Неточные совпадения
— Положим, княгиня, что это не поверхностное, — сказал он, — но внутреннее. Но не в том дело — и он опять обратился к
генералу, с которым говорил серьезно, — не забудьте, что скачут военные, которые избрали эту деятельность, и согласитесь, что всякое призвание имеет свою оборотную сторону медали. Это прямо
входит в обязанности военного. Безобразный спорт кулачного боя или испанских тореадоров есть признак варварства. Но специализованный спорт есть признак развития.
Стараясь не шуметь, они
вошли и в темную читальную, где под лампами с абажурами сидел один молодой человек с сердитым лицом, перехватывавший один журнал за другим, и плешивый
генерал, углубленный в чтение.
В это время в комнату
вошел высокий, широкоплечий
генерал. Это был муж графини Чарской, отставной министр.
Отставной студентишка без чина, с двумя грошами денег,
вошел в дружбу с молодым, стало быть, уж очень важным, богатым
генералом и подружил свою жену с его женою: такой человек далеко пойдет.
Какой-то
генерал просит со мною увидеться: милости просим;
входит ко мне человек лет тридцати пяти, смуглый, черноволосый, в усах, в бороде, сущий портрет Кульнева, рекомендуется мне как друг и сослуживец покойного мужа Ивана Андреевича; он-де ехал мимо и не мог не заехать к его вдове, зная, что я тут живу.
Генерал Драгомиров
вошел с жандармским
генералом и прокурором.
И на несчастье, из другой двери в это время
входил Селедкин. Он не видел
генерала, а только слышал слово «селедку».
Подъезжает в день бала к подъезду генерал-губернаторского дворца какой-нибудь Ванька Кулаков в белых штанах и расшитом «благотворительном» мундире «штатского
генерала»,
входит в вестибюль, сбрасывает на руки швейцару соболью шубу и, отсалютовав с вельможной важностью треуголкой дежурящему в вестибюле участковому приставу, поднимается по лестнице в толпе дам и почетных гостей.
В чиновничьих кругах передавали подробности сцены между
генерал — губернатором и директором. Когда директор
вошел, Безак, весь раскаленный, как пушка, из которой долго палили по неприятелю, накинулся на него...
Так он
вошел в дом, где остановился
генерал — губернатор. Минуты через три он вышел оттуда в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа в руке свою фуражку, и оба пошли к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и директор
вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический врач в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
В состав военно-полевого суда
входят местные офицеры по назначению начальника острова; военно-судное дело вместе с приговором суда посылается на конфирмацию генерал-губернатору.
Вошло пять человек, четыре человека новых гостей и пятый вслед за ними
генерал Иволгин, разгоряченный, в волнении и в сильнейшем припадке красноречия. «Этот-то за меня непременно!» — с улыбкой подумал князь. Коля проскользнул вместе со всеми: он горячо говорил с Ипполитом, бывшим в числе посетителей; Ипполит слушал и усмехался.
Идем мы с ним давеча по горячим следам к Вилкину-с… а надо вам заметить, что
генерал был еще более моего поражен, когда я, после пропажи, первым делом его разбудил, даже так, что в лице изменился, покраснел, побледнел, и, наконец, вдруг в такое ожесточенное и благородное негодование
вошел, что я даже и не ожидал такой степени-с.
Коля
вошел первый. Какая-то дама, сильно набеленная и нарумяненная, в туфлях, в куцавейке и с волосами, заплетенными в косички, лет сорока, выглянула из дверей, и сюрприз
генерала неожиданно лопнул. Только что дама увидала его, как немедленно закричала...
«Точно бог послал!» — подумал
генерал про себя,
входя к своей супруге.
В сущности, он и не доверялся никогда; он рассчитывал на
генерала, чтобы только как-нибудь
войти к Настасье Филипповне, хотя бы даже с некоторым скандалом, но не рассчитывал же на чрезвычайный скандал:
генерал оказался решительно пьян, в сильнейшем красноречии, и говорил без умолку, с чувством, со слезой в душе.
— Ищу вас, князь. Поджидал вас у дачи Епанчиных, разумеется, не мог
войти. Шел за вами, пока вы шли с
генералом. К вашим услугам, князь, располагайте Келлером. Готов жертвовать и даже умереть, если понадобится.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный
генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно
входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Генерал бойко и потирая с удовольствием руки
вошел в отель.
Генерал, впрочем, совершенно уже привык к нервному состоянию своей супруги, которое в ней, особенно в последнее время, очень часто стало проявляться. В одно утро, наконец, когда Мари сидела с своей семьей за завтраком и, по обыкновению, ничего не ела, вдруг раздался звонок; она по какому-то предчувствию вздрогнула немного. Вслед за тем лакей ей доложил, что приехал Вихров, и герой мой с веселым и сияющим лицом
вошел в столовую.
— Господа, хотите играть в карты? — отнеслась Мари к двум пожилым
генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало
вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
Много помог мне и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли знает, за что под арестом сидит! И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я
генералу передал, и так они ему пришли по сердцу, что он всякий день, как я
вхожу с докладом, встречает меня словами:"Ну, что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем больше, что нам с военным ведомством ссориться не приходится!"
Сейчас же
генерал охарактеризовал Анпетова именем «негодяй», и с тех пор это прозвище
вошло в воплинской усадьбе в употребление вместо собственного имени.
"Один
генерал, служивший по гражданской части (впрочем, с сохранением военного чина и эполет), не быв никогда в лесу, пожелал
войти вовнутрь оного.
И действительно, волшебства никакого не было, а просто-напросто Стрелов покрывал расходы по полевому хозяйству из доходов по лесной операции.
Генерал этого не видел, да и некому было указать ему на это волшебство, потому что и относительно окружающих Стрелов принял свои меры. Весь служебный персонал он изменил, Иону с утра до вечера держал в полубесчувственном от вина положении, а с Агнушкой прямо
вошел в амурные отношения, сказав ей...
Наконец
генерал проснулся. Лакей провел ходоков прямо в кабинет, где
генерал сидел у письменного стола с трубкой в руках. Пред ним стоял стакан крепкого чая. Старички осторожно
вошли в кабинет и выстроились у стены в смешанную кучу, как свидетели на допросе у следователя.
В консультацию, кроме
генерала, Прейна и Тетюева,
вошли Вершинин и «мой Майзель».
— Послушайте, Раиса Павловна, я устрою так, что Тетюев сам придет к вам с повинной! — объявил Прейн, радуясь новой выдумке. — Честное слово. Только, мне нужно предварительно
войти в соглашение с
генералом: пожалуй, еще заартачится. Пусть Нина Леонтьевна полюбуется на своего протеже. Право, отличная мысль пришла в голову этому Родиону Антонычу!.. Поистине, и волки будут сыты, и овцы целы…
Тот молча последовал за ним. Они
вошли в фойе, куда, как известно, собирается по большей части публика бельэтажа и первых рядов кресел. Здесь одно обстоятельство еще более подняло в глазах Калиновича его нового знакомого. На первых же шагах им встретился
генерал.
— А вот я рад, что и вы здесь, капитан, — сказал он морскому офицеру, в штаб-офицерской шинели, с большими усами и Георгием, который
вошел в это время в блиндаж и просил
генерала дать ему рабочих, чтобы исправить на его батарее две амбразуры, которые были засыпаны. — Мне
генерал приказал узнать, — продолжал Калугин, когда командир батареи перестал говорить с
генералом, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью?
Вы увидите, как острый кривой нож
входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими
генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти…
Но так как фабричным приходилось в самом деле туго, — а полиция, к которой они обращались, не хотела
войти в их обиду, — то что же естественнее было их мысли идти скопом к «самому
генералу», если можно, то даже с бумагой на голове, выстроиться чинно перед его крыльцом и, только что он покажется, броситься всем на колени и возопить как бы к самому провидению?
— Помилуйте, — говорил он, — этот наш европеец, генерал-губернатор, помимо комитета
входит в стачку с кабацким аферистом, который нагло является к нам и объявляет, что он прокормит Москву, а не мы!
Он
вошел сурово и величаво; за ним ввалилась большая свита сопровождавшего его местного начальства; несколько
генералов, полковников.
Усталый, весь черный от пыли офицер, привезший от
генерала Козловского известие о выходе к русским Хаджи-Мурата, разминая ноги,
вошел мимо часовых в широкое крыльцо наместнического дворца.
К удивлению,
генерал был как будто сконфужен моею фразой. Очевидно, она не
входила в его расчеты. На прочих свидетелей этой сцены она подействовала различно. Правитель канцелярии, казалось, понял меня и досадовал только на то, что не он первый ее высказал. Но полициймейстер, как человек, по-видимому покончивший все расчеты с жизнью, дал делу совершенно иной оборот.
Но
генерал был дома, так, по крайней мере, сказал ему швейцар, и он не захотел
войти, он не чувствовал себя в состоянии притвориться и поплелся к Конверсационсгаузу.
Одним утром, когда у меня не оставалось уже хлеба, я
вошла в дом, занимаемый французским
генералом.
Он поднялся все с тем же брюзгливым видом, и мы перешли в столовую. Валентина Григорьевна сидела за самоваром, Урманов около нее.
Войдя в комнату,
генерал остановился, как будто собрался сказать что-то… даже лицо его настроилось на торжественный лад, но затем он нахмурился, сел к столу и сказал...
Когда они подъехали к квартире Траховых и
вошли, то
генерал стоял уже на лестнице. С самого утра Татьяна Васильевна брюзжала на него за то, что будто бы он не постарался и не хотел устроить ей литературный вечер, и что, вероятно, никто к ним не приедет. Тщетно
генерал уверял ее, что все будут; но вот, однако, наступил уже десятый час, а прибыли пока только Бегушев и граф Хвостиков.
Войдя в вокзал,
генерал прежде всего исполнил приказание супруги и отправил к ней в вагон огромный чайник чая с приличным количеством сахара.
Все это скоро объяснилось: когда Бегушев после второго звонка
вошел в вагон, то на самых первых шагах увидал кузена своего —
генерала Трахова.
Пользуясь правом директора, я не позволил никому, кроме играющих актеров, присутствовать на этой репетиции, но в самое то время, когда Александр Панаев в роли
генерала вел со мною сцену, я заметил, что двери отворились и Балясников, сопровождаемый Кузминским, Кинтером, Зыковым и другими,
вошел с насмешливым и наглым видом и стал перед самою сценою.
На другой день Червяков надел новый мундир, подстригся и пошел к Бризжалову объяснить…
Войдя в приемную
генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого
генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей,
генерал поднял глаза и на Червякова.
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки старый
генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не
войдет.
Однажды, когда только что начавший лекцию Крюков, прерывая обычную латинскую речь, сказал по-русски: «М. г., — в качестве наглядной иллюстрации к нашим филологическим объяснениям од Горация, позвольте прочесть перевод одного из ваших товарищей, Фета, книги первой, оды четырнадцатой, «К республике»; при этих словах дверь отворилась, и граф С. Г. Строганов
вошел в своем генерал-адъютантском мундире.
— Что вам угодно? — спросил
генерал, когда я
вошел к нему в кабинет.
Я спешил к
генералу, как вдруг, невдалеке от их квартиры, отворилась дверь, и меня кто-то кликнул. Это была madame veuve Cominges и кликнула меня по приказанию m-lle Blanche. Я
вошел в квартиру m-lle Blanche.
Не успел я
войти в отель, как швейцар и вышедший из своей комнаты обер-кельнер сообщили мне, что меня требуют, ищут, три раза посылали наведываться: где я? — просят как можно скорее в номер к
генералу.
— Вам хочется знать, в чем дело, — сухо и раздражительно отвечала она. — Вы знаете, что
генерал весь у него в закладе, все имение — его, и если бабушка не умрет, то француз немедленно
войдет во владение всем, что у него в закладе.