Неточные совпадения
Хоть люди вы почтенные,
Однако не
ученые,
Как
с вами
говорить?
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и
ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой
ученого содержания, вовсе не
говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
И, так просто и легко разрешив, благодаря городским условиям, затруднение, которое в деревне потребовало бы столько личного труда и внимания, Левин вышел на крыльцо и, кликнув извозчика, сел и поехал на Никитскую. Дорогой он уже не думал о деньгах, а размышлял о том, как он познакомится
с петербургским
ученым, занимающимся социологией, и будет
говорить с ним о своей книге.
— Он обещал меня познакомить
с Метровым. Мне хотелось
поговорить с ним о моей работе, это известный
ученый петербургский, — сказал Левин.
Herr Frost был немец, но немец совершенно не того покроя, как наш добрый Карл Иваныч: во-первых, он правильно
говорил по-русски,
с дурным выговором — по-французски и пользовался вообще, в особенности между дамами, репутацией очень
ученого человека; во-вторых, он носил рыжие усы, большую рубиновую булавку в черном атласном шарфе, концы которого были просунуты под помочи, и светло-голубые панталоны
с отливом и со штрипками; в-третьих, он был молод, имел красивую, самодовольную наружность и необыкновенно видные, мускулистые ноги.
По утрам, через час после того, как уходила жена, из флигеля шел к воротам Спивак, шел нерешительно, точно ребенок, только что постигший искусство ходить по земле. Респиратор, выдвигая его подбородок, придавал его курчавой голове форму головы пуделя, а темненький, мохнатый костюм еще более подчеркивал сходство музыканта
с ученой собакой из цирка. Встречаясь
с Климом, он опускал респиратор к шее и
говорил всегда что-нибудь о музыке.
«Отошлите это в
ученое общество, в академию, —
говорите вы, — а беседуя
с людьми всякого образования, пишите иначе. Давайте нам чудес, поэзии, огня, жизни и красок!» Чудес, поэзии! Я сказал, что их нет, этих чудес: путешествия утратили чудесный характер. Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса. Все подходит под какой-то прозаический уровень.
— Вот какие вопросы вы задаете! Ну-с, это, батюшка, философия. Что ж, можно и об этом потолковать. Вот приезжайте в субботу. Встретите у меня
ученых, литераторов, художников. Тогда и
поговорим об общих вопросах, — сказал адвокат,
с ироническим пафосом произнося слова: «общие вопросы». —
С женой знакомы. Приезжайте.
Со мною не заговаривал и
с другими
говорил мало, — разговор был не
ученый и не важный.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после
ученого разговора
с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи
с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно
говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него
с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
— Я на твоем месте, Александр,
говорил бы то же, что ты; я, как ты,
говорю только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место в этом вопросе; я знаю, что он никого из нас не касается, мы
говорим только, как
ученые, о любопытных сторонах общих научных воззрений, кажущихся нам справедливыми; по этим воззрениям, каждый судит о всяком деле
с своей точки зрения, определяющейся его личными отношениями к делу, я только в этом смысле
говорю, что на твоем месте стал бы
говорить точно так же, как ты.
Мы
говорили с тобою, как
ученый с ученым, предлагали друг другу разные
ученые, отвлеченные задачи; мне, наконец, удалось предложить тебе такую, над которою ты задумался, и мое
ученое самолюбие удовлетворено.
— Толкуй больной
с подлекарем! — ответил отец. — Это
говорят не дураки, а
ученые люди…
Двоюродный брат был еще недавно веселым мальчиком в кургузом и некрасивом юнкерском мундире. Теперь он артиллерийский офицер,
говорит об
ученых книгах и умных людях, которых называет «личностями», и имеет собственного денщика,
с которым собирается установить особые, не «рутинно — начальственные» отношения.
— То-то вот и есть, что ты дурак! Нужно, чтобы значило, и чтобы было
с толком, и чтобы другого слова как раз
с таким значением не было… А так — мало ли что ты выдумаешь!..
Ученые не глупее вас и
говорят не на смех…
— Вот послушай ты его, —
говорил Ставрученко Максиму, лукаво подталкивая его локтем, когда студент ораторствовал
с раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами. — Вот, собачий сын,
говорит, как пишет!.. Подумаешь, и в самом деле голова! А расскажи ты нам,
ученый человек, как тебя мой Нечипор надул, а?
Он человек действительно очень
ученый, и я обрадовался, что
с настоящим
ученым буду
говорить.
Чтобы объяснить эти слова Клеопатры Петровны, я должен сказать, что она имела довольно странный взгляд на писателей; ей как-то казалось, что они непременно должны были быть или люди знатные, в больших чинах, близко стоящие к государю, или, по крайней мере, очень
ученые, а тут Вихров, очень милый и дорогой для нее человек, но все-таки весьма обыкновенный, хочет сделаться писателем и пишет; это ей решительно казалось заблуждением
с его стороны, которое только может сделать его смешным, а она не хотела видеть его нигде и ни в чем смешным, а потому, по поводу этому, предполагала даже
поговорить с ним серьезно.
— Он… малый… умный, —
говорил Еспер Иваныч, несколько успокоившись и показывая Мари на Павла, — а она тоже девица у нас умная и
ученая, — прибавил он, показав Павлу на дочь, который, в свою очередь,
с восторгом взглянул на девушку.
Но как ни уговаривала Раиса Павловна своего Ришелье, как ни старалась поднять в нем упадавший дух мужества, он все-таки трусил генерала и крепко трусил. Даже сердце у него екнуло, когда он опять увидал этого генерала
с деловой нахмуренной физиономией. Ведь настоящий генерал,
ученая голова, профессор, что там Раиса Павловна ни
говори…
— Нет, это ты, ваше превосходительство, неправильно
говоришь, — отрезал Ермило Кожин, когда генерал кончил. — Конечно, мы люди темные, не
ученые, а ты — неправильно. И насчет покосу неправильно, потому мужику лошадь
с коровою первое дело… А десятинки две ежели у мужика есть, так он от свободности и пашенку распашет — не все же на фабрике да по куреням болтаться. Тоже вот насчет выгону… Наша заводская лошадь зиму-то зимскую за двоих робит, а летом ей и отдохнуть надо.
В деревне старики
говорят: живи в законе
с женой, трудись, лишнее не ешь, не щеголяй, а здесь люди умные,
ученые — значит, знают настоящие законы, — живут в свое удовольствие.
А он все
с аглицкой,
ученой точки берет, и не поверил;
говорит: «Ну, если ты не хочешь так, в своем виде, открыть, то давай
с тобою вместе ром пить».
Я
с ним попервоначалу было спорить зачал, что какая же, мол, ваша вера, когда у вас святых нет, но он
говорит: есть, и начал по талмуду читать, какие у них бывают святые… очень занятно, а тот талмуд,
говорит, написал раввин Иовоз бен Леви, который был такой
ученый, что грешные люди на него смотреть не могли; как взглянули, сейчас все умирали, через что бог позвал его перед самого себя и
говорит: «Эй ты,
ученый раввин, Иовоз бен Леви! то хорошо, что ты такой
ученый, но только то нехорошо, что чрез тебя, все мои жидки могут умирать.
Мне же очень приятно было жертвовать своим чувством, может быть оттого, что не стоило большого труда, так как я
с этой барышней только раз вычурно
поговорил о достоинстве
ученой музыки, и любовь моя, как я ни старался поддерживать ее, прошла на следующей неделе.
Все
говорили, что эта барышня еще умнее и
ученее своей матери; но я никак не мог судить об этом, потому что, чувствуя какой-то подобострастный страх при мысли о ее уме и учености, я только один раз
говорил с ней, и то
с неизъяснимым трепетом.
— Иначе и нельзя, а то она отсыреет и тон потеряет… Это самый, я думаю, деликатный инструмент, — отвечала простодушно Марья Федоровна, вовсе не подозревавшая яду в словах своей собеседницы, которая, впрочем, не стала
с нею больше
говорить и все свое внимание отнесла к спору, все еще продолжавшемуся между молодым
ученым и Егором Егорычем, ради чего они уселись уже вдали в уголке.
— Долго не изволили мне отвечать-с. За математической задачей какой-то сидели, определяли что-то; видно, головоломная задача была. Пифагоровы штаны при мне начертили — сам видел. Три раза повторял; уж на четвертый только подняли головку и как будто впервые меня увидали. «Не пойду,
говорят, там теперь
ученый приехал, так уж где нам быть подле такого светила». Так и изволили выразиться, что подле светила.
— Не в этом дело… — бормотал Селезнев. — Мы хотели подышать свежим воздухом, как это делают теперь все порядочные люди, и сделать вам сюрприз. Адрес-то я разыскал… Зашел к Федосье и разыскал. Там еще познакомился
с некоторой
ученой девицей, которая тоже собирается к вам в гости.
Говорит, что ее приглашал Пепко. А впрочем, не в этом дело…
Сдали. Я и жену и племянницу
ученую кряду по три раза дураками оставил. Довольно,
говорю,
с вас, но видя, что они и сим еще мало в неправоте своего спора убедились,
говорю...
Лука. И вот в это место — в Сибири дело-то было — прислали ссыльного,
ученого…
с книгами,
с планами он, ученый-то, и со всякими штуками… Человек и
говорит ученому: «Покажи ты мне, сделай милость — где лежит праведная земля и как туда дорога?» Сейчас это
ученый книги раскрыл, планы разложил… глядел-глядел — нет нигде праведной земли! Всё верно, все земли показаны, а праведной — нет!..
Или вот тоже, когда приезжает окружной суд и нужно приводить к присяге; все прочие священники стесняются, а я
с судьями,
с прокурорами да
с адвокатами запанибрата: по-ученому
поговорю, чайку
с ними попью, посмеюсь, расспрошу, чего не знаю…
— Которые попроще… Она там
с гимназистами да
с книжками…
ученая стала!.. Смеяться будет надо мной… — взволнованно
говорил Фома.
Мало-помалу он перешел на другие темы, заговорил о науке, о своей диссертации, которая понравилась в Петербурге; он
говорил с увлечением и уже не помнил ни о моей сестре, ни о своем горе, ни обо мне. Жизнь увлекала его. У той — Америка и кольцо
с надписью, думал я, а у этого — докторская степень и
ученая карьера, и только я и сестра остались при старом.
Любимец трех государей [Любимец трех государей — Александра I, Николая I и Александра II.], Михайло Борисович в прежнее суровое время как-то двоился: в кабинете своем он был друг
ученых и литераторов и
говорил в известном тоне, а в государственной деятельности своей все старался свести на почву законов, которые он знал от доски до доски наизусть и
с этой стороны, по общему мнению, был непреоборим.
Петербург казался ему гораздо более подвижным и развитым, и он стремился туда, знакомился там
с разными литераторами,
учеными,
с высшим и низшим чиновничеством, слушал их, сам им
говорил, спорил
с ними, но — увы! — просвета перед жадными очами его после этих бесед нисколько не прибывало, и почти каждый раз князь уезжал из Петербурга в каком-то трагически-раздраженном состоянии, но через полгода снова ехал туда.
Здесь он на первых порах заметно старался сближаться
с учеными и литераторами, но последнее время и того не стал делать, и некоторые из родных князя, посещавшие иногда княгиню,
говорили, что князь все читает теперь.
Дулебов. Ах да… я смешал… Полевого… Николай Полевой. Он из мещан… По-французски выучился самоучкой,
ученые книги писал, всё
с французского брал… Только он тогда заспорил
с кем-то…
с учеными или
с профессорами… Ну, где же, возможно ли, да и прилично ли! Ну, ему и не велели
ученых книг писать, приказали водевили сочинять. После сам был благодарен, большие деньги получал. «Мне бы,
говорит, и не догадаться». Что вы так печальны?
— А черт его знает, умный ли он и
ученый! — произнес уж
с некоторою досадливостью Янсутский. — Но кто ж тебе
говорил все это про него?
— Знаю, брат, что не в том; а впрочем, в чем оно состоит-то?.. Но если б ты видел Курбеева! Ты, пожалуйста, не воображай его себе каким-нибудь пустым болтуном.
Говорят, я был красноречив когда-то. Я перед ним просто ничего не значу. Это был человек удивительно
ученый, знающий, голова, творческая, брат, голова в деле промышленности и предприятий торговых. Проекты самые смелые, самые неожиданные так и кипели у него на уме. Мы соединились
с ним и решились употребить свои силы на общеполезное дело…
Из разговоров их я также узнал, что Яковкин был прямо сделан ординарным профессором русской истории и назначался инспектором студентов, о чем все
говорили с негодованием, считая такое быстрое возвышение Яковкина незаслуженным по ограниченности его
ученых познаний.
Говорю я много, а он все молчит. В конце концов я мало-помалу стихаю и, разумеется, сдаюсь. Докторант получит от меня тему, которой грош цена, напишет под моим наблюдением никому не нужную диссертацию,
с достоинством выдержит скучный диспут и получит ненужную ему
ученую степень.
И отступили бы
ученые, философы и палачи,
говоря с содроганием...
Еще гораздо важнее то, что
с течением времени многое в произведениях поэзии делается непонятным для нас (мысли и обороты, заимствованные от современных обстоятельств, намеки на события и лица); многое становится бесцветно и безвкусно;
ученые комментарии не могут сделать для потомков всего столь же ясным и живым, как все было ясно для современников; притом
ученые комментарии и эстетическое наслаждение — противоположные вещи; не
говорим уже, что через них произведение поэзии перестает быть общедоступным.
Но люди смотрят доселе на науку
с недоверием, и недоверие это прекрасно; верное, но темное чувство убеждает их, что в ней должно быть разрешение величайших вопросов, а между тем перед их глазами
ученые, по большей части, занимаются мелочами, пустыми диспутами, вопросами, лишенными жизни, и отворачиваются от общечеловеческих интересов; предчувствуют, что наука — общее достояние всех, и между тем видят, что к ней приступа нет, что она
говорит странным и трудно понятным языком.
В XVIII веке они были веселы, шумели и назывались esprit fort [вольнодумцами (франц.).]; в XIX веке дилетант имеет грустную и неразгаданную думу; он любит науку, но знает ее коварность; он немного мистик и читает Шведенборга, но также немного скептик и заглядывает в Байрона; он часто
говорит с Гамлетом: «Нет, друг Горацио, есть много вещей, которых не понимают
ученые» — а про себя думает, что понимает все на свете.
Присовокупим к этому дурную привычку
говорить языком школы, которую он поневоле должен был приобрести,
говоря всю жизнь
с немецкими
учеными.
Барин наш, Константин Николаевич Лосев, богат был и много земель имел; в нашу экономию он редко наезжал: считалась она несчастливой в их семействе, в ней баринову мать кто-то задушил, дед его
с коня упал, разбился, и жена сбежала. Дважды видел я барина: человек высокий, полный, в золотых очках, в поддёвке и картузе
с красным околышком;
говорили, что он важный царю слуга и весьма
учёный — книги пишет. Титова однако он два раза матерно изругал и кулак к носу подносил ему.
Лучше всего о Христе Ларион
говорил: я, бывало, плакал всегда, видя горькую судьбу сына божия. Весь он — от спора в храме
с учёными до Голгофы — стоял предо мною, как дитя чистое и прекрасное в неизречённой любви своей к народу,
с доброй улыбкой всем,
с ласковым словом утешения, — везде дитя, ослепительное красотою своею!
Они всегда ему
говорили:"лиха матери дождешься, чтоб
с моих сыновей был хотя один
ученый", и при этом, бывало, сложат шиш, вертят его, вертят и тычут ему к носу, прицмокивая.