Неточные совпадения
А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А
ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет и не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж —
в углу за нею дремлет,
Впросонках фора закричит,
Зевнет и — снова захрапит.
Пошли не
в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали
в окнах домов, точно
в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал
в хвосте демонстрации, потому что она направлялась
в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была
в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за
углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Пользуясь тем, что она сидела
в совершенно почти темном
углу ложи, маску свою она сняла и, совершенно опустив
в землю глаза, нетерпеливой рукой, сама, кажется, не замечая того, вертела свое домино до того, что изорвала даже его.
Юрий спал на мягком ковре
в своей палатке; походная лампада догорала
в углу и по временам неверный блеск пробегал по полосатым стенам шатра, освещая серебряную отделку пистолетов и сабель, отбитых у врага и живописно развешанных над
ложем юноши...
И он поспешно входит
в тот покой,
Где часто с Тирзой пламенные ночи
Он проводил… Всё полно тишиной
И сумраком волшебным; прямо
в очи
Недвижно смотрит месяц золотой
И на стекле
в узоры ледяные
Кидает искры, блески огневые,
И голубым сиянием стена
Игриво и светло озарена.
И он (не месяц, но мой Сашка) слышит,
В углу на
ложе кто-то слабо дышит.
В 1800-х годах,
в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось
в наше время, —
в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая
в Петербург
в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили
в пожарские котлеты,
в валдайские колокольчики и бублики, — когда
в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах
в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого
угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, —
в наивные времена масонских
лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, —
в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
С трудом поднявшись со своего жесткого
ложа она прошла туда и, приоткрыв дверь, остановилась на пороге, пораженная странным зрелищем:
в углу, на убогой, но чисто прибранной кроватке, — благодаря стараниям той же Таси, которая заведовала чистотой и убранством балагана, крепко спала утомленная утренней репетицией, Роза.
В левом
углу, на кровати, грубо сколоченной из простого дерева, лежало штофное зеленое одеяло,
углами стеганное, из-под которого выбивался клочок сена, как бы для того, чтоб показать богатство и простоту этого
ложа.
Прошлась я взад и вперед, нет Clémence. Надо было ехать ни с чем.
В коридоре бельэтажа я остановилась и почти спряталась
в угол. Из
ложи вышел Домбрович со светло-каштановым домино… Капельдинер затворил дверь. Из той же
ложи через две-три секунды выходит маска. Повернулась ко мне: Clémence. Я почти кинулась на нее.