Неточные совпадения
Сын его сказал, что у него желудок расстроен, другой
японец — что
голова болит, третий — ноги, а сам он на другой день сказал, что у него болело горло: и в самом деле он кашлял.
Глядя на фигуру стоящего в полной форме
японца, с несколько поникшей
головой, в этой мантии, с коробочкой на лбу и в бесконечных панталонах, поневоле подумаешь, что какой-нибудь проказник когда-то задал себе задачу одеть человека как можно неудобнее, чтоб ему нельзя было не только ходить и бегать, но даже шевелиться.
На юге, в Китае, я видел, носят еще зимние маленькие шапочки, а летом немногие ходят в остроконечных малайских соломенных шапках, похожих на крышку от суповой миски, а здесь ни одного
японца не видно с покрытой
головой.
Рыба, с загнутым хвостом и
головой, была, как и в первый раз, тут же, но только гораздо больше прежней. Это красная толстая рыба, называемая steinbrassen по-голландски, по-японски тай — лакомое блюдо у
японцев; она и в самом деле хороша.
Только с восточной стороны, на самой бахроме, так сказать, берега,
японцы протоптали тропинки да поставили батарею, которую, по обыкновению, и завесили, а вершину усадили редким сосняком, отчего вся гора, как я писал, имеет вид
головы, на которой волосы встали дыбом.
Вдруг появилась лодка, только уж не игрушка, и в ней трое или четверо
японцев, два одетые, а два нагие, светло-красноватого цвета, загорелые, с белой, тоненькой повязкой кругом
головы, чтоб волосы не трепались, да такой же повязкой около поясницы — вот и все. Впрочем, наши еще утром видели
японцев.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи
японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел
голых мужчин и женщин, тоже
голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Японцев опять погладили по
голове: позвали в адмиральскую каюту, угостили наливкой и чаем и спросили о месте на берегу.
Я только что проснулся, Фаддеев донес мне, что приезжали
голые люди и подали на палке какую-то бумагу. «Что ж это за люди?» — спросил я. «
Японец, должно быть», — отвечал он.
Японцы остановились саженях в трех от фрегата и что-то говорили нам, но ближе подъехать не решались; они пятились от высунувшихся из полупортиков пушек. Мы махали им руками и платками, чтоб они вошли.
Положим, завтра, положим, сию секунду эта мысль пришла в
голову всем: русским, немцам, англичанам,
японцам…
Японец снял еще фуфайку и коленкоровую рубаху. Пулевая ранка в пояснице уже запеклась.
Японец вопросительно кивнул мне
головою, потер руки и потом стал тереть свою круглую, стриженую
голову с жесткими черными волосами.
— А наши не добивают? Сколько угодно! Особенно казаки. Попадись им
японец, — по волоску всю
голову выщиплют.
Японец благодарно взглянул на него и радостно засмеялся. Служитель поглядел вокруг и тоже засмеялся.
Японец опять принялся тереть мылом грудь, шею и щетинистую
голову. Скатывалась мыльная пена, брызгала вода,
японец фыркал и встряхивался.
— У нас кабель, а вот у капитана все понтоны попали в гости к
японцам. Понтонному батальону приказали идти в прикрытие на Хуньхе, как пехоте. Отступают они, — а понтоны все вот они! «Чего вы не уехали?» — «Да нам не было приказу». Так и бросили понтоны, еле успели увести лошадей!.. То есть такая бестолочь!.. Вот едут. Все без
голов, ей-богу! Это вам только так кажется, что с
головами.
Головы все назади потеряны.
Я велел принести таз теплой воды и мыла. Глаза
японца радостно заблестели. Он стал мыться. Боже мой, как он мылся! С блаженством, с вдохновением… Он вымыл
голову, шею, туловище; разулся и стал мыть ноги. Капли сверкали на крепком, бронзовом теле, тело сверкало и молодело от охватывавшей его чистоты. Всех кругом захватило это умывание. Палатный служитель сбегал к баку и принес еще воды.
Разыграйся бой всего на одну неделю позже, — и по льду уж нельзя было бы перейти, и всю нашу армию
японцы взяли бы
голыми руками.
В углу на нарах лежал раненный в бедро солдат, которого я только что перевязал. Смотрел он, смотрел на
японца; смотрел, как тепло сверкало под водою его чистое, крепкое тело. Вдруг вздохнул, почесал в
голове и решительно приподнялся.
Пуля засела у
японца в пояснице, Я показал знаком, чтоб он разделся. Солдаты молчали и следили за
японцем с пристальною, любопытствующею неприязнью. Я спросил его, какой он армии, — Оку?
Японец быстро улыбнулся и предупредительно закивал
головою...
Оттого-то
японцы предпочитают сделать над собой «харакири», т. е. распороть себе живот или же разбить себе
голову о камень, нежели отдаться в плен.
— Теперь уж казак лезет на сопку с лошадью в поводу и, достигнув вершины, высовывает только одну
голову и смотрит, а прежде, бывало, вытянется во весь рост и стоит как столб… Понятно, что
японцы, увидя пост, могут сообразить, особенно имея карты полверсты в дюйме, где находится бивак и начать его обстреливать почти с математической точностью… Их часовые обыкновенно лежат, их и не видно… Приноровились ложиться теперь и наши, отбросив русскую откровенность…
—
Японцы любят переодеваться бонзами, — добавил мой собеседник, — потому что бонзы стригут
голову,
японцам не нужно подвязывать косу, которая может выдать, оставшись в руках казака… Много таких переодетых бонз бродит по Маньчжурии вообще, а по театру войны в частности…
— Китайцы, во-первых, у
японцев на службе, а во-вторых, всё местное население обязано содействовать им под угрозой «кантами», т. е. лишения
головы. И они служат им верой и правдой. Такой уже народ, их не проймёшь гуманным обращением…