Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда
мужик не Блюхера
И не милорда
глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать…
Его не рассердили ни вид крестьянской лошади и стригуна, топтавших его зеленя (он велел согнать их встретившемуся
мужику), ни насмешливый и
глупый ответ
мужика Ипата, которого он встретил и спросил: «Что, Ипат, скоро сеять?» — «Надо прежде вспахать, Константин Дмитрич», отвечал Ипат.
Да ты подумай прежде о том, чтобы всякий
мужик был у тебя богат, так тогда ты и сам будешь богат без фабрик, и без заводов, и без
глупых <затей>.
Вообще пред ним все чаще являлось нечто сновидное, такое, чего ему не нужно было видеть. Зачем нужна
глупая сцена ловли воображаемого сома, какой смысл в нелепом смехе Лютова и хромого
мужика? Не нужно было видеть тягостную возню с колоколом и многое другое, что, не имея смысла, только отягощало память.
— А почем я знаю, про какого? Теперь у них до вечера крику будет. Я люблю расшевелить дураков во всех слоях общества. Вот и еще стоит олух, вот этот
мужик. Заметь себе, говорят: «Ничего нет
глупее глупого француза», но и русская физиономия выдает себя. Ну не написано ль у этого на лице, что он дурак, вот у этого
мужика, а?
—
Глупый человек-с, — промолвил он, когда тот ушел, — совершенно необразованный человек, мужик-с, больше ничего-с. Дворовым человеком его назвать нельзя-с… и все хвастал-с… Где ж ему быть актером-с, сами извольте рассудить-с! Напрасно изволили беспокоиться, изволили с ним разговаривать-с!
— Эй, Иохим, — сказал он одним вечером, входя вслед за мальчиком к Иохиму. — Брось ты хоть один раз свою свистелку! Это хорошо мальчишкам на улице или подпаску в поле, а ты все же таки взрослый
мужик, хоть эта
глупая Марья и сделала из тебя настоящего теленка. Тьфу, даже стыдно за тебя, право! Девка отвернулась, а ты и раскис. Свистишь, точно перепел в клетке!
В сущности, Вачегин был
глупый и несуразный
мужик, но его общество выбрало впридачу Кожину и Семенычу на том основании, что Вачегин уж постоит на своем, благо господь пастью его наградил.
— Надо быть-с, надо быть-с. То-то
мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали.
Глупый они народ-с.
Один из них, племянник, был молодец, умный малый и уживчивого характера; но дядя его, пырнувший Гаврилку шилом, был
глупый и вздорный
мужик.
— А ежели так вот, как Марфа жила, — в подозрениях да окриках, — ну, вы меня извините! Мужа тут нету, а просто —
мужик, и хранить себя не для кого. Жалко мне было Марфу, а помочь — нечем, глупа уж очень была. Таким бабам, как она, бездетным да
глупым, по-моему, два пути — в монастырь али в развратный дом.
Зимой
мужики дохнут преимущественно от холода, от дрянной одежды и дрянного помещения, по веснам — с голоду, потому что при начале полевых работ аппетит у них разгорается огромный, а удовлетворить его нечем; а затем остальное время — от пьянства, драки и вообще всяких глупостей, происходящих у
глупого человека от сытости.
— Вестимо чем: он
мужик ражий, голос как из бочки; а на площади, меж
глупого народа, тот и прав, кто горланит больше других.
Наркис. Мне житье теперь… Мне житье! Малина! Умирать не надо. Что только есть, первый сорт. Хозяин у меня
глупый, — вот послал меня с
мужиками рядиться, луга кортомим; а я не очень чтоб уважаю. А с хозяйкой я в любви и во всяком согласии.
Сказал и, сплюнув под ноги себе, равнодушно отошел от Фомы, войдя в толпу, как клин в дерево. Его речь окончательно пришибла Фому; он чувствовал, что
мужики считают его
глупым и смешным. И, чтобы спасти свое хозяйское значение в их глазах, чтобы снова привлечь к себе уже утомленное внимание
мужиков, он напыжился, смешно надул щеки и внушительным голосом бухнул...
В одних домах уже спали, в других играли в карты; мы ненавидели эти дома, боялись их и говорили об изуверстве, сердечной грубости, ничтожестве этих почтенных семейств, этих любителей драматического искусства, которых мы так испугали, и я спрашивал, чем же эти
глупые, жестокие, ленивые, нечестные люди лучше пьяных и суеверных куриловских
мужиков, или чем лучше они животных, которые тоже приходят в смятение, когда какая-нибудь случайность нарушает однообразие их жизни, ограниченной инстинктами.
Затем, если ты работаешь, одеваешься и ешь, как
мужик, то ты своим авторитетом как бы узаконяешь эту их тяжелую, неуклюжую одежду, ужасные избы, эти их
глупые бороды…
— Ну, Андрюша! — сказал старый крестьянин, — слушал я, брат, тебя: не в батюшку ты пошел! Тот был
мужик умный: а ты,
глупая голова, всякой нехристи веришь! Счастлив этот краснобай, что не я его возил: побывал бы он у меня в городском остроге. Эк он подъехал с каким подвохом, проклятый! Да нет, ребята! старого воробья на мякине не обманешь: ведь этот проезжий — шпион.
— Не балуй, барчук, — гневно сказал
мужик и опять покрыл «это» рогожей. Другой, с знакомым лицом дорожного сторожа, повернул меня и вывел из беседки… Я очнулся на платформе, посмотрел кругом и… засмеялся… Мне казалось, будто все, что я только что видел, было
глупым и «стыдным» сном, будто я только что рассказал этот сон
мужикам, и от этого мне было очень совестно…
Читаю я далее-с: один там из моих подрядчиков, мужичонко
глупый, выругал, что ли, повариху свою, которая про артель ему стряпала и говядины у него украла, не всю сварила, — повариха в обиду вошла и к мировому его, и господин мировой судья приговаривает
мужика на десять дней в тюрьму.
Обеспокоились начальники и собрали совет. Решили:
мужика изловить и водворить, а
глупому помещику, который всей смуте зачинщик, наиделикатнейше внушить, дабы он фанфаронства свои прекратил и поступлению в казначейство податей препятствия не чинил.
— А потому, что
мужика этого есть не в пример способнее было, нежели вашего брата дворянина. И потому скажу тебе прямо:
глупый ты помещик, хоть мне и друг!
Видят
мужики: хоть и
глупый у них помещик, а разум ему дан большой. Сократил он их так, что некуда носа высунуть: куда ни глянут — всё нельзя, да не позволено, да не ваше! Скотинка на водопой выйдет — помещик кричит: «Моя вода!» — курица за околицу выбредет — помещик кричит: «Моя земля!» И земля, и вода, и воздух — все его стало! Лучины не стало
мужику в светец зажечь, прута не стало, чем избу вымести. Вот и взмолились крестьяне всем миром к Господу Богу...
Услышал милостивый Бог слезную молитву сиротскую, и не стало
мужика на всем пространстве владений
глупого помещика. Куда девался
мужик — никто того не заметил, а только видели люди, как вдруг поднялся мякинный вихрь и, словно туча черная, пронеслись в воздухе посконные мужицкие портки. Вышел помещик на балкон, потянул носом и чует: чистый-пречистый во всех его владениях воздух сделался. Натурально, остался доволен. Думает: «Теперь-то я понежу свое тело белое, тело белое, рыхлое, рассыпчатое!»
Обыкновенно он начинал с того, что хвастался своим умом, силою которого безграмотный
мужик создал и ведет большое дело с
глупыми и вороватыми людьми под рукою, — об этом он говорил пространно, но как-то вяло, с большими паузами и часто вздыхая присвистывающим звуком. Иногда казалось, что ему скучно исчислять свои деловые успехи, он напрягается и заставляет себя говорить о них.
Но как говорить с ней, чтоб вызвать ум её на правильный путь и облагородить душу, изуродованную
глупыми романами и обществом
мужиков, солдата, пьяницы-отца?
Мужик верит
глупому чуду не потому, что он темен и неразвит, а потому, что это дух его истории, непреложный исторический закон…
— Нет, государь милостивый, — отвечал Сергеич, — строгости особливой нет, а известно, что… дело барское, до делов наших, крестьянских, доподлинно не доходил; не все ведь этакие господа, как твой покойной папенька был: с тем, бывало, говоришь, словно со своим братом — все до последней нитки по крестьянству знал; ну, а наш барин в усадьбу тоже наезжает временно, а
мужики наши —
глупой ведь, батюшка, народец, и полезут к нему со всякими нуждами, правыми и неправыми, так тоже в какой час попадут; в иной все смирно да ласково выслушает, а в другой, пожалуй, еле и ноги уплетут — да!
Mитрич. Знаешь ты много! Да и спросить с вас тоже нельзя. Кто вас учит? Только пьяный
мужик когда вожжами поучит. Только и ученья. Уж и не знаю, кто за вас отвечать будет. За рекрутов так с дядьки или с старшого спросят. А за вашу сестру и спросить не с кого. Так, беспастушная скотина, озорная самая, бабы эти. Самое
глупое ваше сословие. Пустое самое ваше сословие.
— Гёрш-ту, — говорят, — слышь, мы будто совсем дали… Гм, гм! Аи-вай: рази мы мозем быть такие
глупые и совсем как
мужики без политику, чтобы такому большому лицу хабара давать? («Хабар» по-ихнему взятка.)
Да и что вам, ваше сиятельство, хоть она бы и милая, а все ж мужичка она, баба немытая, поневница
глупая, мне,
мужику, чета!
Мужик подъехал к лавке, купил овса и поехал домой. Когда приехал домой, дал лошади овса. Лошадь стала есть и думает: «Какие люди
глупые! Только любят над нами умничать, а ума у них меньше нашего. О чем он хлопотал? Куда-то ездил и гонял меня. Сколько мы ни ездили, а вернулись же домой. Лучше бы с самого начала оставаться нам с ним дома; он бы сидел на печи, а я бы ела овес».
Затея эта
мужикам очень не понравилась и показалась
глупою, а оттого и руки у них не поднимались, чтобы «добро незнамо в чем мочить»; но делать было нечего — власть господская выше, и
мужики своему «шишиморе» повиновались, все помочили, обсушили и ссыпали, — амбар заперли и ключ ему принесли и у самых образов на стенку повесили.
— То есть еще и не своя, а приятеля моего, с которым я приехал, Павла Николаевича Горданова: с ним по лености его стряслось что-то такое вопиющее. Он черт знает что с собой наделал: он, знаете, пока шли все эти пертурбации, нигилистничанье и всякая штука, он за глаза надавал
мужикам самые
глупые согласия на поземельные разверстки, и так разверстался, что имение теперь гроша не стоит. Вы ведь, надеюсь, не принадлежите к числу тех, для которых лапоть всегда прав пред ботинком?
— Уж такое горе, — заговорил сотский, — такое горе, чистое наказание. Народ очень беспокоится, ваше высокоблагородие, уж третью ночь не спят. Ребята плачут. Надо коров доить, а бабы в хлев не идут, боятся… Как бы в потемках барин не примерещился. Известно,
глупые женщины, но которые и
мужики тоже боятся. Как вечер, мимо избы не ходят в одиночку, а так, всё табуном. И понятые тоже…
Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жерновами облаков
День и ночь…
День и ночь…
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный
мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как
глупым курам,
Головы нужно давно под топор…