Смутное время. Рассказы о русских царях и самозванцах начала XVII века

Сергей Алексеев, 2007

События, о которых рассказывается в книге, происходили в начале XVII века. На Руси появились цари-самозванцы. Вначале Лжедмитрий I, затем Лжедмитрий II, потом и другие. Забурлила, закипела страна. Разделились люди на тех, кто был за царя настоящего, и тех, кто поддерживал царей-самозванцев. В историю Русского государства эти годы вошли под названием Смутное время. Для младшего школьного возраста.

Глава вторая

Гибель Отрепьева

За годы правления Годуновых укрепилась вера народная, что Григорий Отрепьев и есть чудом уцелевший царевич Дмитрий. Провозгласил тот себя царём, торжественно прибыл в столицу.

Вместе с Лжедмитрием пришли в Москву наёмники из Речи Посполитой, по-хозяйски в ней расположились. Не понравилось это москвичам, поползли по столице слухи, что государь предался иностранцам. Не сложились отношения нового царя и с боярами, не захотел он делить с ними власть. Не смирились знатные люди, собрали заговор. Жестоко расправились бояре с неугодным царём.

О том, как взошёл на русский престол Лжедмитрий I и как правил Русской землёй, написаны рассказы, составившие вторую главу этой книги.

Москва. Красная площадь

Москва. Красная площадь. Лобное место. На Лобное место поднялись двое.

_ Вокруг теснится народ.

— Кто такие?

— Кто такие?

— Дворянин Плещеев.

— Дворянин Гаврила Пушкин.

Явились Пушкин и Плещеев в Москву как посланцы «царевича Дмитрия».

Оглашают обращение «царевича» московским жителям. Призывают москвичей стать на его сторону.

Зачитывает Плещеев про бояр. Мол, обещает царевич Дмитрий сохранить за ними прежние вотчины и привилегии.

— И учинит им честь и повышение, — добавляет Пушкин. Читает Плещеев про дворян и приказных людей. Мол, обещает им царевич Дмитрий почёт и достойное жалованье.

— И милость свою, — добавляет Пушкин.

Читает Плещеев про торговых людей. Мол, обещает им царевич Дмитрий торговые льготы и доступ во все части Русского государства.

— И облегчение с податями, — добавляет Пушкин.

Читает Плещеев про простых людей. Мол, обещает им царевич Дмитрий тишину и покой.

— И благоденственное житьё, — добавляет Пушкин. Лжедмитрий идёт к Москве. Где-то у Тулы он или где-то у

Серпухова. А тут, в Москве, в самом центре города уже выступают его посланцы.

Не схватили их, как схватили бы в прежние времена. Не бросили в руки пыточным мастерам. Не отрубили головы. Призывают посланцы свергнуть царя Фёдора Годунова. Благосклонно слушают московские жители обращение самозванца.

— Вот оно — новое время идёт.

— Новое время и доброе царство.

Трагическое

Не осталось без ответа послание Лжедмитрия. Заволновалась Москва. Задвигалась.

— Долой Годуновых!

— Долой Годуновых!

— Смерть Фёдору!

Всколыхнулась Москва. Вздыбилась.

Началось в Москве восстание против Годуновых.

Недовольные бросились в Кремль, к царским покоям. Стража не сопротивлялась. Ворвались восставшие в царский дворец. Но ни царя Фёдора Борисовича, ни его матери, царицы Марии Скуратовой, здесь не нашли.

— На старое подворье пошли, — неслись голоса. — В старый дом Годуновых.

Бросилась разъярённая толпа к старому годуновскому дому. Бросились люди к домам и вотчинам родственников Годуновых. Страшной волной пронеслись погромы.

Судьба царя Фёдора Борисовича и царицы Марии Скуратовой была трагической. Ещё до московского восстания самозванец требовал казни царя Фёдора и семьи бояр Годуновых. И вот теперь прибыли в старый дом Годуновых вместе с отрядом стрельцов доверенные люди Лжедмитрия.

— Где Фёдор Годунов?

— Где Мария Скуратова?

— Здесь Фёдор Годунов.

— Здесь Мария Скуратова.

Схватили стрельцы царицу Марию. Набросились на Фёдора Годунова. Отчаянно сопротивлялся царь Фёдор. Однако силы неравные. Накинули стрельцы на царя верёвки. Задушили Фёдора Годунова. Задушили царицу Марию.

Тут же перед домом Годуновых был собран народ.

— Царь Фёдор и царица Мария со страху приняли яду, — объявили приверженцы Лжедмитрия людям.

Два гроба с убитыми были выставлены на общее обозрение. Лежит в гробу царь Фёдор, лежит царица Мария. Следы от верёвок видны на шеях.

Затем тела убитых были отвезены на Сретенку в Варсонофьевский монастырь. Тут и похоронили их за монастырской оградой.

Всего лишь сорок семь дней пробыл царь Фёдор Годунов на русском престоле.

Горькая сладость

Был у Терёхи Ивлева дружок Тимофей Полтина. За что-то сидел в тюрьме.

Когда вспыхнуло московское возмущение, Терёха Ивлев, как и многие другие, тоже кричал:

— Долой Годуновых!

Чуть голос себе не сорвал.

А когда накричался вдоволь, вдруг вспомнил дружка своего Тимофея Полтину.

— Он по воле Годуновых сидит в тюрьме, — стал уверять Терёха.

Так ли это, не так — неизвестно. Однако в московских тюрьмах, конечно, сидело много недругов Годунова.

Навёл Терёха людей на лихие мысли. Кто-то крикнул:

— Спасай безвинных!

Повалили люди к московским тюрьмам. Сбили замки с дверей. Выходи на волю, народ невольный!

Доволен Терёха Ивлев. Освобождён Тимофей Полтина.

Обнялись друзья. Расцеловались.

— Терёха!

— Полтина!

— Жив!

— Не помер!

Вот бы по чарке сейчас хмельного.

Хмельное и подвело.

Разгулялись людские страсти. Кто-то вспомнил про московские винные погреба и подвалы. Бросились люди, как мухи на мёд, к бутылям и винным бочкам.

Полилось потоком хмельное.

Терёха и Тимофей тоже в какой-то подвал проникли. Выбили верх у бочки. Вот она — горькая сладость. Однако не во что наливать. Нет кружки. Как быть?!

— Шапкой черпай, шапкой! — кричит Тимофей Полтина.

Зачерпнул Терёха шапкой вино. Потекло оно и в рот, и по усам, и за ворот. Зажмурил Ивлев глаза от блаженства. Сладко!

Ушлый народ на выдумку. Кто-то черпал вино башмаком, кто-то хлебал с ладони. Кто-то, как лошадь, мордой в бочку сунулся.

— Красота! — вопил Терёха Ивлев.

— Красота! — отзывался Тимофей Полтина.

Гуляла, ходила по московским винным погребам и подвалам людская глупость. Хмельными рожами улыбалась.

Страшный счёт был представлен людям. Более пятидесяти человек скончалось тогда в Москве от дикого винного перепоя. Среди них Терёха Ивлев и Тимофей Полтина.

Хоть жмурься

Ещё будучи в Туле, Отрепьев провозгласил о своём восшествии на русский престол.

В Серпухове «царя Дмитрия» ждали царские экипажи. С Конюшенного двора было прислано двести лошадей.

Сюда же, в Серпухов, прибыли изменившие царю Борису Годунову князь Фёдор Мстиславский, князь Дмитрий Шуйский, разный важный чиновный люд из Москвы.

Приехали и служители Сытного и Кормового дворов. Заполонили Серпухов повара, прислуга с разными припасами: со съестным и винами.

Бояре и московские чины дали пир. Бурно прошло веселье. Более пятисот человек собралось. Взлетали хмельные чаши:

— За царя Дмитрия!

— За Русь!

— За порядки новые!

Затем самозванцу принесли пышные царские одежды.

Накинул Гришка Отрепьев царский кафтан. Глянул на себя в зеркало. Не кафтан, а чудо!

Надел на себя царские штаны. Глянул в зеркало. Не штаны, а сказка!

Натянул сафьяновые сапоги. Блестят сапоги, хоть жмурься.

Красив, хорош Гришка Отрепьев. Ладно сидят на самозванце штаны. Ладно сидит кафтан. Точно по мерке обхватили ноги сафьяновые сапоги.

— Царь, — обращаются все теперь к нему. — Государь. Батюшка.

Доволен Отрепьев Гришка. Сбывается то, о чём в монастырской тиши мечталось.

— Царь, государь, — журчат, как ручей, слова. Ласкают и ум, и душу.

— Царь, государь, — словно с небес слетают.

Люди от злобы слепнут

Не знает предела людская злоба. Люди от злобы слепнут.

Архангельский собор — один из соборов Московского Кремля. Здесь был похоронен Борис Годунов. Двух месяцев ещё не прошло. Свежа могила.

Разошлись людские страсти. Ненависть и зависть по свету бродят.

Поползли среди знатных людей разговоры:

— Не по чину он похоронен в Кремле, не по чину.

— Худороден Борис.

— Есть на Руси знатнее.

Приревновали знатные к Годунову. Всё громче, настойчивей речи.

— Не по заслугам лежит.

— Не по праву.

А вот и вовсе истошный вопль:

— Выкидывай его из могилы!

Нашлись среди бояр и такие, кто в этом увидел для себя и прямую выгоду.

— Одобрит такое царевич Дмитрий.

— Милость за это будет.

Раскопали могилу Бориса Годунова. Вынесли тело его из Архангельского собора.

— Туда его, к ним, — сказал кто-то из бояр.

Имелись в виду царица Мария и царь Фёдор Борисович.

Перетащили тело Бориса Годунова в Варсонофьевский монастырь. Похоронили рядом с Фёдором и Марией.

Смутное время. Страшное время. Не знает предела людская злоба. Люди от злобы слепнут.

Как квашня из бадейки

Новая смута бежит по Москве.

Новая весть стучится в двери.

— Не помер он вовсе. Нет!

— Как — не помер?!

— Вот так и не помер!

— Так ведь дважды его хоронили.

— Не его, а другого. Настоящий жив, невредим. Настоящий спасся.

Шла молва о царе Борисе Годунове. О чудесном его спасении.

Еропка Седой клятвенно уверял, что видел царя Бориса Годунова в Кремле, рядом с Успенским собором, прямо на площади.

— Он шёл, шёл. На меня посмотрел. Я ещё шапку со страху выронил, — уверял Еропка.

Пётр Дуга клялся, что видел царя Бориса Годунова в самом Успенском соборе. Мол, Богу царь отбивал поклоны. Пётр даже показывал людям, как Борис Годунов молился.

Нищенка, бездомная старуха Поликсения Немая твердила, что повстречала царя Бориса, когда сидела у ограды у овражка на кладбище.

— Он денежку мне подарил, денежку, — частила старуха. И доставала, показывала людям медную монету.

Где сейчас Годунов? И об этом ходили домыслы.

— Он в Англию бежал, в Англию, — говорили одни.

— Не в Англию, а в Швецию, — уточняли другие.

Находились и третьи:

— Не в Англию и не в Швецию, к татарам бежал Годунов. К татарам.

Разные слухи летят по Москве. Как квашня из бадейки лезут.

«Тьфу!»

Не боялся Лжедмитрий слухов о том, что жив Борис Годунов.

Другого боялся.

Разоблачения.

Был когда-то Григорий Отрепьев холопом у бояр Романовых. Вдруг как бояре его признают!

Был когда-то Гришка Отрепьев в работниках у князя Бориса Черкасского. Вдруг как Черкасский его признает!

А монахи из Чудова монастыря — его товарищи по богоугодному заточению: Нил, Ларион, Варлаам, Еронтий, Фадей, Серафим, Еуфимий, Паисий? Вон их — целая братия. Ухо держи востро. Опасайся бывших друзей-приятелей.

Неспокоен Гришка Отрепьев. Нервы натянуты, словно струны. Страшные сны по ночам приходят.

То приснится Отрепьеву боярин Фёдор Романов. Идёт боярин, стучит клюкой.

— Ты — Гришка Отрепьев. Вор и разбойник!

И тычет клюкой в Отрепьева.

То приснятся бояре Александр и Михаил Романовы. Идут бояре, трясут своими бородами.

— Не Дмитрий ты вовсе. Нет! Ты — Гришка Отрепьев. Вор и разбойник!

То приснится князь Борис Черкасский. Глаза, как кинжалы, уставил в Гришку.

— Гришка ты. Гришка. Гришка Отрепьев!

А вот явилась и монастырская братия: Нил, Ларион, Варлаам, Еронтий, Фадей, Серафим, Еуфимий, Паисий. Тычат пальцами. Зло хохочут.

Снятся Лжедмитрию страшные сны. Несётся со всех сторон:

— Ты — Гришка Отрепьев!

— Ты — Гришка Отрепьев!

Проснётся Гришка. Ругнётся. Сплюнет:

— Тьфу!

Едет!

20 июня 1605 года самозванец въехал в Москву. Въезжал осторожно, на всякий случай косил глазами по сторонам. Впереди и следом за Лжедмитрием двигались польские роты и казаки. Шли в боевом порядке.

Московские улицы заполнил народ. Чтобы лучше увидеть нового царя, многие забрались на заборы, на крыши ближних домов. Наиболее проворные поднимались даже на колокольни.

Московские мальчишки Савка и Путимка тоже царя встречали.

— Государь едет, государь! — кричали ребята.

Неслись они рядом с царским возком, то забегая вперёд, то чуть отставая.

Конец ознакомительного фрагмента.