Неточные совпадения
После восьми или десяти совещаний полномочные объявили, что им пора
ехать в Едо. По некоторым вопросам они просили отсрочки, опираясь на то, что у них скончался
государь, что новый сиогун очень молод и потому ему предстоит сначала показать в глазах народа уважение к старым законам, а не сразу нарушать их и уже впоследствии как будто уступить необходимости. Далее нужно ему, говорили они, собрать на совет всех своих удельных князей, а их шестьдесят человек.
Из канцелярии Сената Нехлюдов
поехал в комиссию прошений к имевшему в ней влияние чиновнику барону Воробьеву, занимавшему великолепное помещение в казенном доме. Швейцар и лакей объявили строго Нехлюдову, что видеть барона нельзя помимо приемных дней, что он нынче у
государя императора, а завтра опять доклад. Нехлюдов передал письмо и
поехал к сенатору Вольфу.
Наследник представил
государю о разрешении мне
ехать в Петербург.
— Вы
едете в Пензу, неужели вы думаете, что это случайно? В Пензе лежит в параличе ваш отец, князь просил
государя вам назначить этот город для того, чтоб ваше присутствие сколько-нибудь ему облегчило удар вашей ссылки. Неужели и вы не находите причины благодарить князя?
— Плохо вы воспользовались милостью
государя. Вам, кажется, придется опять
ехать в Вятку.
Сначала
Сказал
государь, как ужасен тот край,
Куда я
поехать желала,
Как грубы там люди, как жизнь тяжела,
Как возраст мой хрупок и нежен...
Ехали курьер с Левшою очень скоро, так что от Петербурга до Лондона нигде отдыхать не останавливались, а только на каждой станции пояса на один значок еще уже перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались; но как Левше после представления
государю, по платовскому приказанию, от казны винная порция вволю полагалась, то он, не евши, этим одним себя поддерживал и на всю Европу русские песни пел, только припев делал по-иностранному: «Ай люли — се тре жули» [Это очень хорошо (от фр. c’est tr s joli)].
Сели опять в ту же двухсестную карету и
поехали, и
государь в этот день на бале был, а Платов еще больший стакан кислярки выдушил и спал крепким казачьим сном.
На другой день
поехали государь с Платовым в кунсткамеры. Больше
государь никого из русских с собою не взял, потому что карету им подали двухсестную.
Мартын-Сольский сейчас же
поехал, об этом графу Чернышеву доложил, чтобы до
государя довести, а граф Чернышев на него закричал...
Позвал честной купец меньшую дочь и стал ей все рассказывать, все от слова до слова, и не успел кончить речи своей, как стала перед ним на колени дочь меньшая, любимая и сказала: «Благослови меня,
государь мой батюшка родимый: я
поеду к зверю лесному, чуду морскому и стану жить у него.
— Вот кто! — произнесла добродушно княгиня и ласково посмотрела на Павла. — Я теперь
еду, друг мой, на вечер к генерал-губернатору…
Государя ждут… Естафет пришел.
А теперь уже выступает на сцену не кто иной, как военный министр. В день, заранее ему назначенный, он с этим драгоценным списком
едет во дворец к
государю императору, который уже дожидается его.
Егор Егорыч, прочитав это известие, проникся таким чувством благодарности, что, не откладывая ни минуты и захватив с собою Сверстова,
поехал с ним в Казанский собор отслужить благодарственный молебен за
государя, за московского генерал-губернатора, за Сергея Степаныча, и сам при этом рыдал на всю церковь, до того нервы старика были уже разбиты.
Тишину прервал отдаленный звон бубен и тулумбасов, который медленно приближался к площади. Показалась толпа конных опричников, по пяти в ряд. Впереди
ехали бубенщики, чтобы разгонять народ и очищать дорогу
государю, но они напрасно трясли свои бубны и били вощагами в тулумбасы: нигде не видно было живой души.
Воротились мы в домы и долго ждали, не передумает ли царь, не вернется ли? Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет
государь, что я-де от великой жалости сердца, не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
— За то,
государь, что сам он напал на безвинных людей среди деревни. Не знал я тогда, что он слуга твой, и не слыхивал до того про опричнину.
Ехал я от Литвы к Москве обратным путем, когда Хомяк с товарищи нагрянули на деревню и стали людей резать!
Собралися мы в Думе и порешили
ехать все с своими головами за
государем, бить ему челом и плакаться.
—
Государь, — сказал слуга, —
едут царские люди. Впереди всех князь Афанасий Иваныч Вяземский; уж они близко; прикажешь встречать?
— Да что, батюшка, больше продолжать, когда вся уж почти моя сказка и рассказана.
Едем мы один раз с Марфой Андревной от Иверской Божией Матери, а генеральша Вихиорова и хлоп на самой Петровке нам навстречу в коляске, и Метта Ивановна с ними. Тут Марфа Андревна все поняли и… поверите ли,
государи мои, или нет, тихо, но горько в карете заплакали.
О деле донесено в Петербург министру. Министр доложил
государю,
государь велел министру привести решение суда в исполнение. Министр предписал губернатору. Губернатор потребовал войско. И вот солдаты, вооруженные ружьями со штыками, боевыми патронами, кроме того с запасом розог, нарочно приготовленных для этого случая и везомых в одном из вагонов,
едут приводить в исполнение это решение высшей власти.
— Я теперь так поступать буду, — продолжает ораторствовать помпадур, — что бы там ни случилось — закон! Пешком человек идет — покажи закон! в телеге
едет — закон! Я вас дойму, милостивый
государь, этим законом! Вон он! вон он! — восклицает он, завидев из окна мужика, едущего на базар, — с огурцами на базар
едет! где закон? остановить его!
Князь всполошился первый; он тотчас решил, что надо непременно
ехать и везти Ирину, что непростительно упускать случай видеть своих
государей, что для столбовых дворян в этом заключается даже своего рода обязанность.
«Я не дам разорить мужиков, — думала она, — нет; я сейчас же
поеду назад в Петербург… я встречу
государя, брошусь ему в ноги и скажу все… он добр — он рассудит…»
Товарищи и начальники ваши тогда искренно сожалели, что вы оставили военную службу, для которой положительно были рождены; даже покойный
государь Николай Павлович, — эти слова генерал начал опять говорить потише, — который, надо говорить правду, не любил вас, но нашему полковому командиру, который приходился мне и вам дядей, говорил несколько раз: «Какой бы из этого лентяя Бегушева (извините за выражение!) вышел боевой генерал!..» Потому что действительно, когда вы на вашем десятитысячном коне
ехали впереди вашего эскадрона, которым вы, заметьте, командовали в чине корнета, что было тогда очень редко, то мне одна из grandes dames… не Наталья Сергеевна, нет, другая… говорила, что вы ей напоминаете рыцаря средневекового!
Что представления Петру разных лиц были делом обыкновенным и что за ними зорко следили приверженцы обеих партий, видно из следующей выписки из письма Шакловитого к Голицыну во время первого крымского похода: «Сего ж числа, после часов, были у
государя у руки новгородцы, которые
едут на службу; и как их изволил жаловать
государь царь Петр Алексеевич, в то время, подступя, нарочно встав с лавки, Черкасский объявил тихим голосом князь Василья Путятина: прикажи,
государь мой, в полку присмотреть, каков он там будет?» (Устрялов, том I, приложение VII, стр. 356).
В «Уложении» есть, правда, статья, говорящая, что «кому случится
ехать из Московского государства, для торгового промыслу или иного для какого своего дела, в иное государство, которое государство с Московским государством мирно, — и тому на Москве бити челом
государю, а в городех воеводам о проезжей грамоте, а без проезжей грамоты ему не ездити.
Какие чувства наполнили душу Ибрагима? ревность? бешенство? отчаянье? нет; но глубокое, стесненное уныние. Он повторял себе: это я предвидел, это должно было случиться. Потом открыл письмо графини, перечел его снова, повесил голову и горько заплакал. Он плакал долго. Слезы облегчили его сердце. Посмотрев на часы, увидел он, что время
ехать. Ибрагим был бы очень рад избавиться, но ассамблея была дело должностное, и
государь строго требовал присутствия своих приближенных. Он оделся и
поехал за Корсаковым.
«Вижу», сказал он, «что тебе теперь не до меня; в другое время наговоримся до сыта;
еду представляться
государю».
«Вели же,» продолжал
государь, «твою повозку везти за нами; а сам садись со мною и
поедем ко мне».
Он горел нетерпением услышать что-нибудь об графине, и собрался
ехать в адмиралтейство, надеясь там застать еще Корсакова, но дверь отворилась, и сам Корсаков явился опять; он уже представлялся
государю — и по своему обыкновению казался очень собою доволен. «Entre nous», [Между нами.] сказал он Ибрагиму, «
государь престранный человек, вообрази, что я застал его в какой-то холстяной фуфайке, на мачте нового корабля, куда принужден я был карабкаться с моими депешами.
— А где же этот ваш… как его… что
едет по приказанию
государя?
Как только эти уважаемые люди узнали на переезде до Кронштадта, что с ними
едет тот Фермор, которому оказывает отеческое внимание
государь, то все тотчас же наперерыв старались обнаружить к Николаю Фермору самую теплую, родственную заботливость. Зачем ему брат? — он в каждом здесь находил самого нежного родственника.
— Да что, батушка, продолжать, когда вся уж почти моя сказка и рассказана.
Едем мы один раз с Марфой Андревной от Иверской божией матери, а генеральша Вихиорова и хлоп на самой Петровке навстречу в коляске, и Метта Ивановна с ними. Тут Марфа Андревна все поняли и… поверите,
государи мои, или нет… тихо, но прегорько в карете заплакали.
— Не говорите вы мне, бога ради, про генерала и не заикайтесь про него, не сердите хоть по крайней мере этим. Вы все налгали, совершенно-таки все налгали. Я сама его, милостивый
государь, просила; он мне прямо сказал, что невозможно, потому что места у них дают тем, кто был по крайней мере год на испытании. Рассудили ли вы,
ехав сюда, что вы делаете? Деревню оставили без всякого присмотра, а здесь — где мы вас поместим? Всего четыре комнаты: здесь я, а наверху дети.
А который бы человек, князь или боярин, или кто-нибудь, сам или сына, или брата своего послал для какого-нибудь дела в иное государство, без ведомости, не бив челом
государю, и такому б человеку за такое дело поставлено было в измену, и вотчины, и поместья, и животы взяты б были на царя; и ежели б кто сам
поехал, а после его осталися сродственники, и их пытали б, не ведали ли они мысли сродственника своего; или б кто послал сына, или брата, или племянника, и его потому ж пытали б, для чего он послал в иное государство, не напроваживаючи ль каких воинских людей на московское государство, хотя государством завладети, или для какого иного воровского умышления по чьему научению, и пытав того таким же обычаем» (41 стр.).
Мордвинов велел золото убрать, а сам
поехал в государственный совет и, как пришел, то точно воды в рот набрал — ничего не говорит… Так он молчал во все время, пока другие говорили и доказывали
государю всеми доказательствами, что евреям нельзя служить в военной службе.
Государь заметил, что Мордвинов молчит, и спрашивает его...
И все-таки поехал-с, милостивый
государь!
Иван Михайлович.
Поеду,
государь мой, когда выскажу все.
— Афанасий Иванович Проскуров, — отрекомендовался он в свою очередь. — Вы вот изъявили сейчас готовность содействовать правосудию. Так вот, видите ли, чтоб уж не делать дело вполовину, не согласитесь ли вы, милостивый
государь… одним словом…
ехать теперь же со мною?
Миллер тоже укрепил своего батальонного командира отважиться на то, чтобы
ехать немедленно к Кокошкину и довериться его великодушию и его «многостороннему такту», который, вероятно, продиктует генералу, как вывернуться из этого досадного случая, чтобы не ввести в гнев
государя, чего Кокошкин, к чести его, всегда избегал с большим старанием.
С трудом прокладывая себе дорогу чрез волнующееся море народных масс,
государь продолжал один, без свиты, оставленной далеко позади, медленным шагом
ехать вперед. У Чернышева моста он на минуту остановил коня и огляделся. Впереди было море огня, позади море огня. Над головою свистала буря и сыпался огненный дождь искр и пепла — и среди всего этого хаоса и разрушенья раздавались тяжкие стоны, рыданья, вопли о помощи, о защите и могучее, восторженное, ни на единый миг не смолкавшее «ура » всего народа.
Едет белый царь по Волге реке, плывет
государь по Во́ложке на камешке.
— Она, милостивый
государь, — сказал банкир, — заплакала, как только нам доложили, что вы
едете…Сядьте…У вашей сестры, слава богу, есть еще кресла. Не всё расточили вы с вашим отцом. Она, моя жена, плачет, потому что еще любит вас…
Не желая возбуждать общего внимания на свои сношения с претенденткой на русский престол, чтобы тем не скомпрометировать своего
государя, курфирста Трирского, у которого был главным министром, Горнштейн не
поехал в Аугсбург и свиделся с принцессой в Зусмаргаузене.
Твой отец был обласкан
Государем, я имела честь представляться Императрице, ты получил свое воспитание между лучшими русскими и грузинскими юношами и только в силу своего упрямства ты зарылся здесь, в глуши и не
едешь в северную столицу.
По моему мнению, он был только храбрый и, вероятно, в свое время очень способный артиллерии полковник в отставке. По крайней мере таким я его зазнал в Орле, через который он «вез к
государю» зараз восемь или десять (а может быть, и более) сыновей. Тогда он был во всей красе мужественного воина, с георгиевским крестом, и поразил меня смелостию своих намерений. Он
ехал с тем, чтобы «выставить» где-то всех своих ребят
государю и сказать...
Берлинский, разумеется, дежурного не боялся и отвечал: «Пусть ваш лысый граф не беспокоится и пусть, если умеет, сам Вылезария в плен берет, а я только моего особенного прибора дожидаюсь, и как англичанин мне прибор сделает, так я сейчас же выеду и буду, где
государю угодно, век доживать да печерских чудотворцев за него молить, чтобы ему ничего неприятного не было. А пока мои бритвы не готовы, я не
поеду. Так лысому от меня и скажите».
Ехали с нами еще аптекарь, священник, два зауряд-чиновника и четыре сестры милосердия. Сестры были простые, мало интеллигентные девушки. Они говорили «колидор», «милосливый
государь», обиженно дулись на наши невинные шутки и сконфуженно смеялись на двусмысленные шутки главного врача и смотрителя.
Государь и великие князья
ехали верхом.