Неточные совпадения
Меня привели в небольшую канцелярию. Писаря, адъютанты, офицеры — все было
голубое. Дежурный офицер, в каске и полной
форме, просил меня подождать и даже предложил закурить трубку, которую я держал в руках. После этого он принялся писать расписку в получении арестанта; отдав ее квартальному, он ушел и воротился с другим офицером.
Маленькая не по росту голова, малокровное и узкое лицо,
формой своей напоминавшее лезвие ножа, длинные изжелта-белые волосы, светло-голубые, без всякого блеска (словно пустые) глаза, тонкие, едва окрашенные губы, длинные, как у орангутанга, мотающиеся руки и, наконец, колеблющаяся, неверная походка (точно он не ходил, а шлялся) — все свидетельствовало о каком-то ненормальном состоянии, которое близко граничило с невменяемостью.
Голубка кладет только два [Я видел более десяти гнезд витютина и всегда находил по два яйца] яйца или три (как утверждают иные охотники), бледно-розового или бланжевого цвета, обыкновенной куриной
формы, но гораздо крупнее и круглее яиц русских
голубей.
— Не послушался — и проиграл! А жаль Эюба, до слез жаль! Лихой малый и даже на турку совсем не похож! Я с ним вместе в баню ходил — совсем, как есть, человек! только тело
голубое, совершенно как наши жандармы в прежней
форме до преобразования!
Мешая свои краски, теряя
формы, дома города сливались один с другим; розовела и серебрилась пыльная зелень садов, над нею курился дым,
голубой и серый.
Всего же поразительнее были в этой рыбке два пятна, по одному с каждого бока, посредине величиною с гривенник, по неправильной
формы и чрезвычайно яркого небесно-голубого цвета, какого нет в распоряжении художника.
В самом деле, его высокий рост, крупная, но стройная и представительная фигура, прекрасные светло-русые, слегка вьющиеся волосы, открытое высокое чело, полное яблоко
голубых, завешенных густыми ресницами глаз и удивительнейшей, античной
формы большая белая рука, при мягкости и в то же время развязности манер, быстро им усвоенных под руководством изящной и любившей изящество тещи Сержа, обратили его в какого-то Ганимеда, затмевавшего своей весенней красотой все, что могло сколько-нибудь спорить о красоте.
Рост и фигура, превосходной
формы руки и строгий постав головы на античной, слегка лишь пожелтевшей шее — были все те же; но губы побледнели, и в
голубых, полных ласки и привета глазах блуждал какой-то тревожный огонь.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая
формы облаков, постепенно исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся солнце ярко светило и бросало веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в сухих листьях леса, и на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
В связи со всем этим во мне шла и внутренняя работа, та борьба, в которой писательство окончательно победило, под прямым влиянием обновления нашей литературы, журналов, театра, прессы. Жизнь все сильнее тянула к работе бытописателя. Опыты были проделаны в Дерпте в те последние два года, когда я еще продолжал слушать лекции по медицинскому факультету. Найдена была и та
форма, в какой сложилось первое произведение, с которым я дерзнул выступить уже как настоящий драматург, еще нося
голубой воротник.
Тогда железная дорога шла только до Швейнфурта, а оттуда — в почтовой карете с баварским постильоном в
голубой куртке, лосинных рейтузах и ботфортах, с рожком, на котором он разыгрывал разные песни. Эта
форма сохранилась до сих пор, то есть до лета 1910 года, когда я был опять в Киссенгене 40 лет спустя после первого посещения.
Сирень отцвела и сыпала на дорожки порыжевшие цветки, по саду яркой бело-розовой волной покатились цветущие розы, шиповник и жасмин. Экзамены кончились. Будет педагогический совет, нам выдадут аттестаты зрелости, — и прощай, гимназия, навсегда! Портному уже было заказано для меня штатское платье (в то время у студентов еще не было
формы), он два раза приходил примерять визитку и брюки, а серо-голубое новенькое летнее пальто уже висело на вешалке в передней.
Хозяйка дома, дававшая вечер, светлая блондинка, с выпуклыми большими
голубыми глазами, очень полная, с чересчур развитыми
формами, принимала в одной из гостиных.
Луна, полная и свежая, как дева, только что достигшая периода своей физической образованности, выказывала на
голубом небе округленные, роскошные
формы свои: то едва закрывалась сквозной косынкой облачка, то шаловливый ветерок сдергивал ее.
Светло-голубой, из легкой шелковой материи, пеньюар красивыми складками облегал роскошные
формы красавицы и позволял видеть даже округлость бедер.