Неточные совпадения
Перуна поставили на возвышение, предводительша встала на колени и громким
голосом начала читать"
Жертву вечернюю"г.
Говорили они все как-то сурово, таким
голосом, как бы собирались кого прибить; приносили частые
жертвы Вакху, показав таким образом, что в славянской природе есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо и воздух был вовсе не ароматический.
— Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше? Так видишь ли, я решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, — сказал он, и
голос его дрогнул, как дрожал всегда, когда он говорил об этом. — Она не хочет моей
жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень многим, и я не могу принять этой
жертвы, если это минутное. И вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.
Лаврецкий действительно не походил на
жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его голове, как у юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и
голос его звучал как-то слишком ровно.
— Ну, а эта госпожа не такого сорта, а это несчастная
жертва, которой, конечно, камень не отказал бы в участии, и я вас прошу на будущее время, — продолжал Павел несколько уже и строгим
голосом, — если вам кто-нибудь что-нибудь скажет про меня, то прежде, чем самой страдать и меня обвинять, расспросите лучше меня. Угодно ли вам теперь знать, в чем было вчера дело, или нет?
Когда деспот от власти отрекался,
Желая Русь как
жертву усыпить,
Чтобы потом верней ее сгубить,
Свободы
голос вдруг раздался,
И Русь на громкий братский зов
Могла б воспрянуть из оков.
Тогда, как тать ночной, боящийся рассвета,
Позорно ты бежал от друга и поэта,
Взывавшего: грехи жидов,
Отступничество униатов,
Вес прегрешения сарматов
Принять я на душу готов,
Лишь только б русскому народу
Мог возвратить его свободу!
Ура!
— Mon Dieu, какой тут мой вкус!.. Я только
жертва и мученик моей жены! — воскликнул генерал плачевным
голосом.
Он хотел написать матери, чтобы она во имя милосердного бога, в которого она верует, дала бы приют и согрела лаской несчастную, обесчещенную им женщину, одинокую, нищую и слабую, чтобы она забыла и простила все, все, все и
жертвою хотя отчасти искупила страшный грех сына; но он вспомнил, как его мать, полная, грузная старуха, в кружевном чепце, выходит утром из дома в сад, а за нею идет приживалка с болонкой, как мать кричит повелительным
голосом на садовника и на прислугу и как гордо, надменно ее лицо, — он вспомнил об этом и зачеркнул написанное слово.
И неизвестная рука, неизвестный
голос подал знак, не условный, но понятный всем, но для всех повелительный; это был бедный ребенок одиннадцати лет не более, который, заграждая путь какой-то толстой барыне, получил от нее удар в затылок и, громко заплакав, упал на землю… этого было довольно: толпа зашевелилась, зажужжала, двинулась — как будто она до сих пор ожидала только эту причину, этот незначущий предлог, чтобы наложить руки на свои
жертвы, чтоб совершенно обнаружить свою ненависть!
— Он не лжет, я люблю того человека и ненавижу вас! — вскричала она почти безумным
голосом, и в ту же минуту раздался сильный удар пощечины. Анна Павловна, как пласт, упала на пол. Мановский вскочил и, приподняв свою громадную ногу, хотел, кажется, сразу придавить ее; но Савелий успел несчастную
жертву схватить и вытащить из гостиной. Она почти не дышала.
— Я способен убить этого человека! Он с первого раза показался мне ненавистен, — вскричал он задыхающимся
голосом и в эту минуту действительно забыл свою любовь, забыл самого себя. Он видел только несчастную
жертву, которую надобно было спасти.
По временам пронзительный вой шакала раздается протяжно и длинно, не встречая препятствий, подобно
голосу военной трубы; он ищет
жертвы и вторит, не находя ее.
Многое поднялось и заговорило в нем в эту минуту: и сладкий трепет религиозного восторга, и упоение звуками прекрасного
голоса, и теплое, страстное чувство увлечения этою женщиною, и боль щемящая, и энергическая решимость все принести в
жертву ради этого идола.
А в таком случае — такая ли уж большая разница между подвигом Желябова и подвигом гаршинского безумца? Что отрицать? Гаршинский безумец — это было народовольчество, всю свою душу положившее на дело, столь же бесплодное, как борьба с красным цветком мака. Но что до того? В дело нет больше веры? Это не важно. Не тревожь себя раздумьем, иди слепо туда, куда зовет
голос сокровенный. Иди на
жертву и без веры продолжай то дело, которое предшественники твои делали с бодрою верою Желябовых и… гаршинских безумцев.
Кто крест однажды будет несть,
Тот распинаем будет вечно;
Но если счастье в
жертве есть,
Он будет счастлив бесконечно.
Награды нет для добрых дел.
Любовь и скорбь — одно и то же.
Но этой скорбью кто скорбел.
Тому всех благ она дороже.
Какое дело до себя,
И до других, и до вселенной
Тому, кто следовал, любя.
Куда звал
голос сокровенный?
Но кто, боясь за ним идти,
Себя раздумием тревожит, —
Пусть бросит крест свой средь пути.
Пусть ищет счастья, если может!
С одной стороны,
голос рассудка говорил, что ему следует бежать из этого дома и более никогда не встречаться с
жертвой его гнусного преступления, какою считал он Татьяну Борисовну, а с другой,
голос страсти, более сильный, чем первый, нашептывал в его уши всю соблазнительную прелесть обладания молодой девушкой, рисовал картины ее девственной красоты, силу и очарование ее молодой страсти, и снова, как во вчерашнюю роковую ночь, кровь бросалась ему в голову, стучала в висках, и он снова почти терял сознание.
Не было раздирающего горя в звуках
голоса Нади. Она была сражена — и только, и способна на
жертву. Но внутренний
голос подсказывал ей — кто из них сильнее любит другого: она или ее жених.
— Пожалуй, вы правы… — начала она дрогнувшим
голосом, в котором слышались непритворные слезы. — Я сама
жертва брака, что дал он мне, кроме лишений и нужды; муж, вы, вероятно, слышали об этом от синьора Николеско, обобрал меня и бросил с малолетней дочерью…
Вместе с этим-то страхом обнаружения преступления стали появляться и угрызения совести по поводу его совершения. Молодая девушка всячески старалась успокоить себя, представить себя
жертвой Никиты, путем угрозы заставившего ее принять участие в его преступлении. Это было плохое успокоение. Внутренний
голос делал свои разумные возражения.
— Обругать его светлость! писать на него доносы! — кричал Гроснот ломаным русским языком и сиплым от досады
голосом, остря кулаки на свою
жертву. — Знаешь ли, с кем тягаешься?.. Мы всчешем тебе хохол курляндскою гребеночкой; мы собьем с тебя панскую спесь, поганый Мазепа!
— Господа, теперь сведя счеты с прошлым, нужно подумать о настоящем, — возбужденным, ненатуральным
голосом начала Надежда Александровна. — Надо забыть все, что было, и приняться за новое. Искусство должно быть у нас на первом плане, нашей единственной целью! Мы должны отрешиться от наших личных интересов и желаний, работая для общего дела. Для этой цели все надо принести в
жертву. Что теперь делать? Кого выбирать? — вот вопросы.
Убитым, казалось, безысходным горем
голосом начала рассказ Екатерина Петровна. Она описала ей свое падение в Грузине, выставив себя
жертвой соблазна графа, свою жизнь за последние семь лет, свою сиротскую, горькую долю.
Когда из маленькой холщовой прорехи слышится магическое слово и дело, оно ведет к допросу, пытке и казни, оно мертвит прежде смерти: не менее ужасно
голоса крокодила, раскрывающего пасть, чтобы поглотить свою
жертву.
— Ах! дядюшка, дядюшка, — сказал Эйхлер тронутым
голосом, ведя Липмана под руку, — после великих
жертв, после неусыпных трудов, в которых я потерял здоровье и спокойствие, после утонченных и небезуспешных стараний скрыть вашу безграмотность от герцога и государыни, которой еще ныне представил отчет, будто сочиненный и написанный вами; после всего этого вы приходите подглядывать за мною… — и, не дав отвечать дяде, продолжал: — Знаете ли, кто был со мной?
— Мы не поверили оговору уличенного изменника, — снова начал царь, — возвратили милость нашу князю Никите с условием, чтобы он очистил себя на наших глазах, заставил бы замолкнуть в себе
голос крови и, принеся братскую любовь в
жертву любви к царю и отечеству, собственноручно, на наших глазах, наказал бы изменника… Он принял наше условие… Так ли, князь Никита?
Чуть только аминь закончил молитву, петух, необыкновенно высоко вытянув свою золотистую шею, так сильно и звучно поднял общую песнь, что высокие ноты его
голоса отозвалися
жертвой хваления в детской душе сидевшего на земле младенца.