кроме того, что Екатерина Филипповна писала письмо к
государю.
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры великий князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже
государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович пришли в театре на сцену… Великий князь что-то такое сострил. Тогда
государь обращается к Каратыгину и говорит: «Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, —
ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
— Никакой, ни малейшей! —
отвечал Марфин, постукивая своей маленькой ножкой. — Я говорю это утвердительно, потому что по сему поводу мне переданы были слова самого
государя.
— В ратный-то строй пригодны, —
ответил Никита Романович, — только уж,
государь, не вели их в опричнину вписывать!
— Если кто из вас, — продолжал князь, — хоть пальцем тронет этого человека, я тому голову разрублю, а остальные будут
отвечать государю!
—
Государь, —
отвечал Морозов, продолжая стоять на коленях, — не пригоже тому рядиться в парчу, у кого дом сожгли твои опричники и насильно жену увезли.
Государь, — продолжал он твердым голосом, — бью тебе челом в обиде моей на оружничего твоего, Афоньку Вяземского!
— Великий
государь, —
ответил Кольцо, собирая все свое присутствие духа, — не заслужил я еще тогда твоей великой милости. Совестно мне было тебе на глаза показаться; а когда князь Никита Романыч повел к тебе товарищей, я вернулся опять на Волгу, к Ермаку Тимофеичу, не приведет ли бог какую новую службу тебе сослужить!
— И на этом благодарим твою царскую милость, —
ответил Кольцо, вторично кланяясь. — Это дело доброе; только не пожалей уж, великий
государь, поверх попов, и оружия дать нам сколько можно, и зелья огнестрельного поболе!
— Потравились маленько с мужиками! —
отвечал, он полухитро, полудерзко, — нечего греха таить; в том виноваты,
государь, что с твоими с опальниками потравились. Ведь деревня-то,
государь, боярина Морозова!
—
Государь, —
ответил скромно Перстень, — много нас здесь бояр без имени-прозвища, много князей без роду-племени. Носим что бог послал!
— А я, —
ответил Годунов, — скажу
государю, что ты хотел убить его изменника без допроса, потому что боишься его показаний!
— Жаль,
государь! —
отвечал Кольцо, не боясь раздражить царя этим признанием.
— Надёжа-государь! —
отвечал стремянный с твердостию, — видит бог, я говорю правду. А казнить меня твоя воля; не боюся я смерти, боюся кривды, и в том шлюсь на целую рать твою!
—
Государь, —
ответил он, — как Морозов во всю жизнь чинил, так и до смерти чинить будет. Стар я,
государь, перенимать новые обычаи. Наложи опять опалу на меня, прогони от очей твоих — а ниже Годунова не сяду!
— Ты знаешь,
государь, —
ответил Вяземский, еще более удивленный, — что дом разграблен не по моему указу, а что я увез боярыню, на то было у меня твое дозволение!
—
Государь, —
ответил князь, которого лицо было покрыто смертельною бледностью, — ворог мой испортил меня! Да к тому ж я с тех пор, как оправился, ни разу брони не надевал. Раны мои открылись; видишь, как кровь из-под кольчуги бежит! Дозволь,
государь, бирюч кликнуть, охотника вызвать, чтобы заместо меня у поля стал!
—
Государь, —
ответил Серебряный скромно, — из тюрьмы ушел я не сам, а увели меня насильно станичники. Они же разбили ширинского мурзу Шихмата, о чем твоей милости, должно быть, уже ведомо. Вместе мы били татар, вместе и отдаемся на твою волю; казни или милуй нас, как твоя царская милость знает!
— Надёжа-государь, —
ответил Басманов, теряя терпение, — коли не люб я тебе, отпусти меня совсем!
— Не на чем,
государь! —
отвечал Перстень. — Кабы знал я, что это тебя везут, я бы привел с собою не сорок молодцов, а сотенки две; тогда не удрал бы от нас этот Скурлатыч; взяли б мы его живьем да при тебе бы вздернули. Впрочем, есть у нас, кажись, его стремянный; он же мне старый знакомый, а на безрыбье и рак рыба. Эй, молодец, у тебя он, что ли?
— Премного благодарствуем, —
отвечал Кольцо, низко кланяясь, — только не мало ли будет, великий
государь?
— Что ж, —
ответил Вяземский с решимостью, — вели мне голову рубить,
государь!
— Смолоду, батюшка-государь, —
отвечал Перстень, кланяясь и сгибая колени, — оба смолоду ослепли! И не припомним, когда солнышко божее видели!
Кольцо не
отвечал ничего, но подумал про себя: «Затем-то и тогда и не пошел к тебе с повинною, великий
государь!»