Неточные совпадения
В соседнем
номере говорили что-то о машинах и обмане и кашляли утренним кашлем.
В чистеньком
номере было тепло, уютно, благосклонно ворчал самовар, вкусный запах чая и Дуняшиных духов приятно щекотал ноздри.
Говоря, Дуняша грызла бисквиты, прихлебывала портвейн из тяжелой зеленой рюмки.
Рассказала потом: „Спрашиваю,
говорит, у дворника: где квартира
номер такой-то?“ Дворник,
говорит, и поглядел на меня: „А вам чего,
говорит, в той квартире надоть?“ Так странно это сказал, так, что уж тут можно б было спохватиться.
— Впрочем, мы после
поговорим, — сказал Селенин. — Иду, — обратился он к почтительно подошедшему к нему судебному приставу. — Непременно надо видеться, — прибавил он, вздыхая. — Только застанешь ли тебя? Меня же всегда застанешь в 7 часов, к обеду. Надеждинская, — он назвал
номер. — Много с тех пор воды утекло, — прибавил он уходя, опять улыбаясь одними губами.
— Екатерина Маслова, — начал председатель, обращаясь к третьей подсудимой, — вы обвиняетесь в том, что, приехав из публичного дома в
номер гостиницы «Мавритания» с ключом от чемодана купца Смелькова, вы похитили из этого чемодана деньги и перстень, —
говорил он, как заученный урок, склоняя между тем ухо к члену слева, который
говорил, что пo списку вещественных доказательств недостает склянки.
— Купец был уже в экстазе, — слегка улыбаясь,
говорила Китаева, — и у нас продолжал пить и угощать девушек; но так как у него не достало денег, то он послал к себе в
номер эту самую Любашу, к которой он получил предилекция, — сказала она, взглянув на подсудимую.
— Да ведь она
говорит, что не входила в
номер.
Обед был подан в
номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не
говорит. Чтобы попасть в тон этой дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
Курьер их препроводил в
номер, а оттуда в пищеприемную залу, где наш Левша порядочно уже подрумянился, и
говорит: «Вот он!»
Радуй меня иногда твоим письмом. Не все же писать бумаги за
номерами. Доволен ли ты вице-директорством? Много
говорил о тебе с Бачмановым, он очень мне понравился.
— А как жених узнает и скажет: «Зачем вы со студентами театр играете?» Он и то уж Каролине Карловне
говорил: «Зачем это она живет в
номерах со студентами?»
— Погодите, постойте! — перебил его Павел. — Будем
говорить еще откровеннее. С этою госпожою, моею землячкою, которая приехала сюда в
номера… вы, конечно, догадываетесь, в каких я отношениях; я ее безумно люблю, а между тем она, зная меня и бывши в совершенном возрасте, любила другого.
Главным сотрудником, по существу редактором, так как сам был полуграмотным, Морозов пригласил А.М. Пазухина, автора романов и повестей, годами печатавшихся непрерывно в «Московском листке» по средам и пятницам. И в эти дни газетчики для розницы брали всегда больше
номеров и
говорили...
Никогда не забыть мне беседы в редакции «Русских ведомостей», в кабинете В.М. Соболевского, за чаем, где Н.К. Михайловский и А.И. Чупров
говорили, что в России еще не народился пролетариат, а в ответ на это Успенский привел в пример моих только что напечатанных «Обреченных», попросил принести
номер газеты и заставил меня прочитать вслух.
— Ну, куме, запирай-ка свой
номер, пойдем ко мне,
поговорим по охоте!
— Вы так хорошо испортили «казенную» бумагу, что и «казенную» лошадь можно за это простить. Не беспокойтесь, за выпуск
номера мы вас не привлечем. Я
поговорю с цензором, а эти строчки я оставлю себе на память.
— Почти четыре комнаты, —
говорил он, — зеркала в золотых рамах, мебель обита шелком, перегородка красного дерева, ковер персидский… Ну-с, это окончательно Европа! И так как я считаю себя все-таки принадлежащим больше к европейцам, чем к москвичам, то позвольте мне этот
номер оставить за собою!
Там, в
номере, к нему почти каждый день приходил отец Захария, человек тучный, добрый и весёлый, с опухшими веками и больными глазами в дымчатых очках, крестясь, садился за стол к самовару и
говорил всегда одно и то же...
— Представь себе, Вася, какая случайность, — объяснял Пепко. — Иду по улице и вижу: идет предо мной старичок и
номера у домов читает. Я так сразу и подумал: наверно, провинциал. Обогнал его и оглянулся… А он ко мне. «Извините,
говорит, не знаете ли господина Попова?» — «К вашим услугам: Попов»… Вышло, что Федот, да не тот… Ну, разговорились. Оказалось, что он тебя разыскивает.
Что Ноздрев будет с капитальцем (особливо ежели деньгами подписчиков распорядится) — это дело возможное. Но чтобы он был"умницей" — с этим я, судя по вышедшим
номерам, никак согласиться не могу. Во-первых, он потому уж не умница, что не понимает, что времена переходчивы; а во-вторых, он до того в двух
номерах обнажил себя, что даже виноградного листа ему достать неоткуда, чтобы прикрыть, в крайнем случае, свою наготу.
Говорят, будто бы он меценатами заручился, да меценаты-то чем заручились?
Не дальше, как сегодня, под живым впечатлением только что прочитанных
номеров, я встретился с ним на улице и, по обыкновению, спутался. Вместо того, чтоб перебежать на другую сторону, очутился с ним лицом к лицу и начал растабарывать."Как,
говорю, вам не стыдно выступать с клеветами против газеты, которая, во всяком случае, честно исполняет свою задачу? Если б даже убеждения ее…"Но он мне не дал и договорить.
— Мой друг, — суховато и внушительно
говорила ему Татьяна Власьевна, — тесьмы шерстяной узкой надо бы прикупить. Гипюр тоже на исходе… Мало и ниток чёрных
номер пятидесятый… Пуговицы перламутровые предлагает одна фирма, — комиссионер у меня был… Я послала сюда. Приходил он?
Двадцатого апреля я выехал передовым в Ярославль, чтобы приготовить там театр, но там и готовить нечего было, нужно было только нанять
номера. Театр держал толстяк-украинец Любимов-Деркач, матерый антрепренер, известный картежник. И ничем нельзя было больше обидеть его, как изменив одну только букву фамилии, назвать не Деркач, а Дергач. Слишком ясный намек и, как
говорили, не безосновательный, хотя и Деркач — словечко не из красивых: истертый веник.
Коридорный, маленький человек с бледным, стертым лицом, внес самовар и быстро, мелкими шагами убежал из
номера. Старик разбирал на подоконнике какие-то узелки и
говорил, не глядя на Фому...
— Mais puisque je vous repete que c'est moi, votre voisin du numero onze. [
Говорю вам, это я, ваш сосед из 11-го
номера (франц.).]
В Варшаве они разместились очень удобно в большом
номере, состоявшем из трех комнат. Долинский отыскал много знакомых поляков с Волыни и Подолии и представил их Даше. Даша много с ними
говорила и осталась очень довольна новыми знакомствами.
— Про нее, между прочим, рассказывают, — продолжала г-жа Петицкая, — и это не то что выдумка, а настоящее происшествие было: раз она идет и встречает знакомого ей студента с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой, спрашивает его: «Куда вы идете?» — «В баню!» —
говорит. — «Ну так,
говорит, и я с вами!» Пошла с ним в
номер и вымылась, и не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!.. Так только, чтобы показать, что стыдиться мужчин не следует.
Приехав в гостиницу, где жил Жуквич, князь прямо прошел к тому в
номер, введя с собою и Николя, из опасения, чтобы тот не улизнул. Они застали Жуквича дома. Тот при виде их заметно смутился. Князь подошел к нему и сказал ему не громко и по-английски, чтобы Николя не мог понять, что он
говорит...
— Батенька, —
говорит, — вы знаете ли, сколько этот
номер вина за бутылку стоит? Он ведь стоит восемнадцать рублей.
— Теперь извольте
говорить откровенно: ездили ли вы второго августа на извозчике с шарманщиком Корподибакко, присвоившим себе фамилию почтенного члена международного статистического конгресса Корренти? не завозили ли вы его в дом
номер тридцатый на Канонерской улице?
И я развил перед ним овладевший мной образ. И, пока мы медленно шли по темной дорожке и я
говорил, — Тит шагал с молчаливым вниманием. Когда мы были уже у ворот и нам вблизи засветили окна «казенных»
номеров, — Тит замедлял шага и сказал...
Затем в темноте мы тихо возвращались в свой
номер. И опять я
говорил, а Тит слушал.
Когда я вернулся в двенадцатом часу в наш общий
номер, Тит опять прыснул и стал расспрашивать: «Ну, что? Как сошел парадный визит? Как генерал? Чем угощали? О чем
говорили?.. Отчего у тебя кислый вид?..» Я должен был признаться, что вечер прошел для меня довольно скучно. Старый генерал был приветлив, даже слишком. Он завладел мною целиком, много расспрашивал о дяде и отце, рассказывал военные анекдоты и в заключение усадил играть в шахматы.
Я ее слышал подробно: господин Хмурин несколько времени и весьма усердно упрашивал этого кредитора своего отобедать с ним,
говоря, что тут он и получит от него расчет… взял для этого обеда самый отдаленный
номер…
Петр Игнатьевич, даже когда хочет рассмешить меня, рассказывает длинно, обстоятельно, точно защищает диссертацию, с подробным перечислением литературных источников, которыми он пользовался, стараясь не ошибиться ни в числах, ни в
номерах журналов, ни в именах, причем
говорит не просто Пти, а непременно Жан-Жак Пти.
Лотохин. Скажи в конторе, чтобы фамилию Сусанны Сергевны не писали на доске, чтобы
номера, которые она заняла, отметили за мной! Да не болтай ничего! Кто будет спрашивать,
говори, что, мол, дальняя родственница барина, проездом в имение, в другую губернию, всего, мол, на один день. Завтра уезжают.
Собралась целая куча народа: жанристы, пейзажисты и скульпторы, два рецензента из каких-то маленьких газет, несколько посторонних лиц. Начали пить и разговаривать. Через полчаса все уже
говорили разом, потому что все были навеселе. И я тоже. Помню, что меня качали и я
говорил речь. Потом целовался с рецензентом и пил с ним брудершафт. Пили,
говорили и целовались много и разошлись по домам в четыре часа утра. Кажется, двое расположились на ночлег в том же угольном
номере гостиницы «Вена».
Я пришел к себе в
номер и лег на кровать. Я думаю, я лежал с полчаса навзничь, закинув за голову руки. Катастрофа уж разразилась, было о чем подумать. Завтра я решил настоятельно
говорить с Полиной. А! французишка? Так, стало быть, правда! Но что же тут могло быть, однако? Полина и Де-Грие! Господи, какое сопоставление!
Не зная лично меня и не зная, кто написал эту статейку, он сказал один раз в моем присутствии: «Никто еще, никогда не
говаривал обо мне, то есть о моем даровании, так верно, как
говорит, в последнем
номере „Московского вестника“, какой-то неизвестный барин».
— Хорошо, хорошо, —
говорит, — веди меня скорей в Борисоглебскую гостиницу; нам надо там сквозной
номер нанять.
— Ну что делать, —
говорит, — зови, если с места встанешь, а я вон из
номера не пойду; у нас за вино деньги плочены.
Темно было в
номере, — так темно, что я Михайлу сразу же потерял, да и сам не могу понять, куда я попал, где двери, в какую сторону идти? Заблудился. Вдруг слышу — чиркнули спичкой, огонь. Гляжу, Михайла в комнате около зеркала зажигает свечку; думаю: «Что же он, болван, такое делает?» А он со свечкой моментально на перегородку в спальню. Слышу,
говорит: «Барин, а барин, Николай Яковлевич, извольте раздеваться, неудобно вам так будет. Позвольте, я вас в кроватку уложу».
Малиевич — меблированный дом на Большой Дворянской, триста
номеров — то же самое, только еще хуже, стыдно
говорить, И так далее.
Я поднялся к нему, спрашиваю: «Что?» А он
говорит: «Вчера Николай Яковлевич (это так
номера четвертого звали), вчера Николай Яковлевич пьяный вернулся, и, когда лег, сейчас же захрапел, и двери не успел запереть.
— Нет, извольте. Я эту сцену с городничим вот как веду. Городничий
говорит, что
номер темноват. А я отвечаю: «Да. Захочешь почитать что-нибудь, например Максима Горького, — нельзя! Темыно, тем-мыно!» И всегда… аплодисмент!
Вильгельмина Федоровна. Да!.. Сегодня Владимир Иваныч, как я поехала к вам, подал мне газету и
говорит: «Покажи этот
номер Марье Сергеевне; вряд ли не про нее тут написано!» Я и захватила ее с собою (подает Марье Сергеевне газету). В этом вон столбце напечатано это!.. (Показывает ей на одно место в газете.)
— Мне бы
номер, —
говорит он мягко, точно робея. — Мне надо ехать. И еще бы я попросил свечку, перо и чернила.
Положение его в
номерах «Сербия» сложное: он ходит к мировым судьям по делам Анны Фридриховны, репетирует ее детей в учит их светским манерам, ведет квартирную книгу, пишет счета постояльцам, читает по утрам вслух газету и
говорит о политике.
— Студент спрашивает
номер, — суфлерским шепотом
говорит за дверью Арсений.
(Напевая.) Нет, это ужас, это какой-то вертеп — стараются грабить прямо-таки среди бела дня! Ты представь, Оля… (напевает) сейчас меня зовет этот подлец управляющий и
говорит, что мы должны прибавить десять рублей за
номер. Это ужас! (Напевает.) Скотина! Олечка, хочешь мармеладу? абрикосовский.