Неточные совпадения
Сергей Иванович любовался всё время красотою заглохшего от листвы леса, указывая брату то на темную с тенистой стороны, пестреющую желтыми прилистниками, готовящуюся к цвету старую липу, то на изумрудом блестящие молодые
побеги дерев нынешнего
года.
А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и
летам,
побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь,
бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок.
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой, —
Там виден камень гробовой
В тени двух сосен устарелых.
Пришельцу надпись говорит:
«Владимир Ленской здесь лежит,
Погибший рано смертью смелых,
В такой-то
год, таких-то
лет.
Покойся, юноша-поэт...
Старший, Остап, начал с того свое поприще, что в первый
год еще
бежал.
— И не дал мне табаку. «Тебе, — говорит, — исполнится совершеннолетний
год, а тогда, — говорит, — специальный красный корабль… За тобой. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику верь». Но я говорю: «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги
бежал.
И те и другие считали его гордецом; и те и другие его уважали за его отличные, аристократические манеры, за слухи о его победах; за то, что он прекрасно одевался и всегда останавливался в лучшем номере лучшей гостиницы; за то, что он вообще хорошо обедал, а однажды даже пообедал с Веллингтоном [Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель; в 1815
году при содействии прусской армии одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо.] у Людовика-Филиппа; [Людовик-Филипп, Луи-Филипп — французский король (1830–1848); февральская революция 1848
года заставила Людовика-Филиппа отречься от престола и
бежать в Англию, где он и умер.] за то, что он всюду возил с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну; за то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами; за то, что он мастерски играл в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также за его безукоризненную честность.
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два
года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался
бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск в ссылку.
— Не знаю, не спрашивал. В девятом
году был арестован в Томске, выслан на три
года, за попытку
бежать дали еще два и — в Березов.
Я даже хотела ехать к нему, но он
бежал, вскоре его снова арестовали в Нижнем, освободился уже в пятом
году.
—
Года два уже. Познакомились на
бегах. Он — деньги потерял или — выкрали. Занял у меня и — очень выиграл! Предложил мне половину. Но я отказался, ставил на ту же лошадь и выиграл втрое больше его. Ну — кутнули… немножко. И познакомились.
Хватай, лови его на
лету и потом, после двух, трех глотков,
беги прочь, чтоб не опротивело, и ищи другого!
«Ужели мы в самом деле не увидимся, Вера? Это невероятно. Несколько дней тому назад в этом был бы смысл, а теперь это бесполезная жертва, тяжелая для обоих. Мы больше
года упорно бились, добиваясь счастья, — и когда оно настало, ты
бежишь первая, а сама твердила о бессрочной любви. Логично ли это?»
В истории знала только двенадцатый
год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).] служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем; помнила, что была Екатерина Вторая, еще революция, от которой
бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого — все это у меня путалось.
Какое мщение?
Бежать к бабушке, схватить ее и привести сюда, с толпой людей, с фонарями, осветить позор и сказать: «Вот змея, которую вы двадцать три
года грели на груди!..»
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо
бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в
год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
Мальчишка
лет десяти, с вязанкой зелени, вел другого мальчика
лет шести; завидя нас, он бросил вязанку и маленького своего товарища и кинулся без оглядки
бежать по боковой тропинке в поля.
Вот я думал
бежать от русской зимы и прожить два
лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые
года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане и слышать не хотят о работе в праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
В ожидании платья Веревкин успел выспросить у Тита Привалова всю подноготную: из пансиона Тидемана он
бежал два
года назад, потому что этот швейцарский профессор слишком часто прибегал к помощи своей ученой палки; затем он поступил акробатом в один странствующий цирк, с которым путешествовал по Европе, потом служил где-то камердинером, пока счастливая звезда не привела его куда-то в Западный край, где он и поступил в настоящую ярмарочную труппу.
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов, человек
лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти
бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
Думаю это я и сама себе не верю: «Подлая я аль не подлая,
побегу я к нему аль не
побегу?» И такая меня злость взяла теперь на самое себя во весь этот месяц, что хуже еще, чем пять
лет тому.
Я узнал только, что он некогда был кучером у старой бездетной барыни,
бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый
год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких
лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
Летом изюбр держится по теневым склонам лесистых гор, а зимой — по солнцепекам и в долинах, среди равнинной тайги, где полянки чередуются с перелесками. Любимый летний корм изюбра составляет леспедеца, а зимой — молодые
побеги осины, тополя и низкорослой березы.
При сих словах вышла из-за перегородки девочка
лет четырнадцати и
побежала в сени.
Невыносимая скука нашего дома росла с каждым
годом. Если б не близок был университетский курс, не новая дружба, не политическое увлечение и не живость характера, я
бежал бы или погиб.
Сатир уже три раза был в
бегах. Походит
года два-три, насбирает денег на церковное строение и воротится. Он и балахон себе сшил такой, чтоб на сборщика походить, и книжку с воззванием к христолюбивым жертвователям завел, а пелену на книжку тетеньки-сестрицы ему сшили. А так как в нашей церкви колокол был мал и плох, то доставляемый им сбор присовокуплялся к общей сумме пожертвований на покупку нового колокола.
Бегать он начал с двадцати
лет. Первый
побег произвел общее изумление. Его уж оставили в покое: живи, как хочешь, — казалось, чего еще нужно! И вот, однако ж, он этим не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку, прислав с дороги к отцу письмо, в котором уведомлял, что
бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что в Малиновце.
Всего мне было
лет одиннадцать; так нет же, не одиннадцать: я помню как теперь, когда раз
побежал было на четвереньках и стал лаять по-собачьи, батько закричал на меня, покачав головою: «Эй, Фома, Фома! тебя женить пора, а ты дуреешь, как молодой лошак!» Дед был еще тогда жив и на ноги — пусть ему легко икнется на том свете — довольно крепок.
Летом с пяти, а зимой с семи часов вся квартира на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая на руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные,
бегут на толкучку, на промысел. Это съемщики квартир, которые сами работают с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими
бегут на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
В подобной обстановке с детских
лет воспитывались будущие банщики.
Побегов у них было значительно меньше, чем у деревенских мальчиков, отданных в учение по другим профессиям.
Был август 1883
года, когда я вернулся после пятимесячного отсутствия в Москву и отдался литературной работе: писал стихи и мелочи в «Будильнике», «Развлечении», «Осколках», статьи по различным вопросам, давал отчеты о скачках и
бегах в московские газеты.
Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около дома стояли чудные запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль бульвара кареты, вроде театральных, на клячах которых в обыкновенное время возили актеров императорских театров на спектакли и репетиции. У этих карет иногда проваливалось дно, и ехавшие
бежали по мостовой, вопя о спасении… Впрочем, это было безопасно, потому что заморенные лошади еле двигались… Такой случай в восьмидесятых
годах был на Петровке и закончился полицейским протоколом.
Самое слабое наказание, какое полагается каторжнику за
побег, это — сорок плетей и продолжение срока каторжных работ на четыре
года, и самое сильное — сто плетей, бессрочная каторга, прикование к тележке на три
года и содержание в разряде испытуемых двадцать
лет.
Ослабевши с
годами, потеряв веру в свои ноги, он
бежит уже куда-нибудь поближе, на Амур или даже в тайгу, или на гору, только бы подальше от тюрьмы, чтобы не видеть постылых стен и людей, не слышать бряцанья оков и каторжных разговоров.
Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блювштейн — Золотая Ручка, осужденная за
побег из Сибири в каторжные работы на три
года.
Бродяга Прохоров, он же Мыльников, человек
лет 35–40,
бежал из Воеводской тюрьмы и, устроивши небольшой плот, поплыл на нем к материку.
Началось дело о
побеге, заглянули в статейный список и вдруг сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников, в прошлом
году за убийство казака и двух внучек был приговорен хабаровским окружным судом к 90 плетям и прикованию к тачке, наказание же это, по недосмотру, еще не было приведено в исполнение.
Тоска по свободе овладевает некоторыми субъектами периодически и в этом отношении напоминает заной или падучую; рассказывают, будто она является в известное время
года или месяца, так что благонадежные каторжные, чувствуя приближение припадка, всякий раз предупреждают о своем
побеге начальство.
Один из них, старик 60
лет, прикован за
побеги, или, как сам он говорит, «за глупости».
Для того чтобы судить, в какое время
года чаще всего совершаются
побеги, я воспользуюсь немногими цифрами, какие успел найти и записать.
Так, например, устрашающее наказание за
побеги, состоящее из прибавки нескольких
лет каторги к старому сроку, увеличивает число бессрочных и долгосрочных, и тем самым увеличивает и число
побегов.
Манзы и кавказцы, не умеющие строить русских изб, обыкновенно
бегут в первый же
год.
Обыкновенно присылаются за убийство в драке
лет на 5-10, потом
бегут; их ловят, они опять
бегут, и так, пока не попадут в бессрочные и неисправимые.
Он не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит на одном месте, а все
бежит вперед, летает очень быстро, и убить его в
лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит на охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса.
Хотя этот куличок, по своей малости и неудобству стрельбы, решительно не обращает на себя внимания охотников, но я всегда любил гоняться за зуйками и стрелять их в
лет или в
бег, ходя по высокому берегу реки, под которым они бегали, я мог, забегая вперед, появляться нечаянно и тем заставлять их взлетывать.
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить в стране такой,
Где воздух у людей
Не паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый
год,
А в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да… Страшный край! Оттуда прочь
Бежит и зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной…
Я еще четырнадцати
лет думала
бежать, хоть и дура была.
— Да, тебе-то хорошо, — корила Наташка, надувая губы. — А здесь-то каково: баушка Устинья ворчит, тетка Марья ворчит… Все меня чужим хлебом попрекают. Я и то уж
бежать думала… Уйду в город да в горничные наймусь. Мне пятнадцатый
год в спажинки пойдет.
Тоже, значит, в
бегах состоял из-за расколу: бросил молодую жену, а сам в лес да в пещере целый
год высидел.
Маленькому Пете Мухину было двенадцать
лет, когда он распрощался с своею Самосадкой, увозя с собой твердую решимость во что бы то ни стало
бежать от антихристовой учебы.
— Ему бы
лет сто от кабалы-то не отслужиться, — он взял да и
бежал, — объяснил за него Гулливый.