Неточные совпадения
Левины жили уже третий месяц
в Москве. Уже давно прошел тот срок, когда, по самым верным расчетам людей знающих эти дела, Кити должна была
родить; а она всё еще носила, и ни по
чему не было заметно, чтобы время было ближе теперь,
чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли, и
мать, и
в особенности Левин, без ужаса не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувствовала себя совершенно спокойною и счастливою.
И, схватив за руку Дунечку так,
что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то,
что «вот уж он и очнулся». И
мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи,
чем был для их
Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его,
в тот же вечер,
в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
— А так, Данилыч,
что мать не
в браке
родила, либо отец не
в браке
родил. Потому лицо другое: подобия-то, точно, нет.
— Уйди, — приказала мне бабушка; я ушел
в кухню, подавленный, залез на печь и долго слушал, как за переборкой то — говорили все сразу, перебивая друг друга, то — молчали, словно вдруг уснув. Речь шла о ребенке, рожденном
матерью и отданном ею кому-то, но нельзя было понять, за
что сердится дедушка: за то ли,
что мать родила, не спросясь его, или за то,
что не привезла ему ребенка?
Поселились они с
матерью во флигеле,
в саду, там и родился ты, как раз
в полдень — отец обедать идет, а ты ему встречу. То-то радовался он, то-то бесновался, а уж
мать — замаял просто, дурачок, будто и невесть какое трудное дело ребенка
родить! Посадил меня на плечо себе и понес через весь двор к дедушке докладывать ему,
что еще внук явился, — дедушко даже смеяться стал: «Экой, говорит, леший ты, Максим!»
Бывает,
что приходят на каторгу старуха
мать и взрослая дочь; обе поступают
в сожительницы к поселенцам, и обе начинают
рожать как бы вперегонку.
Слова этой песни обращены были к отцу Хаджи-Мурата, и смысл песни был тот,
что, когда родился Хаджи-Мурат, ханша
родила тоже своего другого сына, Умма-Хана, и потребовала к себе
в кормилицы
мать Хаджи-Мурата, выкормившую старшего ее сына, Абунунцала.
Какою бездной талантливости должны были обладать эти люди! ведь они являлись на арену деятельности не только без всяких приготовлений, но просто
в чем мать на свет
родила, однако и за всем тем все-таки умели нечто понимать, нечто сказать, рассуждать, выслушивать, говорить.
Тогда князь позвал
в кабинет камердинера, разоблачился донага и вышел к гостье
в чем его
мать родила.
— Да другого-то делать нечего, — продолжал Лесута, —
в Москву теперь не проедешь. Вокруг ее идет такая каша,
что упаси господи! и Трубецкой, и Пожарский, и Заруцкий, и проклятые шиши, — и, словом, весь русский сброд, ни дать ни взять, как саранча, загатил все дороги около Москвы. Я слышал,
что и Гонсевский перебрался
в стан к гетману Хоткевичу, а
в Москве остался старшим пан Струся. О-ох, Юрий Дмитрич! плохие времена, отец мой! Того и гляди, придется пенять отцу и
матери, зачем на свет
родили!
— А так! У них пению время, а молитве час. Они не требуют, чтоб люди уродами поделались за то,
что их
матери не
в тот, а
в другой год
родили. У них божие идет богови, а кесарево кесареви. Они и живут, и думают, и любят, и не надоедают своим женщинам одною докучною фразою. Мне, вы знаете, смерть надоели эти наши ораторы! Все чувства боятся! Сердчишек не дал бог, а они еще мечами картонными отмахиваются. Любовь и привязанность будто чему-нибудь хорошему могут мешать? Будто любовь чему-нибудь мешает.
Я ведь не собирал сведений, но я знаю десятки случаев — их пропасть, —
в которых они убили то ребенка
в утробе
матери, уверяя,
что мать не может разродиться, а
мать потом
рожает прекрасно, то
матерей под видом каких-то операций.
Забыли мы,
что женщина Христа
родила и на Голгофу покорно проводила его; забыли,
что она
мать всех святых и прекрасных людей прошлого, и
в подлой жадности нашей потеряли цену женщине, обращаем её
в утеху для себя да
в домашнее животное для работы; оттого она и не
родит больше спасителей жизни, а только уродцев сеет
в ней, плодя слабость нашу.
Федор Иваныч (кивает головой). А ласковая девочка, хорошая. А ведь сколько их таких пропадает, подумаешь! Только ведь промахнись раз один — пошла по рукам… Потом
в грязи ее уж не сыщешь. Не хуже, как Наталья сердечная… А тоже была хорошая, тоже
мать родила, лелеяла, выращивала… (Берет газету.) Ну-ка,
что Фердинанд наш, как изворачивается?..
А сами все до единой
в чем мать на свет
родила.
Бери зятя
в дом,
в чем мать на свет его
родила, — гроша, говорю, Евграшке не дам, — сам женюсь, на ком Бог укажет, и все,
что есть у меня, перепишу на жену.
И радость этой встречи при рождении, когда мгновенно загорается чувство
матери и отца, не имеет на человеческом языке достойных слов, но так говорится о ней
в Вечной Книге,
в прощальной беседе Спасителя: «Женщина, когда
рождает, терпит скорбь, потому
что пришел час ее; но когда
родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому
что родился человек
в мир» (Ио. 16:21).
Середь залы бочонки с вином. И пьют и льют, да тут же и спят вповалку. Девки —
в чем мать на свет
родила, волосы раскосмативши, по всему дому скачут да срамные песни поют. А князь немытый, небритый, нечесаный,
в одной рубахе на ковре середь залы возле бочонка сидит да только покрикивает: «Эй, вы, черти, веселее!.. Головы не вешай, хозяина не печаль!..»
— Да, я не приняла бы его, потому
что я… я не смогу простить ему никогда! И если бы он меня не выгнал из того дома, где, к моему несчастью,
родила меня
мать, я бы сама ушла… Я никогда
в жизни не переступлю порога дома Петра Иннокентьевича Толстых.
Лелемико не имел детей от жены; лекаря говорили,
что она никогда не
родит; старушка
мать его умерла; он убеждал меня отдать ему Мариуленьку, клялся,
что выведет ее непременно
в княжны, укрепит за нею все свое имение, а
в случае, коли я не соглашусь, не даст мне ни полрубия и пустит нас таскаться по миру.