Неточные совпадения
И вот напечатают в
газетах, что скончался, к прискорбию подчиненных и всего человечества, почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг, и много
напишут всякой всячины; прибавят, пожалуй, что был сопровождаем плачем вдов и сирот; а ведь если разобрать хорошенько дело, так на поверку у тебя всего только и было, что густые брови».
Вместо вопросов: «Почем, батюшка, продали меру овса? как воспользовались вчерашней порошей?» — говорили: «А что
пишут в
газетах, не выпустили ли опять Наполеона из острова?» Купцы этого сильно опасались, ибо совершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего в остроге; пророк пришел неизвестно откуда в лаптях и нагольном тулупе, страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихрист и держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью морями, но после разорвет цепь и овладеет всем миром.
— Моя статья? В «Периодической речи»? — с удивлением спросил Раскольников, — я действительно
написал полгода назад, когда из университета вышел, по поводу одной книги одну статью, но я снес ее тогда в
газету «Еженедельная речь», а не в «Периодическую».
Эта картина говорит больше, другая сила рисует ее огненной кистью, — не та сила восставшего мужика, о которой ежедневно
пишут газеты, явно — любуясь ею, а тайно, наверное, боясь.
Порою Самгин чувствовал, что он живет накануне открытия новой, своей историко-философской истины, которая пересоздаст его, твердо поставит над действительностью и вне всех старых, книжных истин. Ему постоянно мешали домыслить, дочувствовать себя и свое до конца. Всегда тот или другой человек забегал вперед, формулировал настроение Самгина своими словами. Либеральный профессор
писал на страницах влиятельной
газеты...
Иван Дронов
написал Самгину письмо с просьбой найти ему работу в московских
газетах, Самгин затеял переписку с ним, и Дронов тоже обогащал его фактами...
А вообще Самгин незаметно для себя стал воспринимать факты политической жизни очень странно: ему казалось, что все, о чем тревожно
пишут газеты, совершалось уже в прошлом. Он не пытался объяснить себе, почему это так? Марина поколебала это его настроение. Как-то, после делового разговора, она сказала...
— Почти вся
газета живет моим материалом, — хвастался он, кривя рот. — Если б не я, так Робинзону и
писать не о чем. Места мне мало дают; я мог бы зарабатывать сотни полторы.
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное чувство к брату. — Но — как запуган идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В
газете сердито
писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
— Мы проиграли в Польше потому, что нас предают евреи. Об этом еще не
пишут газеты, но об этом уже говорят.
— Это — меньше того, что
пишут в наших буржуазных
газетах, не говоря о «Юманите». Незнакомые люди, это стесняет вас?
В самом деле, пора было ехать домой. Мать
писала письма, необычно для нее длинные, осторожно похвалила деловитость и энергию Спивак, сообщала, что Варавка очень занят организацией
газеты. И в конце письма еще раз пожаловалась...
— Жулик, — сказала она, кушая мармелад. — Это я не о философе, а о том, кто
писал отчет. Помнишь: на Дуняшином концерте щеголь ораторствовал, сынок уездного предводителя дворянства? Это — он. Перекрасился октябристом.
Газету они покупают, кажется, уже и купили. У либералов денег нет. Теперь столыпинскую философию проповедовать будут: «Сначала — успокоение, потом — реформы».
В длинном этом сарае их было человек десять, двое сосредоточенно играли в шахматы у окна, один
писал письмо и, улыбаясь, поглядывал в потолок, еще двое в углу просматривали иллюстрированные журналы и
газеты, за столом пил кофе толстый старик с орденами на шее и на груди, около него сидели остальные, и один из них, черноусенький, с кошечьим лицом, что-то вполголоса рассказывал, заставляя старика усмехаться.
— Ну, что у вас там, в центре? По
газетам не поймешь: не то — все еще революция, не то — уже реакция? Я, конечно, не о том, что говорят и
пишут, а — что думают? От того, что
пишут, только глупеешь. Одни командуют: раздувай огонь, другие — гаси его! А третьи предлагают гасить огонь соломой…
— Вероятно, драка, — сказал Макаров и щелкнул пальцами по
газете. — Какие пошлости
пишут…
— У вас — критический ум, — говорила она ласково. — Вы человек начитанный, почему бы вам не попробовать
писать, а? Сначала — рецензии о книгах, а затем, набив руку… Кстати, ваш отчим с нового года будет издавать
газету…
Она мечтала, как «прикажет ему прочесть книги», которые оставил Штольц, потом читать каждый день
газеты и рассказывать ей новости,
писать в деревню письма, дописывать план устройства имения, приготовиться ехать за границу, — словом, он не задремлет у нее; она укажет ему цель, заставит полюбить опять все, что он разлюбил, и Штольц не узнает его, воротясь.
— Да, довольно. Две статьи в
газету каждую неделю, потом разборы беллетристов
пишу, да вот
написал рассказ…
— Вот позвольте к слову спросить, — живо возразил гость, — вы изволили сказать «восточный вопрос», и в
газетах поминутно
пишут восточный вопрос: какой это восточный вопрос?
— Мы принимали в Париже; потом уехали на воды; там муж устраивал праздники, балы: тогда
писали в
газетах.
Книг было довольно, и не то что
газет и журналов, а настоящих книг, — и он, очевидно, их читал и, вероятно, садился читать или принимался
писать с чрезвычайно важным и аккуратным видом.
И потому сделаю прямое и простое разъяснение, жертвуя так называемою художественностью, и сделаю так, как бы и не я
писал, без участия моего сердца, а вроде как бы entrefilet [Заметка (франц.).] в
газетах.
«Я, говорит, ваше объявление в
газете прочел, вы, говорит, не так, сударыня, его
написали, так что даже повредить себе тем самым можете».
Но когда прошло известное время, и он ничего не устроил, ничего не показал, и когда, по закону борьбы за существование, точно такие же, как и он, научившиеся
писать и понимать бумаги, представительные и беспринципные чиновники вытеснили его, и он должен был выйти в отставку, то всем стало ясно, что он был не только не особенно умный и не глубокомысленный человек, но очень ограниченный и мало образованный, хотя и очень самоуверенный человек, который едва-едва поднимался в своих взглядах до уровня передовых статей самых пошлых консервативных
газет.
Меня это с ума сводит, а главное, эта огласка: во всех
газетах в Петербурге и в Москве миллион раз
писали.
В одной
газете даже сказано было, что он от страху после преступления брата посхимился и затворился; в другой это опровергали и
писали, напротив, что он вместе со старцем своим Зосимой взломали монастырский ящик и «утекли из монастыря».
— Не знаю, читал я сегодня
газеты, ничего там не
пишут.
В течение целого дня они почти никогда не видались; отец сидел безвыходно в своем кабинете и перечитывал старые
газеты; мать в своей спальне
писала деловые письма, считала деньги, совещалась с должностными людьми и т. д.
И потом вдруг
написал против меня отвратительную по тону статью в очень враждебной мне
газете.
Почти полвека стояла зрячая Фемида, а может быть, и до сего времени уцелела как памятник старины в том же виде. Никто не обращал внимания на нее, а когда один газетный репортер
написал об этом заметку в либеральную
газету «Русские ведомости», то она напечатана не была.
Как это выступление, так и ряд последующих протестов, выражавшихся в неорганизованных вспышках, оставались в стенах университета. Их подавляли арестами и высылками, о которых большинство москвичей и не знало, так как в
газетах было строго запрещено
писать об этом.
Был август 1883 года, когда я вернулся после пятимесячного отсутствия в Москву и отдался литературной работе:
писал стихи и мелочи в «Будильнике», «Развлечении», «Осколках», статьи по различным вопросам, давал отчеты о скачках и бегах в московские
газеты.
А второе: покорнейшая к вам просьба об этом ни слова в
газете не
писать.
— Обещались, Владимир Алексеевич, а вот в газете-то что
написали? Хорошо, что никто внимания не обратил, прошло пока… А ведь как ясно — Феньку все знают за полковницу, а барона по имени-отчеству целиком назвали, только фамилию другую поставили, его ведь вся полиция знает, он даже прописанный. Главное вот барон…
Студент поблагодарил меня, сказал, что он
напишет в своей
газете, сделает доклад в клубе, что у них все интересуются Москвой, потому что она — первый город в мире.
«Выписал я, знаете,
газету Трубникова…» или «Об этом надо бы
написать Трубникову…» — говорили друг другу обыватели, и «Биржевые ведомости» замелькали в городе, вытесняя традиционный «Сын отечества», и успешно соперничали с «Голосом».
Замараев был встревожен и, не встретив сочувствия у Галактиона, даже обиделся. Помилуйте, что же это такое? Этак всякий будет
писать. Один
напишет, а прочитают-то все. Вон купцы в гостином дворе вслух
газеты читают. Соберутся кучей и галдят, как черти над кашей.
Богоискание отразилось в современной литературе, о богоискании
пишут газеты и журналы, о богоискании громко говорят в обществах и собраниях.
«Где недавно кипела жизнь, давая пищу инородцам-аинцам и солидные барыши промышленникам, —
писал в 1880 г. Л. Дейтер, [«Морская
газета», 1880 г., № 3.] — там теперь почти пустыня».
Г. Л. Дейтер
писал в «Морской
газете» (1880 г., № 6), что будто бы некогда на Амуре составилась компания рыбного промысла (из капиталистов), затеяли дело на широких основаниях и сами себя угощали икрою, фунт которой им самим обходился, как говорят, от 200 до 300 рублей серебром.]
Теперешние карты неудовлетворительны, что видно хотя бы из того, что суда, военные и коммерческие, часто садятся на мель и на камни, гораздо чаще, чем об этом
пишут в
газетах.
— Там очень не любят, когда женщины ходят смотреть, даже в
газетах потом
пишут об этих женщинах.
В фельетоне одной из
газет известный уже нам мусье Жюль сообщал своим читателям «горестную новость»: прелестная, очаровательная москвитянка, —
писал он, — одна из цариц моды, украшение парижских салонов, Madame de Lavretzki скончалась почти внезапно, — и весть эта, к сожалению, слишком верная, только что дошла до него, г-на Жюля.
Пишите ко мне, когда «Земледельческая
газета» даст вам досужную минуту.
Ты напрасно говоришь, что я 25 лет ничего об тебе не слыхал. Наш директор
писал мне о всех лицейских. Он постоянно говорил, что особенного происходило в нашем первом выпуске, — об иных я и в
газетах читал. Не знаю, лучше ли тебе в Балтийском море, но очень рад, что ты с моими. Вообще не очень хорошо понимаю, что у вас там делается, и это естественно. В России меньше всего знают, что в ней происходит. До сих пор еще не убеждаются, что гласность есть ручательство для общества, в каком бы составе оно ни было.
Скажи Павлу Сергеевичу, что я сегодня не могу ответить на его письмо с Степаном Яковлевичем. Впрочем, я к нему
писал в прошедшую субботу с Погодаевым — мое письмо было как бы ответом на то, которое теперь получил от него. С Погодаевым я послал для Натальи Дмитриевны облатки, в переплете «Наль и Дамаянти» и
газеты Петру Николаевичу от Матвея.
— А то ничего; у нас по Москве в барышнях этого фальшу много бывает; у нас и в
газетах как-то
писали, что даже младенца… — начинал поваренок, но Абрамовна его сейчас сдерживала...
— Помилуйте! что вы! да я на том стою! В"нашей уважаемой
газете"я только об этом и
пишу!
С самодовольством вычитывал генерал из
газет загадочные, но захватывающие дух известия, и торжествующе улыбался при мысли, что все это он предвидел и предрекал еще в то время, когда
писал свой проект"но ежели".