Неточные совпадения
— Ясность не
в форме, а
в любви, —
сказала она, всё более и более раздражаясь не словами, а
тоном холодного спокойствия, с которым он
говорил. — Для чего ты желаешь этого?
Было что-то оскорбительное
в том, что он
сказал: «вот это хорошо», как
говорят ребенку, когда он перестал капризничать, и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и его самоуверенным
тоном; и она на мгновенье почувствовала
в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
— Да, как видишь, нежный муж, нежный, как на другой год женитьбы, сгорал желанием увидеть тебя, —
сказал он своим медлительным тонким голосом и тем
тоном, который он всегда почти употреблял с ней,
тоном насмешки над тем, кто бы
в самом деле так
говорил.
— Она так жалка, бедняжка, так жалка, а ты не чувствуешь, что ей больно от всякого намека на то, что причиной. Ах! так ошибаться
в людях! —
сказала княгиня, и по перемене ее
тона Долли и князь поняли, что она
говорила о Вронском. — Я не понимаю, как нет законов против таких гадких, неблагородных людей.
— Но ты одно
скажи мне: было
в его
тоне неприличное, нечистое, унизительно-ужасное? —
говорил он, становясь пред ней опять
в ту же позу, с кулаками пред грудью, как он тогда ночью стоял пред ней.
«Надо решительно объясниться с нею», — додумался он и вечером, тоже демонстративно, не пошел
в гостиницу, а явился утром, но Алина
сказала ему, что Лидия уехала
в Троице-Сергиевскую лавру. Пышно одетая
в шелк, Алина сидела перед зеркалом, подпиливая ногти, и небрежненьким
тоном говорила...
Замолчали. Самгин понимал, что молчать невежливо, но что-то мешало ему
говорить с этой женщиной
в привычном, докторальном
тоне; а она, вопросительно посматривая на него, как будто ждала, что он
скажет. И, не дождавшись,
сказала, вздохнув...
Сказав что-нибудь
в народном и бытовом
тоне, он кашлял
в рукав особенно длительно и раздумчиво. А минут через пять
говорил иначе и как бы мысленно прощупывая прочность слов.
По дороге везде работали черные арестанты с непокрытой головой, прямо под солнцем, не думая прятаться
в тень. Солдаты, не спуская с них глаз, держали заряженные ружья на втором взводе.
В одном месте мы застали людей, которые ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик
поговорил с ними по-голландски и
сказал нам, что тут накануне
утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
— Да вы как будто сомнительно
говорите, Карл Яковлич. Вы думаете, что Катя задумчива, так это оттого, что она жалеет о богатстве? Нет, Карл Яковлич, нет, вы ее напрасно обижаете. У нас с ней другое горе: мы с ней изверились
в людей, —
сказал Полозов полушутливым, полусерьезным
тоном, каким
говорят о добрых, но неопытных мыслях детей опытные старики.
— Не вовремя гость — хуже татарина, —
сказал Лопухов, шутливым
тоном, но
тон выходил не совсем удачно шутлив. — Я тревожу тебя, Александр; но уж так и быть, потревожься. Мне надобно
поговорить с тобою серьезно. Хотелось поскорее, утром проспал, не застал бы. — Лопухов
говорил уже без шутки. «Что это значит? Неужели догадался?» подумал Кирсанов. —
Поговорим — ко, — продолжал Лопухов, усаживаясь. — Погляди мне
в глаза.
Я понимаю Le ton d'exaltation [восторженный
тон (фр.).] твоих записок — ты влюблена! Если ты мне напишешь, что любишь серьезно, я умолкну, — тут оканчивается власть брата. Но слова эти мне надобно, чтоб ты
сказала. Знаешь ли ты, что такое обыкновенные люди? они, правда, могут составить счастье, — но твое ли счастье, Наташа? ты слишком мало ценишь себя! Лучше
в монастырь, чем
в толпу. Помни одно, что я
говорю это, потому что я твой брат, потому что я горд за тебя и тобою!
— Ах, Казимир, Казимир! —
сказала укоризненным
тоном мать. — Сколько людей ездят
в столицы и даже живут там, а
в бога все-таки верят. А вы раз только съездили и уже
говорите такие глупости.
— Не могу не прибавить, —
сказал он тем же двусмысленно почтительным
тоном, — моей вам благодарности за внимание, с которым вы меня допустили
говорить, потому что, по моим многочисленным наблюдениям, никогда наш либерал не
в состоянии позволить иметь кому-нибудь свое особое убеждение и не ответить тотчас же своему оппоненту ругательством или даже чем-нибудь хуже…
— О нет, — задумчиво продолжал князь, не замечая
тона вопроса, — я почти всё молчал. Я часто хотел
говорить, но я, право, не знал, что
сказать. Знаете,
в иных случаях лучше совсем не
говорить. О, я любил ее; о, очень любил… но потом… потом… потом она всё угадала…
Но для того, чтоб могли случиться такие строгие и возмутительные наказания, надобно было самой барыне нечаянно наткнуться, так
сказать, на виноватого или виноватую; а как это бывало очень редко, то все вокруг нее
утопало в беспутстве, потому что она ничего не видела, ничего не знала и очень не любила, чтоб
говорили ей о чем-нибудь подобном.
— Pardon, cousin [Извините, кузен (франц.).], —
сказала ему Мари, но таким холодно-вежливым
тоном, каким обыкновенно все
в мире хозяйки
говорят всем
в мире гостям.
— А! Так вы не хотите понять с двух слов, —
сказала Наташа, — даже он, даже вот Алеша вас понял так же, как и я, а мы с ним не сговаривались, даже не видались! И ему тоже показалось, что вы играете с нами недостойную, оскорбительную игру, а он любит вас и верит
в вас, как
в божество. Вы не считали за нужное быть с ним поосторожнее, похитрее; рассчитывали, что он не догадается. Но у него чуткое, нежное, впечатлительное сердце, и ваши слова, ваш
тон, как он
говорит, у него остались на сердце…
Целую неделю потом Стрелов ходил точно опущенный
в воду и при докладе генералу
говорил печально и как-то особенно глубоко вздыхал.
В то же время девица Евпраксея сделалась сурова и неприступна. Прочая прислуга, вся подобранная Стреловым, приняла какой-то особенный
тон, не то жалостливый, не то пренебрежительный. Словом
сказать,
в доме воцарился странный порядок,
в котором генерал очутился
в роли школьника, с которым, за фискальство или другую подлость, положено не
говорить.
— Да, ничего… скверная, — отвечал Прейн, стараясь попасть
в тон Луши. —
Скажите, пожалуйста, мне показалось давеча, что я встретил вас
в обществе mademoiselle Эммы, вон
в той аллее, направо, и мне показалось, что вы гуляли с ней под руку и разговаривали о чем-то очень тихо. Конечно, это не мое дело, но мне показалось немного подозрительно: и время такое раннее для уединенных прогулок, и
говорили вы тихо, и mademoiselle Эмма все оглядывалась по сторонам…
Судьи зашевелились тяжело и беспокойно. Предводитель дворянства что-то прошептал судье с ленивым лицом, тот кивнул головой и обратился к старичку, а с другой стороны
в то же время ему
говорил в ухо больной судья. Качаясь
в кресле вправо и влево, старичок что-то
сказал Павлу, но голос его
утонул в ровном и широком потоке речи Власова.
Они
говорили друг другу незначительные, ненужные обоим слова, мать видела, что глаза Павла смотрят
в лицо ей мягко, любовно. Все такой же ровный и спокойный, как всегда, он не изменился, только борода сильно отросла и старила его, да кисти рук стали белее. Ей захотелось сделать ему приятное,
сказать о Николае, и она, не изменяя голоса, тем же
тоном, каким
говорила ненужное и неинтересное, продолжала...
— Ну, этого ты вперед не
говори, —
сказал странный человек задумчиво, обращаясь ко мне таким
тоном, точно он
говорил со взрослым. — Не
говори, amice! [Друг. (Ред.)] Эта история ведется исстари, всякому c
вoe, suum cuique; каждый идет своей дорожкой; и кто знает… может быть, это и хорошо, что твоя дорога пролегла через нашу. Для тебя хорошо, amice, потому что иметь
в груди кусочек человеческого сердца вместо холодного камня, — понимаешь?..
Говорил он почти не повышая
тона, но каждый звук его необыкновенного, знаменитого
в дивизии голоса — голоса, которым он, кстати
сказать, сделал всю свою служебную карьеру, — был ясно слышен
в самых дальних местах обширного плаца и даже по шоссе.
— Не знаю, ваше превосходительство, — начал он нерешительным
тоном, — какие вы имеете сведения, а я, признаться
сказать, ехавши сюда, заезжал к князю Ивану. Новый вице-губернатор
в родстве с ним по жене — ну, и он ужасно его хвалит: «Одно уж это,
говорит, человек с таким состоянием… умный, знающий… человек с характером, настойчивый…» Не знаю, может быть, по родству и прибавляет.
Дама сия, после долгого многогрешения, занялась богомольством и приемом разного рода странников, странниц, монахинь, монахов, ходящих за сбором, и между прочим раз к ней зашла старая-престарая богомолка, которая родом хоть и происходила из дворян, но по густым и длинным бровям, отвисшей на глаза коже, по грубым морщинам на всем лице и, наконец, по мужицким сапогам с гвоздями,
в которые обуты были ее ноги, она скорей походила на мужика, чем на благородную девицу, тем более, что
говорила, или, точнее
сказать, токовала густым басом и все
в один
тон: «То-то-то!..
В этом
тоне он
говорил со всеми и со мною, конечно; хотя после двух-трех угощений стал относиться ко мне мягче и даже однажды
сказал с оттенком удивления...
— Нет, не: «ну, ваше превосходительство», а просто: «ваше превосходительство»! Я вам
говорю, полковник, перемените ваш
тон! Надеюсь также, что вы не оскорбитесь, если я предложу вам слегка поклониться и вместе с тем склонить вперед корпус. С генералом
говорят, склоняя вперед корпус, выражая таким образом почтительность и готовность, так
сказать, лететь по его поручениям. Я сам бывал
в генеральских обществах и все это знаю… Ну-с: «ваше превосходительство».
Освободившись от своей тайны, Пепко, кажется, почувствовал некоторое угрызение совести, вернее
сказать, ему сделалось жаль меня, как человека, который оставался
в самом прозаическом настроении. Чтобы несколько стушевать свою бессовестную радость, Пепко проговорил каким-то фальшивым
тоном, каким
говорят про «дорогих покойников...
Варвара Михайловна. Я
скажу. Только, мне кажется, ты напрасно
говоришь о нем…
в этом
тоне при Саше…
— Было точно целковых два, как расчелся с хозяином; все вышли: то да се. Слушай, Гриша, ты знаешь, каков я есть такой! — подхватил вдруг Захар решительным
тоном. — Уж сослужу службу — одно
говорю, слышь, заслужу! Теперь возьми ты: звал ребят, придут — угостить надо: как же без денег-то? Никаким манером нельзя. Ведь Герасим
в долг не поверит — право, жид, не поверит; надо как-нибудь перевернуться, а уж насчет себя одно
скажу: заслужу тебе!
Однако, чего доброго, вы упрекнете меня
в брюзжании и преувеличениях. Вы
скажете, что я нарисовал такую картину жизни,
в которой, собственно
говоря, и существовать-то нельзя. Поэтому спешу прибавить, что среди этой жизни встречаются очень хорошие оазисы, которые
в значительной мере смягчают общие суровые
тоны. Один из таких оазисов устроил я сам для себя, а следовательно, и всем прочим не препятствую последовать моему примеру.
— Я не видела, не знаю, но
говорят, что вы, мужчины, еще
в детстве начинаете с горничными и потом уже по привычке не чувствуете никакого отвращения. Я не знаю, не знаю, но я даже читала… Жорж, ты, конечно, прав, —
сказала она, подходя к Орлову и меняя свой
тон на ласковый и умоляющий, —
в самом деле, я сегодня не
в духе. Но ты пойми, я не могу иначе. Она мне противна, и я боюсь ее. Мне тяжело ее видеть.
— Прежде этого не разбирали, — внушительным
тоном сказал старик, — нынче только завелось это. Как что, она сейчас
говорит: «я от тебя уйду». У мужиков на что, и то эта самая мода завелась. «На, —
говорит, — вот тебе твои рубахи и портки, а я пойду с Ванькой, он кудрявей тебя». Ну вот и толкуй. А
в женщине первое дело страх должен быть.
— Как я рада, что ты пришел; мы не решили, что играть
в воскресенье, —
сказала она таким
тоном, которым не
говорила бы со мной, если бы мы были одни. Это и то, что она
сказала «мы» про себя и его, возмутило меня. Я молча поздоровался с ним.
Васса. А ты не сердись, не обижайся, ты — понимай. Вот я тебе расскажу: когда у нас
в затоне забастовка была и пришли солдаты, так слесарь Везломцев и
сказал подпоручику: «Вы,
говорит, ваше благородие, сорок целковых получаете, а я зарабатываю семьдесят пять, могу догнать и до ста. Так как вы,
говорит, служите богатым, а я богаче вас, так кричать на меня, богатого, вам будто не следует».
— Что вам ничего сигары, Мари, —
сказал он, обращаясь к даме тем особенным, неуловимым и приобретаемым только опытностью
тоном — вежливым, приятельским, но не вполне уважительным, которым
говорят люди, знающие свет, с содержанками
в отличие от жен.
— О с т а н ь т е с ь, я н е з л о б и
в, —
сказал манекен таким
тоном, как
говорят с глухими, и переложил ногу на ногу.
— Если вы
говорите со мной таким
тоном, то я не могу продолжать, —
сказал он. — И прошу вас никогда так не выражаться
в моем присутствии о начальниках. Вы должны с уважением относиться к властям.
Необходимо оставить свой прежний образ действий. Я ошибся
в Лопатине: я думал, судя по его мягкости, что с ним можно
говорить повелительным
тоном; нужно
сказать, что прежние наши отношения до некоторой степени оправдывали такое мнение. Необходимо, не трогая его, действовать на эту женщину. Было время, когда она, казалось мне, была несколько заинтересована мною. Я думаю, что, если я приложу хоть немного старания, я разлучу их. Быть может, я разбужу
в ней старое чувство, и она пойдет за мною.
— Я
говорю, чтоб вы меня извинили, Крестьян Иванович,
в том, что я, сколько мне кажется, не мастер красно
говорить, —
сказал господин Голядкин полуобиженным
тоном, немного сбиваясь и путаясь. —
В этом отношении я, Крестьян Иванович, не так, как другие, — прибавил он с какою-то особенною улыбкою, — и много
говорить не умею; придавать слогу красоту не учился. Зато я, Крестьян Иванович, действую; зато я действую, Крестьян Иванович!
— Вот прапорщик-то наш! Расфрантился перед делом, —
сказал Иван Платоныч, подмигивая на него. — Ах, Стебелечек, Стебелечек! Жаль мне тебя! Не будет у нас
в собрании таких усиков! Сломают тебя, Стебелечек, —
говорил капитан шутливо-жалобным
тоном. — Ну, что, не трусишь?
— Лестно ли, нет ли, а оно так. Вы, Владимир Сергеич, извините, мы здесь,
в — ом уезде, народ прямой, по простоте живем:
говорим, что думаем, без обиняков. У нас даже,
скажу вам, на именины друг к другу ездят не иначе, как
в сюртуках. Право! Так уж у нас заведено.
В соседних уездах нас за это сюртучниками называют и даже упрекают якобы
в дурном
тоне, но мы на это и внимания не обращаем! Помилуйте,
в деревне жить — да еще чиниться?
— Знамо, чт́о
говорить, —
сказал он примирительным
тоном хозяину, — кто его знает, что он за человек?
В чужой разум не влезешь… да ведь разве я тебя тазал когда?.. Когда я тебя тазал?.. Я к слову только молвил, к полушубку; мужика-то жаль добре стало… ишь, стужа… а я тебя не тазал, за что мне тебя тазать?..
И начала
говорить ни раньше, ни позже, а
в ту самую минуту, как мы сели, и ничего еще не было сказано, не было еще никакого
тона и характера разговора, который бы мог помешать тому, что я хотела
сказать.
Ему тоже захотелось
сказать старику что-нибудь сильное, уверенное, что-нибудь такое, что расположило бы Тяпу
в его пользу, заставило бы
говорить не этим укоризненно-суровым
тоном, а — мягким, отечески ласковым.
С ним часто это бывало:
сказав какую-нибудь нелепость, он начинал повторять ее, не приводя никаких оснований
в подтверждение, и,
говоря сначала каким-то капризно-детским
тоном, постепенно доходил почти до бешенства.
— Кто про это
говорит! Мастер отличнейший,
в лучшем виде значит. Ежели теперича, ваше привосходительство, с позволения так
сказать, по нашим делам он человек, значит, больной, а мы держим его без пролежек; ваше привосходительство, жалование, значит, кладем ему сполна, — проговорил Пузич, но таким голосом, по
тону которого ясно было видно, что похвала Петрухе была ему нож острый, и он ее поддерживал только по своим торговым расчетам.
Варвара, беременная уже
в пятый раз и опытная, глядела на свою барыню несколько свысока и
говорила с нею наставительным
тоном, а Ольга Михайловна невольно чувствовала ее авторитет; ей хотелось
говорить о своем страхе, о ребенке, об ощущениях, но она боялась, чтобы это не показалось Варваре мелочным и наивным. И она молчала и ждала, когда сама Варвара
скажет что-нибудь.
Здесь еще видна некоторая уклончивость;
тон этого стихотворения напоминает
тон русского мужичка, когда он с лукавым простодушием
говорит: «Где нам!.. Мы люди темные». Кольцов
в этих стихах как будто бы хочет
сказать, что он и приниматься не хочет за рассуждения, что он и знать не хочет вопросов, над которыми люди трудятся. Тут еще видно пренебрежение вообще к мышлению философскому.