Его прощальный поклон. Архив Шерлока Холмса

Артур Конан Дойл

Прошло уже больше ста лет с того момента, как был напечатан первый рассказ о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, а читатели всего мира по-прежнему с упоением погружаются в мир интереснейших опасных приключений, особую прелесть которых составляет твердая уверенность в том, что все закончится хорошо, ведь рассказов-то – несколько дюжин! Итак, вас ждут: ужасная история преступления и мести в мистическом Уэльсе, охота на таинственного вампира, драматичные схватки со шпионами и опасные загадки старинных поместий… Но главное – главное, что вас ждет, – это удивительная атмосфера старой доброй Англии со всеми ее красками, запахами и звуками. И даже если вы знаете наизусть все истории о знаменитом дуэте, вы все равно не сможете отказать себе в удовольствии в который раз открыть книгу, а вместе с ней – и знакомую дверь на Бейкер-стрит, 221-b. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Arthur Conan Doyle

His Last Bow

The Case-Book of Sherlock Holmes

* * *

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Его прощальный поклон

Случай в поместье Вистерия-Лодж^[1]

1

Удивительное происшествие с мистером Джоном Скоттом Экклзом

В моих записях упоминается, что случилось это в пасмурный ветреный день в самом конце марта 1892 года. Когда мы сидели за завтраком, Холмс получил телеграмму и сразу написал ответ. Он ничего не сказал, однако, судя по всему, сообщение не выходило у него из головы: Холмс стоял у камина с задумчивым лицом и, покуривая трубку, то и дело поглядывал на телеграмму. Внезапно он повернулся ко мне, и в глазах его блеснула лукавая искра.

— Полагаю, вас можно считать мастером эпистолярного жанра, Уотсон, — сказал он. — Как бы вы истолковали слово «фантастический»?

— Ну… странный, необычный, — предположил я.

Холмс покачал головой, не удовлетворенный моим определением.

— Я вижу здесь нечто большее, — заметил он. — В моем сознании это слово связано с происшествиями трагическими и ужасными. Если припомните кое-какие мои дела, рассказами о которых вы щекотали нервы многострадальным читателям, то, несомненно, согласитесь, что зачастую фантастические события предшествуют преступлению. Взять хотя бы «Союз рыжих». Фантастическое начало отчаянной попытки ограбления. Пять апельсиновых зернышек предвещали убийство. Так что слово «фантастический» рождает у меня недобрые предчувствия.

— Это слово есть в телеграмме? — спросил я.

Холмс зачитал ее вслух:

— «Со мной произошел невероятный, поистине фантастический случай. Могу ли я прийти к вам на консультацию? Скотт Экклз, почтамт, вокзал Черинг-кросс».

— Мужчина или женщина? — спросил я.

— Разумеется, мужчина. Женщина никогда не пришлет телеграмму с оплаченным ответом. Она скорее придет сама.

— Вы примете его?

— Мой дорогой Уотсон, вам известно, как я скучаю с тех пор, как мы завершили дело полковника Каррузерса. Мой мозг, как и мотор, не может работать вхолостую — не имея объекта приложения сил, он разлетится в куски. Жизнь обыденна, газеты невыносимо скучны, в криминальном мире не осталось дерзких романтических личностей, готовых бросить вызов моему интеллекту. И вы еще спрашиваете, возьмусь ли я за расследование нового дела, каким бы тривиальным оно ни оказалось на поверку? Но погодите: если не ошибаюсь, пришел наш клиент.

На лестнице послышались размеренные шаги, и через секунду в комнату вошел высокий, полный, внушительного вида мужчина с седыми бакенбардами. Историю его жизни можно было угадать по важным манерам и твердым чертам лица. От самых гетр до очков в золотой оправе все говорило о том, что перед нами убежденный консерватор, примерный прихожанин, добропорядочный гражданин и ортодокс, ревнитель традиционного порядка вещей. Однако событие, произошедшее с ним, поколебало его природную невозмутимость. А то, что он пережил потрясение, выдавали растрепанные волосы, жаркий сердитый румянец на щеках и суетливые жесты. Он сразу приступил к существу дела:

— Со мной произошло очень странное и неприятное происшествие, мистер Холмс. Впервые в жизни я оказался в столь возмутительной ситуации. Это так неправильно, невыносимо. Я вынужден искать этому какое-то вразумительное объяснение. — Мужчина тяжело пыхтел, не в силах совладать с обуревавшими его чувствами.

— Прошу вас, сядьте, мистер Скотт Экклз, — сказал Холмс успокаивающим голосом. — Позвольте для начала поинтересоваться, почему вы решили обратиться именно ко мне?

— Видите ли, сэр, мне показалось, это не то дело, с которым стоит идти в полицию, и вместе с тем, выслушав меня, вы поймете, что я не мог оставить все как есть. Признаться, я не испытываю ни малейшей симпатии к частным детективам, однако, услышав ваше имя…

— Понятно. Позвольте задать вам второй вопрос: почему вы не пришли ко мне сразу?

— Что вы имеете в виду?

Холмс взглянул на часы.

— Сейчас четверть третьего. Вы отправили телеграмму около часа дня. Однако беспорядок в вашем туалете свидетельствует о том, что неприятности начались с самого утра. Это видно с первого взгляда.

Наш клиент пригладил взъерошенные волосы и провел рукой по небритому подбородку.

— Вы правы, мистер Холмс. Я был так счастлив поскорее убраться из этого дома, что забыл привести себя в порядок. Прежде чем явиться к вам, я бегал по окрестностям, пытаясь хоть что-нибудь узнать. Я обратился в агентство по аренде жилья, но там мне сказали, что мистер Гарсия полностью уплатил аренду за проживание в Вистерия-Лодж и у них нет никаких причин беспокоиться.

— Погодите, погодите, сэр, — смеясь, остановил его Холмс. — Вы совсем как мой друг Уотсон: у него есть дурная привычка начинать рассказ с конца. Пожалуйста, соберитесь с мыслями и изложите все по порядку. Прежде всего я хочу знать, какие именно события заставили вас забыться настолько, что вы побежали за советом и помощью непричесанным и неумытым, с развязанными шнурками и в криво застегнутом жилете.

Посетитель сокрушенно осмотрел себя, огорченный столь явным нарушением приличий.

— Я сознаю, что произвожу ужасное впечатление, мистер Холмс, но, поверьте, такое случилось со мной впервые в жизни. Когда я поведаю вам эту леденящую кровь историю, уверен, вы согласитесь: в подобных обстоятельствах мой вид вполне извинителен.

Но рассказ мистера Скотта Экклза был прерван, не успев начаться. За дверью послышалась глухая борьба, после чего миссис Хадсон открыла дверь и впустила двух крепких мужчин, состоящих на государственной службе. Один из них был хорошо известен нам как инспектор Грегсон из Скотленд-Ярда. Этот энергичный офицер с галантными манерами неплохо справлялся с возложенными на него обязанностями — разумеется, в пределах своих ограниченных возможностей. Он поздоровался с Холмсом за руку и представил второго джентльмена как инспектора Бэйнса из полицейского участка в Суррее.

— Мы вместе шли по следу, мистер Холмс, и он привел нас сюда. — Инспектор Грегсон вперил жаждущий крови взгляд в нашего посетителя. — Вы — мистер Джон Скотт Экклз из Попхэм-хауса, что в Ли?

— Да, это я.

— Мы гонялись за вами все утро.

— И без сомнения, вычислили его по телеграмме, — заметил Холмс.

— Совершенно верно, мистер Холмс. Мы взяли след в почтовом отделении на вокзале Черинг-кросс, и он привел нас прямиком к вам.

— Но зачем вы преследовали меня? Что вам от меня нужно?

— Мы хотим получить от вас заявление в связи со смертью мистера Алоизиуса Гарсия, случившейся прошлой ночью в Вистерия-Лодж близ Эшера.

Наш клиент подскочил на стуле, после чего замер с застывшим взглядом. В лице его не осталось ни кровинки.

— Он умер? Вы сказали: умер?

— Да, сэр, именно так я и сказал.

— Но как? Он стал жертвой несчастного случая?

— Он стал жертвой убийства.

— Боже милостивый! Но это же ужасно! Надеюсь, вы не думаете… уж не подозреваете ли вы меня?

— В кармане убитого мы обнаружили ваше письмо и узнали из него, что вы собирались провести ночь в его доме.

— Да, я действительно там ночевал.

— Ах вот как! В самом деле?

На столе появился блокнот.

— Подождите немного, Грегсон, — остановил полицейского Шерлок Холмс. — Как я понял, вам нужно от него официальное заявление?

— Да, и мой долг предупредить мистера Скотта Экклза, что все сказанное им может быть использовано против него.

— Перед вашим приходом мистер Экклз как раз собирался обо всем рассказать нам. Уотсон, думаю, бренди с содовой ему не повредит. Сэр, я предлагаю вам не обращать внимания на несколько увеличившуюся аудиторию и продолжить свое повествование так, словно его никто не прерывал.

Наш посетитель залпом выпил бренди, и на щеках его вновь проступила краска. Бросив подозрительный взгляд на блокнот инспектора, он приступил к изложению своей экстраординарной истории.

— Я холостяк, — начал он, — и, как человек светский, имею большой круг друзей. Среди них есть семья бывшего пивовара по имени Мелвилл. Они живут в графстве Кенсингтон в поместье Албемарль. Несколько недель назад, обедая у Мелвиллов, я познакомился с молодым человеком по имени Гарсия. Как я понял, он испанского происхождения и имеет отношение к посольской миссии. Гарсия великолепно говорил по-английски, у него были приятные манеры и исключительно привлекательная внешность.

Мы как-то сразу сдружились — казалось, он расположился ко мне с первого взгляда. Уже через пару дней Гарсия приехал навестить меня в Ли. Слово за слово, и дело кончилось тем, что он пригласил меня погостить несколько дней в арендованном им особняке Вистерия-Лодж, расположенном между Эшером и Оксшотом. Вчера вечером я отправился в Эшер, чтобы выполнить данное обещание.

С его слов я уже знал, кто живет вместе с ним в поместье. Неизменным спутником Гарсия был верный слуга, тоже испанец, взявший на себя все заботы о доме и гардеробе хозяина. Он тоже довольно сносно владел английским. Кроме того, во время своих путешествий Гарсия нашел чудесного повара-полукровку, готовившего изумительные обеды. Помнится, Гарсия как-то упомянул о том, что появление подобной компании в сердце Суррея выглядит довольно странно. Я согласился с ним, однако в тот момент и представить себе не мог, до какой степени странная эта компания.

Проехав две мили к югу от Эшера, я прибыл на место. Дом оказался большим; задней своей стороной он был обращен к главному тракту, а подъездная дорога к входу вилась вокруг дома вдоль разросшегося вечнозеленого кустарника. Огромное здание находилось в крайне запущенном состоянии и разваливалось буквально на глазах.

Оказавшись со своими пожитками на лужайке возле растрескавшейся и потемневшей от дождей двери, я впервые усомнился, благоразумно ли поступил, отправившись в гости к почти незнакомому человеку.

Гарсия сам вышел мне навстречу и сердечно приветствовал меня, после чего поручил заботам меланхоличного темнокожего слуги, проводившего меня в спальню. Все в этом доме наводило тоску. Ужин проходил тет-а-тет, и хотя хозяин делал все возможное, чтобы развлечь меня, казалось, мысли его витали далеко: временами он отвечал так тихо и невпопад, что я едва понимал его. К тому же Гарсия не переставая барабанил пальцами по столу, кусал ногти и выказывал другие признаки озабоченности и нетерпения.

Ужин был так же плохо приготовлен, как и сервирован, а присутствие угрюмого, молчаливого слуги испортило его окончательно. Уверяю вас, на протяжении всего вечера я пытался изобрести причину, чтобы извиниться и немедленно отбыть домой в Ли.

Сейчас мне приходит на память одно обстоятельство. Возможно, оно имеет отношение к делу, которое привело сюда этих двух джентльменов. В тот момент я не придал ему значения. В конце ужина слуга принес хозяину записку. Я заметил, что, прочитав ее, Гарсия стал еще более странным и почти невменяемым. Он уже не пытался притворяться, будто поддерживает беседу, и, погрузившись в свои мысли, курил сигары одну за другой. Гарсия ничего не сказал мне о содержании записки. Когда часы пробили одиннадцать, я обрадовался, что могу отправиться спать. Немного погодя Гарсия заглянул ко мне в комнату и, не зажигая свет, спросил, не звонил ли я в колокольчик. Я ответил, что не звонил. Он извинился за беспокойство, заметив, что уже час ночи. После этого я сразу уснул и прохрапел всю ночь напролет.

Теперь я перехожу к самой удивительной части своей истории. Проснулся я, когда уже вовсю светило солнце. На моих часах было девять. Поскольку я настоятельно просил разбудить меня в восемь, такая необязательность показалась мне возмутительной. Вскочив, я дернул колокольчик. Бесполезно. Я звонил снова и снова, но никто не откликался. Тогда я заключил, что звонок неисправен. В отвратительном настроении, кое-как напялив одежду, я поспешил вниз, намереваясь потребовать горячей воды. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил, что в доме никого нет. Я вышел в коридор и покричал. Никто не отозвался. Я начал бегать по комнатам, но все они были пусты. Вечером хозяин показал мне, где расположена его спальня, и я постучал в дверь указанной комнаты. Никакого ответа. Я повернул ручку и вошел: комната была пуста, постель не смята. Все ушли. Хозяин-иностранец, слуга-иностранец и иностранный повар — все растворились в ночи!

Так закончился мой визит в Вистерия-Лодж.

Шерлок Холмс с удовольствием потирал руки и покашливал, воображая, как добавит этот удивительный случай в свою коллекцию.

— В самом деле, ваша история совершенно уникальна, — сказал он. — Позвольте спросить: что вы делали после этого?

— Я был вне себя от ярости. Сначала я подумал, что стал жертвой дурацкой шутки. Сложив свои вещи, я хлопнул дверью и отправился в Эшер пешком с багажом в руках. Там я нашел контору братьев Оллэн, занимающихся арендой недвижимости, и выяснил, что злополучный дом арендован у них. Прикинув, что сейчас март, а квартал заканчивается как раз в марте, я вдруг заподозрил, что скорее всего вся затея была задумана не для того, чтобы подшутить надо мной, а для того, чтобы не платить за аренду. Однако моя версия оказалась неверной: агент поблагодарил меня за предупреждение, но сказал, что плату за дом внесли вперед.

Тогда я отправился в город и явился в испанское посольство. Там никто не знал моего нового знакомого. Я помчался к Мелвиллу, у которого познакомился с Гарсией, но выяснилось, что он знает о нем еще меньше моего. Наконец я вспомнил, что вы иногда оказываете помощь в трудных ситуациях, и отправил вам телеграмму. Получив положительный ответ, я немедля поехал на встречу. Но теперь, после того, что сообщил нам инспектор, я полагаю, мне следует предоставить слово ему. Однако прежде чем мы услышим продолжение этой трагической истории, я хочу еще раз клятвенно заверить вас, что все сказанное мною, от первого до последнего слова, правда и я действительно больше ничего не знаю о судьбе этого человека. Сейчас единственное мое желание — помочь торжеству правосудия.

— Не сомневаюсь, мистер Скотт Экклз, не сомневаюсь, — сказал инспектор Грегсон весьма дружелюбным тоном. — Ваш рассказ полностью согласуется с теми фактами, которыми мы на данный момент располагаем, и это обнадеживает. Например, по вашим словам, за ужином хозяину принесли записку. Вы не помните, куда он ее дел?

— Гарсия скатал ее в трубочку и бросил в камин.

— Что скажете на это, мистер Бэйнс?

Деревенский детектив, полный, рыжеволосый, страдающий одышкой мужчина с необычайно яркими глазами, спрятанными под нависшими бровями, и массивными складками щек, показался бы грубым мужланом, если бы не эти живые глаза. Его губы расползлись в улыбке, после чего он вытащил из кармана скрученную записку, текст которой побледнел от жара.

— В камине была решетчатая подставка на высоких ножках. Он бросил записку так сильно, что она перелетела через нее в дальний угол камина, откуда я и вытащил ее целой и невредимой.

Холмс одобрительно улыбнулся:

— Должно быть, вы тщательно осмотрели весь дом, раз уж нашли даже этот клочок бумаги.

— Точно так, мистер Холмс. Таков мой метод работы. Полагаю, мне следует зачитать записку вслух, мистер Грегсон?

Лондонец кивнул.

— Записка написана на четвертушке листа обычной желтой бумаги без водяных знаков. В двух местах заметны надрезы, которые позволяют предположить, что листок разрезали ножницами с короткими лезвиями. Его свернули втрое и наспех запечатали сургучом пурпурного цвета, прижав плоским предметом овальной формы. Послание адресовано мистеру Гарсия в Вистерия-Лодж. В нем говорится: «Наши собственные цвета — зеленый и белый. Главная лестница, первый коридор, седьмая справа, зеленое сукно. Бог в помощь. Д.». Почерк женский, написано ручкой с тонким пером, но адрес дописан уже другой ручкой либо другим человеком. Как вы сами видите, буквы здесь ярче и шире.

— Очень интересная записка, — заметил Холмс, бросив на нее взгляд. — Должен сделать вам комплимент, мистер Бэйнс, — вы внимательны к мелочам и умеете делать правильные выводы. Я добавлю лишь несколько штрихов. Овальный предмет, которым запечатали письмо, — обыкновенная мужская запонка — что еще имеет такую форму? У ножниц были изогнутые лезвия — об этом свидетельствуют округлые надрезы.

Сельский детектив кашлянул.

— А я думал, что выжал из этой бумажки все, — огорчился он. — Но признаюсь, эти открытия ничуть не приблизили меня к разгадке убийства. Я понял только одно: затевалось какое-то тайное дельце, и, как всегда, в нем была замешана женщина.

Во все время разговора мистер Скотт Экклз сидел, словно приклеенный к стулу.

— Я рад, что вы нашли записку, подтверждающую мои слова, — проговорил он. — Но умоляю вас принять во внимание, что я до сих пор не услышал, как умер мистер Гарсия и куда подевались его слуги.

— С Гарсией все просто. Его нашли сегодня утром мертвым на Оксшотском пустыре примерно в миле от его дома. Ему размозжили голову тяжелым мешком с песком или каким-то другим увесистым предметом. Место убийства глухое, примерно в четверти мили от ближайшего жилья. Убийца нанес удар сзади и продолжал бить еще долго после того, как Гарсия испустил последний вздох. Вероятно, убийца был в дикой ярости. Никаких следов или улик на месте преступления не обнаружено.

— Вы предполагаете ограбление?

— Нет.

— Мне очень больно это слышать — больно и страшно, — дрожащим голосом промолвил мистер Скотт Экклз. — Но еще больше меня пугает то, что вы считаете меня причастным к этому делу. Разве я виноват, что мой приятель решил отправиться на ночную прогулку и так печально встретил свой конец? Каким образом я могу быть связан с преступлением?

— Все очень просто, сэр, — ответил инспектор Бэйнс. — В кармане жертвы мы нашли документ — ваше письмо. Вы пишете ему, что приедете в гости и останетесь ночевать. Адрес на конверте позволил нам определить имя и место проживания убитого. Вскоре после девяти утра мы прибыли в Вистерия-Лодж, однако не нашли там ни вас, ни кого другого. Я послал телеграмму мистеру Грегсону, чтобы он перехватил вас в Лондоне, пока я буду осматривать дом. Затем я приехал в город и присоединился к мистеру Грегсону. И вот мы здесь.

— Полагаю, теперь нам следует облечь все сказанное в официальную форму. — Грегсон встал. — Вы сейчас поедете с нами в участок, мистер Скотт Экклз, и сделаете письменное заявление.

— Разумеется, я готов. Мистер Холмс, я нанимаю вас. И пусть вас не останавливают ни расходы, ни жалость — докопайтесь до правды.

Мой друг повернулся к сельскому инспектору:

— Надеюсь, вы не возражаете, если я присоединюсь к вашему расследованию, мистер Бэйнс?

— Почту за честь, сэр.

— Все предпринятые вами шаги показались мне весьма толковыми и своевременными. Скажите, нет ли у вас предположений относительно того, в котором часу было совершено убийство?

— Не позднее часа ночи. В час начался дождь, а несчастный упал в траву до дождя.

— Но это совершенно исключено, мистер Бэйнс, — воскликнул наш клиент. — Я не мог спутать его голос. Я готов поклясться, что именно его голос разбудил меня в час ночи.

— Любопытная деталь, однако не исключающая версии мистера Бэйнса, — с улыбкой заметил Холмс.

— У вас есть объяснение? — спросил Грегсон.

— В действительности дело не такое уж сложное, хотя оно, безусловно, отмечено необычными и интересными чертами. Мне нужно собрать еще кое-какие факты, прежде чем я выскажу окончательное мнение. Кстати, мистер Бэйнс, вы не нашли в доме ничего интересного, кроме записки?

Бэйнс удивленно посмотрел на моего друга.

— Нашел. Я нашел там очень странные вещи. Возможно, когда я покончу с делами в участке, вы согласитесь поехать со мной на место и взглянуть на них?

— Полностью к вашим услугам. — Шерлок Холмс взялся за колокольчик. — Проводите этих джентльменов, миссис Хадсон, и пошлите мальчишку отправить телеграмму. Вот текст. И пусть оплатит пять шиллингов за ответ.

Некоторое время после ухода гостей мы сидели молча. Холмс курил, спрятав пронзительный взгляд своих глаз за полуопущенными веками.

— Ну, Уотсон, — вдруг спросил он, поворачиваясь ко мне, — что вы обо всем этом думаете?

— Мистификация, затеянная вокруг мистера Скотта Экклза, представляется мне совершенно загадочной.

— А кто, по-вашему, совершил преступление?

— Принимая во внимание исчезновение компаньонов мистера Гарсии, я осмелюсь предположить, что они имеют прямое отношение к убийству и исчезли, дабы избежать правосудия.

— Вполне логичное предположение. Но признайте, это несколько странно: слуги сговорились убить своего хозяина именно в тот день, когда к нему приехал гость. Они могли преспокойно убить его в любой другой день без лишних свидетелей.

— Тогда почему они сбежали?

— В самом деле: почему? Это важное обстоятельство. Еще один существенный момент — мистификация, жертвой которой стал наш клиент, Скотт Экклз. Значит, вы полагаете, Уотсон, что человеческий разум не способен найти всему этому объяснение? Однако если бы таковое все же нашлось и пролило свет на таинственную записку с зашифрованным текстом, мы могли бы принять его как временную гипотезу. А если к тому же появятся новые факты, не противоречащие основной версии, мы сможем говорить уже об успешном решении всего дела.

— А у нас есть гипотеза?

Холмс откинулся в кресле и снова прикрыл глаза.

— Согласитесь, что розыгрыш здесь ни при чем. Драматические события, сопутствовавшие визиту в Вистерия-Лодж мистера Скотта Экклза, не позволяют нам говорить о невинной шутке. Однако преступникам зачем-то понадобилось заманить мистера Экклза в поместье перед тем, как совершить злодеяние. Выходит, он каким-то образом связан с ними.

— Но какая тут возможна связь?

— Давайте попытаемся постепенно распутать клубок. Ну, первая странность, бросающаяся в глаза, — это внезапно возникшая дружба молодого испанца и Скотта Экклза. Инициатором этой дружбы был испанец. Спустя всего день после первой встречи он уже явился к новому знакомому с визитом на другой конец Лондона и настолько завоевал его доверие, что тот согласился приехать к нему с ответным визитом в Эшер. Итак, что было нужно испанцу от Экклза? Чем тот мог быть ему полезен? Я не заметил в нем особого обаяния, которое могло бы объяснить страстное желание познакомиться с ним поближе. Он не слишком умен — во всяком случае, недостаточно для того, чтобы заинтересовать испанца с его быстрым, живым умом. Так почему же Гарсия выбрал именно его? Наверное, потому, что он идеально подходил для задуманного им дела. Какое же качество Скотта Экклза привлекло испанца? Я вам отвечу. Наш клиент — типичный образчик респектабельного англичанина, и в качестве свидетеля он вызовет безусловное доверие. Вы сами наблюдали, как оба инспектора безоговорочно поверили рассказу Скотта Экклза, несмотря на всю его неординарность.

— Но что он должен был засвидетельствовать?

— Ничего, как показали произошедшие события, но только потому, что заговорщикам пришлось отступить от намеченного плана. Во всяком случае, я вижу это так.

— Понятно, мистер Скотт Экклз должен был обеспечить кому-то алиби.

— Совершенно верно, мой дорогой Уотсон; возможно, он его и обеспечил. Предположим, к примеру, что все обитатели Вистерия-Лодж были сообщниками. У них возникла необходимость покинуть дом — пока не знаю для чего — до часа ночи. Переставив стрелки часов, им было нетрудно отправить Скотта Экклза спать раньше, чем он собирался, но в любом случае я считаю вполне вероятным, что Гарсия заглянул к нему в спальню не в час, как он сказал, а, допустим, в двенадцать. Следовательно, он мог спокойно удалиться из дома и сделать то, что намеревался, — на час ночи ему было обеспечено алиби. Педантичный англичанин подтвердил бы в любом суде, что Гарсия не отлучался из дома в указанное время. Таким образом, наш клиент понадобился испанцу для подстраховки.

— Да, да, понимаю. Но куда подевались слуги?

— Пока мне не хватает нескольких фактов, но, думаю, в конце концов я разгадаю и этот ребус. Мне бы не хотелось высказывать свое мнение раньше времени, иначе потом я начну подгонять факты под свою теорию, а это было бы непростительной ошибкой.

— А как вы расшифруете записку?

— Как там она начиналась? «Наши собственные цвета — зеленый и белый»? Этот пассаж наводит меня на мысль о скачках. «Зеленый открывает, белый закрывает» — тут явно указывается сигнал. «Главная лестница, первый коридор, седьмая справа, зеленое сукно» — здесь вы и сами догадались бы, что дама назначает свидание. Не удивлюсь, если причиной всему окажется ревнивый муж. Свидание, судя по тому, что она написала «Бог в помощь», было сопряжено с опасностью. «Д» должно стать для нас отправной точкой в расследовании.

— Мужчина был испанцем, поэтому логично предположить, что «Д» означает Долорес — это имя часто встречается у испанок.

— Хорошо, Уотсон, очень хорошо, но совершенно неприемлемо. Испанка не стала бы писать соотечественнику по-английски, верно? Автор записки, конечно же, англичанка. Полагаю, нам нужно запастись терпением и подождать, пока за нами не заедет замечательный инспектор Бэйнс. И возблагодарим судьбу за то, что на несколько кратких часов она избавила нас от невыносимой скуки.

Незадолго до возвращения инспектора пришел ответ на телеграмму Холмса. Мой друг прочитал ее и уже хотел вложить в свой блокнот, когда перехватил мой вопросительный взгляд. Со смехом он протянул мне листок.

— Мы с вами попали в высший свет, — сказал он.

Телеграмма содержала список имен и адресов: лорд Харрингби, Дингл; сэр Джордж Фоллиот, Оксшот-тауэрс; мистер Хайнс, мировой судья, Пурди-плейс; мистер Джеймс Бэйкер Уильямс, Фортон-Олд-холл; мистер Хендерсон, Хай-Гейбл; преподобный Джошуа Стоун, Нижний Уолслинг.

— Я избрал самый простой способ ограничить круг наших поисков, — сказал Холмс. — Бэйнс, с его методичным складом ума, наверняка уже располагает подобным списком.

— Я не совсем понимаю вас.

— Да что тут понимать, мой дорогой друг? Мы ведь уже пришли к заключению, что в записке некая женщина назначила Гарсии свидание или просто встречу. И если мы правильно расшифровали текст записки, встреча назначалась в доме, где есть главная лестница и седьмая комната в коридоре, — из этого следует, что речь идет о большом особняке. Далее: Гарсия рассчитывал вернуться со свидания не позднее часа ночи, чтобы обеспечить себе алиби; значит, дом, куда он направлялся, должен находиться на расстоянии не более одной-двух миль от Вистерия-Лодж, а поскольку испанца нашли на Оксшотском пустыре, полагаю, нам следует иметь в виду все дома в этом направлении. Чтобы свести к минимуму количество особняков между Вистерия-Лодж и Оксшотом, я послал запрос в упомянутое нашим клиентом агентство братьев Оллэн и получил требуемый список. Дело только на первый взгляд кажется очень запутанным; я уверен: мы без труда распутаем весь клубок и конец ниточки приведет в один из особняков, упомянутых в списке.

* * *

Около шести вечера мы оказались наконец в симпатичной деревушке Эшер в графстве Суррей. Нашим проводником был инспектор Бэйнс.

Прежде всего следовало устроиться где-то на ночь, и в гостинице «Бык» мы нашли весьма комфортабельные номера. Оставив там свои вещи, мы вместе с инспектором направились в Вистерия-Лодж. Был холодный и темный мартовский вечер, резкий ветер бросал нам в лицо колючие капли дождя — все это как нельзя более соответствовало мрачному и дикому пустырю, куда мы направлялись, и трагическому происшествию, приведшему нас в эти края.

2

Тигр из Сан-Педро

Пройдя около двух миль по такому безрадостному месту, мы приблизились к высоким деревянным воротам, за которыми открылась мрачная каштановая аллея. Извилистая дорога привела нас к низкому темному дому, казавшемуся угольно-черным на фоне свинцового неба. Слабые отблески света виднелись в одном из окон слева от двери.

— Там дежурит констебль, — сказал Бэйнс. — Я постучу ему в окно.

Он шагнул в траву и постучал по подоконнику. Сквозь затуманенное дождем стекло я увидел, как сидящий в кресле у камина человек вскочил, после чего в комнате послышался резкий вскрик. Спустя мгновение белый от страха, задыхающийся полисмен открыл дверь; свеча дрожала в его руке.

— В чем дело, Уотерс? — быстро спросил его Бэйнс.

Мужчина промокнул лоб носовым платком и с облегчением выдохнул:

— Как я рад, что вы пришли, сэр. Вечер тянется так долго, у меня уже начали сдавать нервы.

— Нервы? Я полагал, у вас нет нервов, Уотерс.

— Да, сэр, но в этом тихом, безлюдном доме мне не по себе. К тому же еще это жуткое существо на кухне… Когда вы постучали в окно, я решил, что это опять пришел он.

— Кто пришел?

— По-моему, дьявол, сэр. Я видел в окне дьявола.

— Когда это было?

— Примерно два часа назад. Как раз начинало темнеть. Я сидел в кресле и читал. Не знаю почему, я вдруг посмотрел в окно и увидел за стеклом лицо. Господи, сэр, теперь это лицо будет сниться мне в кошмарах.

— Ну-ну, Уотерс. Вы все-таки полицейский констебль, а не барышня.

— Знаю, сэр, сам знаю, но я так потрясен, что не в силах сдержаться. Он был не черным и не белым, сэр, а такого цвета, что даже и слова не подберешь — как будто в кусок глины плеснули молоком. И потом размер, сэр, — это лицо было вдвое больше вашего. И взгляд — он уставился на меня своими круглыми глазами и обнажил белую полоску зубов, как у голодного зверя. Говорю вам, сэр, я не мог пошевелить пальцем, дохнуть не мог, пока он не убрался. Позже я выбежал на улицу и обшарил кусты, но, слава Богу, никого не нашел.

— Если бы я не знал вас так хорошо, Уотерс, то немедленно занес бы вас в черный список. Да будь это и впрямь сам дьявол, констебль не должен возносить хвалу Господу за то, что тот не позволил ему поймать преступника. Надеюсь, это видение не плод вашего больного воображения?

— Это нетрудно установить, — сказал Холмс, зажигая карманный фонарик. — Да, — сообщил он после короткого осмотра небольшой площадки под окном, — ботинки двенадцатого размера. Если его рост соответствует обуви, то это должен быть настоящий великан.

— Куда же он подевался?

— Ушел напролом через кустарник в направлении дороги.

— Что ж, — сказал инспектор, выслушав Холмса с угрюмым задумчивым лицом, — кто бы он ни был и зачем бы он ни являлся, сейчас нам его уже не догнать. Займемся более насущными делами. С вашего позволения, мистер Холмс, я покажу вам дом.

Внимательный осмотр многочисленных гостиных и спален не принес никаких результатов. Таинственные жильцы, должно быть, арендовали дом вместе с обстановкой и утварью, оставшимися от прежних владельцев. Мы обнаружили огромное количество совершенно новой одежды с ярлыками фирмы «Маркс и компания», Хай-Холборн. Инспектор Бэйнс уже отправил запрос на фирму и получил лаконичный ответ, что в «Марксе» ничего не знают об интересующем полицию покупателе, кроме того, что он исправно платил. От новых хозяев в Вистерия-Лодж осталось совсем немного вещей; среди прочего мы обнаружили несколько курительных трубок, несколько романов, причем два из них — на испанском языке, старинный револьвер и гитару.

— Ну, это все нам совершенно неинтересно, — проговорил Бэйнс, выходя из очередной комнаты. — А сейчас, мистер Холмс, прошу вас обратить внимание на кухню.

Кухней оказалось тесное мрачное помещение с высоким потолком в глубине дома. В углу лежала соломенная подстилка — очевидно, она служила постелью повару. На столе громоздились остатки вчерашнего ужина и гора грязной посуды.

— Взгляните-ка сюда, — предложил Бэйнс. — Что вы на это скажете?

Он распахнул створки буфета и поднял свечу, чтобы Холмс хорошенько рассмотрел любопытный объект. Фигура была такой сморщенной и высохшей, что едва ли удалось бы определить, что она представляла собой при жизни. Бросалось в глаза лишь то, что она обтянута черной кожей и отдаленно напоминает человека карликового роста. После беглого осмотра я предположил, что это мумия негритянского младенца, но потом мне показалось, что это чучело старой скрюченной обезьяны. В конце концов я так и не разобрался, человек это или животное. На поясе чучела красовался двойной ряд белых ракушек.

— Очень, очень интересно. — Холмс уставился на диковинную фигуру. — Это все или есть что-нибудь еще?

Бэйнс молча подвел нас к раковине и снова поднял свечу. Там лежала большая белая птица, разрубленная на куски вместе с перьями. Холмс указал на красный гребешок на голове птицы.

— Белый петух, — сказал он. — Весьма любопытно! Это действительно очень занятное дело.

Самый жуткий экспонат инспектор Бэйнс приберег напоследок. Он вытащил из-под раковины оцинкованное ведро, наполненное кровью. Потом взял со стола блюдо, на котором лежала груда обгоревших костей.

— Здесь кого-то убили, а потом сожгли. Мы выгребли эти кости из камина. Утром приходил врач; он сказал, что это не человеческие останки.

Холмс улыбнулся и потер руки.

— Поздравляю вас, инспектор: ваш подход к делу меня восхищает. Вы заслуживаете большего, чем предполагает ваша должность.

Глаза инспектора Бэйнса заблестели от удовольствия.

— Вы правы, мистер Холмс. У нас тут провинция, трясина. И такое дело, как это, даст мне шанс продвинуться. Надеюсь, я его не упущу. Что вы думаете о костях?

— Это скорее всего кости ягненка.

— А как насчет белого петуха?

— О-о, это чрезвычайно странно. С таким я сталкиваюсь впервые.

— В этом деле все очень странно, сэр: здесь жили странные люди, занимавшиеся какими-то непонятными вещами. Один из них умер. Кто его убийца? Его же сообщники? Если это они, мы непременно их схватим: все порты контролируются. Правда, я на них не думаю. Да, сэр, у меня на этот счет особое мнение.

— Так у вас есть своя версия?

— Да, и я намерен разрабатывать ее самостоятельно, мистер Холмс. Для меня это вопрос чести, сэр. Вы уже сделали себе имя, а у меня все еще впереди. И буду рад, если впоследствии смогу сказать, что распутал это дело без вашей помощи.

Холмс добродушно рассмеялся:

— Хорошо, хорошо, инспектор. Вы идите своим путем, а я пойду своим. Результаты моих наблюдений и изысканий всегда в вашем распоряжении. Ну, я думаю, в этом доме я уже увидел все, что хотел, и теперь мог бы с большей пользой потратить время в другом месте. Оревуар и удачи!

По кое-каким незначительным признакам, которые могли ускользнуть от стороннего взгляда, я понял, что Холмс вышел на след. Внешне он казался таким же пассивным, как и до этого, но я сразу почувствовал, что он внутренне напряжен и полон кипучей энергии — об этом говорили и вспыхнувший взгляд, и внезапно подобравшаяся фигура. По своему обыкновению, он ничего не сказал мне, а я по своему — не стал спрашивать. С меня было довольно просто находиться с ним рядом. От меня требовалось только одно: вовремя оказать посильную помощь, если таковая понадобится. Я не считал для себя возможным отвлекать гениального Холмса своими неуместными вопросами. В свое время он посвятит меня во все подробности, но не ранее.

Набравшись терпения, я ждал, но, к моему все возрастающему разочарованию, ждал напрасно. Дни шли за днями, а мой друг не продвинулся ни на йоту. Как-то он все утро провел в городе, позже из вскользь оброненной фразы я понял, что Холмс посещал Британский музей. За исключением этой единственной поездки, мой друг целыми днями гулял по окрестностям в полном одиночестве или болтал с местными сплетниками, знакомство с которыми всячески укреплял.

— Уотсон, я считаю, неделя в деревне была бы для вас бесценна, — заявил однажды Холмс. — Какая отрада видеть первые зеленые листья на изгородях и распускающиеся сережки орешника! Вам следует больше времени проводить на природе. Возьмите лопату, жестяную коробку, ботанический справочник — и отправляйтесь в луга! Так вы хоть с пользой потратите время.

Надо сказать, что сам Холмс каждое утро покидал дом со всем этим снаряжением, однако я не заметил, чтобы вечером он приносил хоть какие-нибудь образцы растений.

Как-то раз во время одной из наших прогулок мы наткнулись на Бэйнса. Его широкое красное лицо расплылось в улыбке, а маленькие глазки хитровато блеснули, когда он приветствовал моего друга. Бэйнс не стал распространяться о деле, но с его слов мы поняли, что он доволен развитием событий. Тем не менее я немало удивился, когда спустя пять дней, развернув утреннюю газету, прочитал крупный заголовок:

ТАЙНА ОКСШОТСКОГО ПУСТЫРЯ РАСКРЫТА.

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ПРЕСТУПНИК АРЕСТОВАН

Холмс так и подскочил, когда я вслух прочитал эти слова.

— Боже милостивый! — вскричал он. — Это что же: Бэйнс поймал его?

— Очевидно, — отозвался я и стал читать дальше: — «Весь Эшер и его окрестности чрезвычайно взволновало известие, что вчера вечером был произведен арест в связи с оксшотским убийством. Напоминаем читателям, что некоторое время назад на Оксшотском пустыре обнаружили тело мистера Гарсии из Вистерия-Лодж с признаками насильственной смерти. В ту же ночь из дома исчезли его личный повар и слуга, что косвенно свидетельствует об их причастности к преступлению. Полиция высказала гипотезу, которая, однако, пока не подтвердилась, что мотив убийства — ограбление. Инспектор Бэйнс, занимающийся этим делом, предположил, что преступники скрываются где-то неподалеку в заранее подготовленном месте. С самого начала было ясно, что в конце концов их обнаружат, поскольку повар мистера Гарсии, по утверждению торговцев, видевших его мельком сквозь окно, имеет весьма примечательную внешность — это желтолицый мулат гигантского роста с негроидными чертами лица. Вечером того дня, когда было совершено преступление, этот человек имел дерзость явиться в Вистерия-Лодж. Инспектор Уотерс, охранявший дом, попытался поймать его, однако злодею удалось уйти от преследования. Инспектор Бэйнс, полагая, что мулат намеревался забрать в поместье нечто ценное для себя и может вернуться снова, устроил засаду в кустарнике возле дома. Ловушка сработала, и дикарь попался. Он оказал отчаянное сопротивление и нанес сильные повреждения констеблю Даунингу. Ожидают, что на предварительном слушании полиция потребует заключения его под стражу. Мы ждем дальнейшего развития событий в этом деле».

— Нам нужно немедленно увидеться с Бэйнсом! — воскликнул Холмс, надевая шляпу. — Мы должны остановить его, пока он не наломал дров.

Я тоже схватил свою шляпу и последовал за Холмсом. Как мы и надеялись, в деревне нам встретился инспектор Бэйнс — он только что вышел из дома и направлялся на службу.

— Вы уже прочитали газету, мистер Холмс? — спросил он, останавливаясь и ожидая, когда мы приблизимся.

— Да, Бэйнс, я прочитал сообщение. Прошу вас, не сочтите за излишнюю вольность дружеский совет. Или, вернее, предупреждение.

— О чем, мистер Холмс?

— Я, как вы знаете, занимаюсь параллельным расследованием, и, боюсь, вы выбрали ложный путь. Я не хочу, чтобы вы предпринимали серьезные шаги, если не вполне уверены в своей правоте.

— Вы очень добры, мистер Холмс.

— Уверяю вас: я говорю это для вашей же пользы.

На мгновение мне показалось, что в крошечных глазках инспектора промелькнула усмешка.

— Мы договорились работать порознь, мистер Холмс. Именно это я и делаю.

— О-о, очень хорошо, — сказал Холмс. — Но потом не вините меня.

— Что вы, сэр, я знаю: вы говорите это из добрых побуждений. Но у каждого из нас своя система, мистер Холмс. У вас своя, а у меня — своя.

— Довольно об этом.

— Я с удовольствием поделюсь с вами новостями. Этот парень — сущий дикарь, он силен как ломовая лошадь и зол как черт. Он чуть не откусил Даунингу палец, когда тот попытался скрутить его. По-нашему не знает и двух слов, поэтому мы не можем от него ничего добиться, кроме рычания.

— У вас есть доказательства того, что он убил своего хозяина?

— Этого я не говорил, мистер Холмс, этого я не говорил. У каждого из нас свои методы. Вы используете свои, а я — свои. Таков уговор.

Холмс пожал плечами, и мы двинулись прочь.

— Его не остановить, — сказал Холмс, — он на полном скаку мчится в пропасть. Ну что ж, пойдем, как он говорит, каждый своей дорогой и посмотрим, что из этого выйдет. Но кое-что в поведении инспектора Бэйнса мне все-таки непонятно.

— Садитесь поудобнее, Уотсон, — сказал Шерлок Холмс, когда мы вернулись в свой номер в «Быке», — я хочу ввести вас в курс дела. Возможно, сегодня вечером мне понадобится ваша помощь. Позвольте мне ознакомить вас с тем, как я представляю себе ситуацию. В основных своих деталях она прояснилась, хотя арест стал для меня сюрпризом и создал определенные трудности. У нас осталось лишь несколько брешей, которые нам предстоит заполнить.

Вернемся к записке, доставленной Гарсии за несколько часов до смерти. Идею Бэйнса о том, что в преступлении замешаны слуги Гарсии, я сразу отбрасываю как несостоятельную. Гарсия сам пригласил Скотта Экклза, следовательно, именно Гарсии нужно было алиби. Он задумал какое-то дело, без сомнения, преступного характера (иначе зачем алиби?), но в результате сам стал жертвой. Кому понадобилась его жизнь? Вероятно, тому, на кого покушался Гарсия. Мне кажется, здесь мы на правильном пути.

Теперь давайте поищем объяснение исчезновению слуг Гарсии. Я вижу это так: все они были сообщниками в каком-то преступном деле. Если бы все пошло по плану и Гарсия вернулся целым и невредимым, англичанин своими показаниями отвел бы от них подозрение. Но у меня есть основания полагать, что предприятие было опасным. На случай если бы Гарсия погиб, они заранее подыскали себе укрытие, чтобы затаиться в нем на время, а затем возобновить свои попытки. По-моему, это вполне убедительная версия. Как вы находите?

После объяснения Холмса беспорядочное нагромождение фактов преобразовалось в ясную и четкую картину. Я только, как всегда, удивлялся, почему сам не понял таких очевидных вещей.

— Но зачем слуга возвращался в дом?

— Видимо, в спешке покидая дом, он оставил там нечто, с чем был не в силах расстаться. Это объясняет его настойчивость, верно?

— Хорошо, и что же дальше?

— Дальше мы рассмотрим записку, полученную за ужином Гарсией. Она указывает на то, что в стане врага у них также имелся сообщник. Тогда где находится этот враг? Я уже говорил вам: он должен проживать в большом доме неподалеку от Вистерия-Лодж. Количество таких домов ограничено. В первые дни нашего пребывания в деревне я много гулял и, помимо ботанических изысканий, присматривался к окрестным домам и их обитателям. Один дом особенно привлек мое внимание. Это Хай-Гейбл — старинная ферма в якобинском стиле, расположенная в миле от дальнего конца Оксшотского пустыря и всего в полумиле от места трагедии. Остальные поместья принадлежат очень уважаемым и абсолютно прозаичным семействам, далеким от романтики. Зато мистер Хендерсон из Хай-Гейбла по всем приметам человек замечательный и склонный ко всякого рода авантюрам.

Итак, я сосредоточил внимание на нем и его окружении.

Удивительный они народ, Уотсон, и сам Хендерсон удивительнее всех. Под вымышленным предлогом я встретился с ним лицом к лицу, однако в угрюмом взгляде его темных, глубоко посаженных глаз явно сквозила мысль, что он не верит ни одному моему слову и прекрасно понимает истинную причину моего появления.

На вид ему лет пятьдесят; он силен, энергичен; у него густая шевелюра серебристо-стальных волос, кустистые черные брови, величавая поступь оленя и взгляд императора — о, это жестокий и властный человек! За пергаментной бледностью его лица таится жгучий темперамент. Вероятно, он иностранец или долго жил в тропиках — об этом свидетельствуют желтая кожа и поджарое крепкое тело. Иностранное происхождение его друга и секретаря мистера Лукаса и вовсе не вызывает сомнений: шоколадно-коричневая кожа, гибкое маленькое тело, кошачья мягкость движений и вкрадчивый голос говорят сами за себя. Как видите, Уотсон, мы обнаружили уже две группы чужеземцев — в Вистерия-Лодж и в Хай-Гейбле. Таким образом, одна брешь начинает затягиваться.

Двое этих людей, близкие друзья, — центральные фигуры в доме, но есть еще одна особа. Она-то в первую очередь нам и нужна. У Хендерсона есть две дочери — одиннадцати и тринадцати лет. Их гувернантка — мисс Барнет, англичанка примерно сорока лет. Кроме того, в доме постоянно проживает слуга Хендерсона, он же его доверенное лицо.

Все эти люди живут одной семьей и все вместе путешествуют по свету. Я забыл сказать, что Хендерсон — большой любитель путешествий, он вечно переезжает с места на место. Он не был в Хай-Гейбле год и вернулся лишь несколько недель назад. Добавлю, что он сказочно богат и может удовлетворить любую свою прихоть. Конечно, в поместье полно лакеев, горничных, дворецких — в общем, обычный штат английской прислуги, которая много ест и мало работает. Но близкий круг составляют только те люди, которых я перечислил.

Все это стало мне известно из разговоров с местными сплетниками и отчасти благодаря моим собственным наблюдениям. Есть одно золотое правило, Уотсон: хочешь узнать о хозяине все его тайны — найди несправедливо уволенного слугу. Мне повезло: я нашел такого. Я называю это везением, но удача не сама плывет ко мне в руки, я всегда прилагаю для этого определенные усилия. Как верно заметил Бэйнс, у каждого из нас свой подход. Мой позволил мне найти Джона Уорнера, бывшего садовника Хендерсона. Недавно он попал под горячую руку хозяина и был немедленно уволен. В Хай-Гейбле у него остались друзья — всех их объединяет страх и ненависть к хозяину. Вот так я подобрал ключик к секретам обитателей Хай-Гейбла.

Удивительные люди, Уотсон! Не стану притворяться: мне самому многое пока неясно, но это необыкновенно любопытные люди. Дом разделен на два крыла: на одной половине живут слуги, на другой — семья. Их ничто не связывает, за исключением доверенного слуги Хендерсона — он доставляет семье еду. Все необходимые вещи слуги приносят к двери, соединяющей два крыла, и оставляют там. Дети и гувернантка тоже ни с кем не общаются и лишь иногда выходят погулять в сад. Хендерсон никогда не выходит один. Его темнокожий секретарь следует за ним по пятам как тень. Слуги болтают, что хозяин чего-то страшно боится. «Он продал душу дьяволу, — сказал мне Уорнер, — и теперь опасается, как бы тот не явился за ней». Откуда Хендерсоны приехали, никому не известно. Да, еще мне рассказывали, что хозяин очень жесток: он дважды избивал кнутом местных жителей, и только толстый кошелек и солидная компенсация пострадавшим позволили ему избежать суда.

А теперь, Уотсон, попытаемся рассмотреть ситуацию с учетом этих новых деталей. Возьмем за основу предположение, что Гарсия получил записку из этого странного дома. Как вы помните, в ней Гарсии предлагалось явиться для осуществления давно разработанного плана. Кто написал записку? В доме только одна женщина — мисс Барнет, гувернантка. Кроме нее, больше некому. В любом случае давайте считать это гипотезой. Сразу оговорюсь: возраст мисс Барнет опровергает мое первоначальное предположение, что в деле замешан любовный интерес.

Очевидно, мисс Барнет была другом и сообщницей Гарсии в каком-то деле. В таком случае как она должна отреагировать на известие о его гибели? Если он встретил смерть, совершая тайную вылазку, она попытается скрыть свою скорбь, но в душе будет жаждать мщения. Следовательно, мисс Барнет должна быть на нашей стороне.

Я хотел бы встретиться с ней, но к тому есть одно препятствие: с момента трагедии мисс Барнет не видела ни одна живая душа. С того самого вечера она бесследно исчезла. Жива ли она или погибла в ту же ночь, что и ее несчастный друг? А может быть, она пленница? Этот вопрос нам предстоит решить.

Оцените сложность ситуации, Уотсон. У нас нет ни одного факта, на который мы могли бы опереться с полной уверенностью. Если мы придем со своими выкладками к мировому судье, он не станет нас слушать. Исчезновение мисс Барнет само по себе ничего не значит, поскольку в этом странном доме члены семьи не показываются неделями. И вместе с тем ее жизни, возможно, угрожает опасность. Все, что я мог сделать в данной ситуации, это установить наблюдение. Я поручил Уорнеру следить за воротами. Но нам нельзя больше ждать; если законные методы не работают, придется рисковать.

Я выяснил, где ее комната. Туда можно спуститься с крыши. Я предлагаю вместе отправиться туда сегодня ночью. Вы согласны, Уотсон?

Должен признаться, перспектива проникновения в чужой дом меня нисколько не привлекала. Старинный дом, его зловещие обитатели, неведомые опасности и возможное судебное преследование за проникновение в чужое жилище — все это вместе не предвещало ничего хорошего. Однако я не находил достойных причин отказаться от предприятия. Кто знает: может, это единственный способ раскрыть тайну убийства Гарсии. Я молча пожал Холмсу руку; жребий был брошен.

Но видно, судьбе не было угодно, чтобы наше расследование завершилось подобным образом. Часов в пять, когда начали сгущаться синие мартовские сумерки, к нам в комнату вбежал взволнованный деревенский парень.

— Они уехали, мистер Холмс. Они уехали последним поездом. Женщине удалось вырваться, и я привез ее сюда. Она внизу, в кебе.

— Отлично, Уорнер! — вскричал Холмс, вскакивая со стула. — Уотсон, бреши стремительно заполняются.

В кебе сидела женщина в полуобморочном состоянии. На ее худом, изможденном лице с орлиным профилем лежала печать перенесенной трагедии. Голова ее безвольно свешивалась на грудь; когда она подняла ее и посмотрела на нас пустым, отсутствующим взглядом, я отметил, что зрачки больших серых глаз невероятно сужены. Я понял, что женщину одурманили опием.

— Я следил за воротами, мистер Холмс, — все, как вы сказали, — говорил между тем наш помощник, уволенный садовник. — Когда экипаж выехал из ворот, я последовал за ним на станцию. Она шла будто во сне, но, когда они попытались запихнуть ее в вагон, она вдруг ожила и стала сопротивляться. Они затолкнули ее в тамбур, но она снова вырвалась. Тогда я бросился ей на помощь; мы вместе прыгнули в кеб и приехали сюда. Никогда не забуду лицо этого черноглазого желтого дьявола за стеклом вагона, когда он смотрел, как мы отъезжаем. Будь его воля, он прикончил бы меня!

Мы помогли женщине подняться к нам в номер, уложили ее на диван, и вскоре пара чашек крепчайшего кофе избавили ее от наркотического дурмана. Холмс вызвал Бэйнса, и мы вкратце обрисовали ему ситуацию.

— Сэр, вы раздобыли доказательство, которого мне отчаянно не хватало, — сказал инспектор, тепло пожимая руку моему другу. — Я с самого начала шел по тому же следу.

— Что? Вы охотились за Хендерсоном?

— Да, мистер Холмс. В то время как вы прятались в кустах у ворот Хай-Гейбла, мои люди сидели на деревьях и наблюдали за вами сверху. Вы опередили нас всего на полшага.

— Тогда зачем вы арестовали мулата?

Бэйнс кашлянул.

— Хендерсон догадался, что его подозревают, и залег на дно в ожидании, когда все успокоится. Я знал, что, когда он сочтет себя в безопасности, у нас появится шанс подобраться к мисс Барнет. Пытаясь спровоцировать Хендерсона на активные действия, я арестовал мулата.

Холмс положил руку на плечо Бэйнсу:

— Вы далеко пойдете, инспектор. У вас отлично развиты инстинкт и интуиция.

Бэйнс порозовел от удовольствия.

— Всю неделю на станции дежурил наш человек в гражданской одежде. Как только там появился бы кто-нибудь из Хай-Гейбла, он сразу заметил бы его. Но ему пришлось нелегко, когда мисс Барнет вырвалась и сбежала с Уорнером. К счастью, он работал на вас, и все закончилось благополучно. Однако мы не можем выписать ордер на арест до тех пор, пока мисс Барнет не сделает официальное заявление.

— С каждой минутой ей становится лучше. — Холмс взглянул на гувернантку. — Но скажите мне, Бэйнс, кто он такой — этот Хендерсон?

— Настоящее его имя — дон Мурильо, Тигр из Сан-Педро, — ответил Бэйнс.

Тигр из Сан-Педро! Я мгновенно припомнил нашумевшую в свое время историю. Он заслужил это прозвище как самый развратный и кровожадный тиран, какого только знала история цивилизации. Сила, бесстрашие, энергия — эти качества позволяли ему тиранить трусливый народ своей страны на протяжении двенадцати лет. Его имя наводило ужас на территории всей Центральной Америки. Под конец его правления в стране поднялось восстание. Но хитрость этого человека соперничала с жестокостью, и, как только раздался первый слабый ропот, он предугадал грядущие неприятности и, присвоив народные богатства, бежал на пароходе с верными ему людьми. Когда восставшие на следующий день взяли дворец, он оказался пустым. Диктатор вместе с двумя дочерьми, секретарем и государственной казной ускользнул от возмездия. С тех пор он путешествует по миру инкогнито, его личность не раз обсуждалась в европейской прессе.

— Да, сэр, дон Мурильо — Тигр из Сан-Педро, — повторил Бэйнс. — Цвета флага Сан-Педро — зеленый и белый; вот что имелось в виду в записке, мистер Холмс. Он называл себя Хендерсоном, но я проследил его след в Париже, затем в Риме, Мадриде и Барселоне, куда он прибыл на корабле в восемьдесят шестом году. Они искали его все эти годы, чтобы отомстить, но лишь недавно им удалось найти его.

— Они обнаружили его год назад, — заговорила вдруг мисс Барнет, которая уже сидела и внимательно прислушивалась к разговору. — Один раз на его жизнь уже покушались, но какая-то злая сила отвела от него беду. И вот опять: достойнейший рыцарь Гарсия убит, а зверь по-прежнему на свободе. Но мы будем пытаться снова и снова, до тех пор, пока справедливость не восторжествует, и это так же верно, как то, что завтра взойдет солнце. — Она сцепила тонкие руки, и ее изможденное лицо побелело от ненависти.

— Но какое отношение ко всему этому имеете вы, мисс Барнет? — спросил Холмс. — Вы англичанка. Почему вы решили присоединиться к их заговору?

— Я присоединилась потому, что не видела иного способа добиться справедливости. Разве английскому правосудию есть дело до того, что в Сан-Педро пролились реки крови, а кровавый тиран украл у народа казну? Вам эти преступления кажутся нереальными, словно все это происходило на другой планете. Но мы знаем. Мы испытали эти страдания на себе, и для нас Хуан Мурильо — настоящий дьявол во плоти. Мы не успокоимся, жертвы взывают к возмездию.

— Не сомневаюсь, что все так и есть, — сказал Холмс. — Я наслышан об этом человеке. Но почему вы приняли все это так близко к сердцу?

— Я расскажу вам все. Этот злодей жаждал только одного — убивать. Любой, кого он считал потенциальным соперником, был приговорен. Мой муж — мое настоящее имя синьора Виктор Дурандо — был представителем Сан-Педро в Лондоне. Здесь мы встретились и поженились. На земле не было более достойного человека, чем мой муж. К несчастью, Мурильо прослышал о его доблестях и под каким-то ложным предлогом вызвал в Сан-Педро, а затем пристрелил. Предчувствуя недоброе, муж не взял меня с собой. Все его имущество было конфисковано, а я осталась у разбитого корыта и с разбитым сердцем.

Затем тиран пал. Он бежал. Но люди, жизнь которых он загубил, все, чьи родные и близкие пострадали от его руки, считали своим долгом уничтожить этого человека. Они объединились и поклялись быть вместе, пока не доведут дело до конца. Когда мы опознали в Хендерсоне бывшего тирана, я вызвалась устроиться к нему гувернанткой, чтобы иметь возможность следить за всеми его передвижениями. Вряд ли он догадывался, что я когда-то была женой человека, которого он на всякий случай отправил на тот свет. Я улыбалась ему, воспитывала его дочерей и ждала своего часа. Первую попытку мы предприняли в Париже, но она провалилась. Хендерсон начал метаться по Европе, сбивая преследователей со следа, и в конце концов вернулся в этот дом, арендованный им во время его первого визита в Англию.

Но здесь его уже ждали посланники Фемиды. Извещенный о приезде Хендерсона, Гарсия, сын высокопоставленного чиновника из Сан-Педро, начал готовиться к новому покушению. Ему помогали люди, которые так же, как он, жаждали мести. Днем к Мурильо было невозможно подобраться: он принял все меры предосторожности и никогда не появлялся без своего вечного спутника Лукаса — во времена величия тирана мы знали этого человека как Лопеса. Однако ночью он спал один, и это давало нам шанс.

Однажды вечером, когда все было готово, я послала своему другу записку с инструкциями, поскольку Мурильо постоянно спал в разных комнатах. Мне предстояло дать сигнал, посветив в окно, выходящее на дорогу, зеленым фонарем, если все будет спокойно, и белым, если операцию придется отложить. Затем я должна была открыть Гарсии дверь и впустить его в дом.

Но все пошло не так, как мы задумали. Что-то в моем поведении возбудило подозрения Лопеса, секретаря Мурильо. Он подкрался ко мне сзади в тот момент, когда я заканчивала писать записку. Вместе с хозяином они оттащили меня в мою комнату и обвинили в измене. Они тыкали в меня ножом и проткнули бы насквозь, если бы знали способ избежать ответственности за содеянное. В конце концов, после долгих споров, они пришли к выводу, что убивать меня слишком опасно. Но вместе с тем они решили навсегда избавиться от Гарсии. Они стали пытать меня, и Мурильо выкручивал мне руку до тех пор, пока я не назвала адрес. Клянусь вам, я рассталась бы со своей рукой, если бы знала, чем это обернется для Гарсии. Лопес написал адрес на конверте, вложил туда мою записку, запечатал своей запонкой и отправил Хосе доставить ее по назначению.

Я не знаю, как они убили Гарсию, но, думаю, это сделал Мурильо, потому что Лопес остался сторожить меня. Вероятно, он спрятался в зарослях утесника у дороги и нанес удар сзади. Сначала они хотели дождаться, когда Гарсия придет в дом, и убить его как грабителя, но потом испугались, что в ходе расследования станут известны их настоящие имена и к ним устремятся толпы жаждущих возмездия. Убив Гарсию, они рассчитывали охладить пыл остальных преследователей.

И все бы хорошо для них, если бы не я. Во время их спора были мгновения, когда моя жизнь висела на волоске. Они запугивали меня жуткими угрозами и жестокостью пытались сломить мой дух — вы видите синяки и кровоподтеки на руках. Когда я кинулась к окну и стала звать на помощь, они заткнули мне рот кляпом. Пять дней они держали меня в заточении, изредка давая скудную еду, чтобы поддержать мои силы. Сегодня мне неожиданно принесли настоящий обед, но, лишь съев его, я поняла, что в нем был наркотик. Я смутно помню, как меня вывели из дома и посадили в экипаж, а потом затолкнули в поезд. Но когда я услышала скрип колес, меня вдруг пронзила мысль, что я должна действовать. Я начала вырываться, они втаскивали меня обратно, и, если бы не помощь этого доброго человека, который помог мне сесть в кеб, я была бы опять во власти своих мучителей. А теперь, слава Богу, я навсегда освободилась от них.

Мы все напряженно слушали этот захватывающий рассказ. Холмс первым нарушил молчание.

— Дело еще не закрыто, — заметил он, покачивая головой. — Разыскные мероприятия закончились, теперь начинается легальная работа.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Подкупленный адвокат представит убийство Гарсии как самозащиту. Эти люди совершили сотни преступлений в прошлом, но реально осудить их мы можем только за это одно.

— Ну, ну, — бодрым голосом возразил Бэйнс, — я все-таки лучшего мнения о наших законах. Одно дело — убить, защищаясь, и совсем другое — хладнокровно заманить человека в ловушку, какую бы потенциальную опасность он ни представлял. Нет, нет, я думаю, все мы будем оправданы, когда увидим обитателей Хай-Гейбла на следующей выездной сессии Гилдфордского суда.

Однако прошло еще некоторое время, прежде чем Тигр из Сан-Педро получил по заслугам. Хитрый и дерзкий, он вместе со своим сообщником умудрился сбить погоню со следа, войдя в здание на Эдмонтон-стрит и выйдя через черный ход на Керзон-сквер. С того дня их больше не видели в Англии. Шесть месяцев спустя в отеле «Эскуриал» в Мадриде были убиты маркиз Монтальва и сеньор Рули, его секретарь. Убийство приписали нигилистам, преступление осталось нераскрытым. Инспектор Бэйнс навестил нас на Бейкер-стрит и набросал словесный портрет жертв преступления: у маркиза Монтальва было властное лицо с магнетическими черными глазами, над которыми нависали кустистые брови; его секретарь — мулат с кофейной кожей. У нас не осталось сомнений, что возмездие, пусть запоздалое, наконец свершилось.

— Какое хаотичное дело, мой дорогой Уотсон, — сказал Холмс, раскуривая свою вечернюю трубку. — Думаю, вы не сумеете придать ему столь любезную вашему сердцу компактную форму. Оно простирается на два континента, включает две группы загадочных личностей и осложняется участием нашего уважаемого друга Скотта Экклза. То, что Гарсия включил его в свой план, говорит о недюжинном уме и хорошо развитом чувстве самосохранения. Дело это замечательно тем, что из огромного количества вариантов мы не без помощи бесценного инспектора Бэйнса выбрали именно ту нить, которая вывела нас на верную дорогу. У вас остались еще вопросы?

— Зачем мулат возвращался в Вистерия-Лодж?

— Полагаю, он хотел забрать странное существо, обнаруженное нами в буфете. Этот примитивный дикарь вырос в лесах Сан-Педро, у них распространены подобные фетиши. Когда они покидали Вистерия-Лодж, его компаньон, должно быть, убедил его не брать с собой столь компрометирующий предмет. Однако сердце мулата страдало от разлуки с фетишем, и он пришел за своей драгоценностью на следующий же день. Помните, как он до смерти напугал полисмена Уотерса, заглянув в окно? Через три дня он снова не выдержал и повторил попытку. Инспектор Бэйнс со всегдашней своей прозорливостью предвидел его появление и расставил ловушку, в которую дикарь и угодил.

— А растерзанная птица, ведро с кровью, обгоревшие кости — что значили все эти жуткие вещи на кухне?

Холмс улыбнулся, перевернув страницу в своем блокноте.

— Я провел целое утро в Британском музее, пытаясь найти упоминание о подобных жертвоприношениях. Вот вам цитата из книги Эккермана «Вудуизм и негроидные религии»: «Истинный приверженец вудуизма никогда не начинает важного дела, не умилостивив своих нечистых богов жертвоприношением. В исключительных случаях в жертву приносят людей, но, как правило, используют белого петуха, которого живым рвут на части, либо черную овцу, которой перерезают горло, а потом сжигают». Как видите, наш дикарь действовал в соответствии с древним ритуалом. Все это выглядит фантастичным, Уотсон, — добавил Холмс, медленно захлопывая блокнот, — но, как я уже имел случай заметить, фантастические события, как правило, связаны с преступлением.

Картонная коробка^[2]

Выбирая несколько типичных дел, иллюстрирующих замечательные свойства ума моего друга Шерлока Холмса, я старался, насколько возможно, отыскать среди них наименее сенсационные, но в то же время открывающие широкое поле для его талантов. Однако, к сожалению, совершенно невозможно отделить сенсационное от криминального, и летописец оказывается перед дилеммой: он должен либо пожертвовать подробностями, необходимыми для его отчета, и, следовательно, дать неверное представление о деле в целом, либо использовать материалы, которые дает ему не выбор, а случай. После этого краткого вступления я перехожу к моим запискам о странной и в своем роде ужасной цепи событий.

Стоял неимоверно жаркий августовский день. Бейкер-стрит была раскалена, как печь, и ослепительный блеск солнца на желтом кирпиче дома напротив резал глаза. Трудно было поверить, что это те самые стены, которые так мрачно глядели сквозь зимний туман. Шторы у нас были наполовину спущены, и Холмс, поджав ноги, лежал на диване, читая и перечитывая письмо, полученное с утренней почтой. Сам я за время службы в Индии привык переносить жару лучше, чем холод, и тридцать три градуса выше нуля не особенно меня тяготили. Но в утренних газетах не было ничего интересного. Сессия парламента закрылась. Все уехали за город, и я начал тосковать по полянам Нью-Фореста и по каменистому пляжу Саутси. Однако истощенный банковский счет заставил меня отложить отпуск, а что касается моего друга, то ни сельская местность, ни море никак не привлекали его. Ему нравилось затаиться среди пяти миллионов людей, перебирая их своими щупальцами и чутко ловя каждый слух или подозрение о неразгаданном преступлении. Любви к природе не нашлось места среди множества его достоинств, и он изменял себе лишь тогда, когда оставлял в покое городского злодея и начинал выслеживать его деревенского собрата.

Увидев, что Холмс слишком поглощен чтением, чтобы беседовать со мной, я отбросил скучную газету и, откинувшись на спинку кресла, погрузился в размышления. Внезапно голос моего друга прервал их.

— Вы правы, Уотсон, — сказал он. — Это совершенно нелепый способ решать споры.

— Совершенно нелепый! — воскликнул я и, внезапно поняв, что он угадал мою невысказанную мысль, подскочил в кресле и в изумлении уставился на него. — Что это, Холмс? — вскричал я. — Я просто не представляю себе, как это возможно.

Он от души рассмеялся, видя мое недоумение.

— Помните, — сказал он, — не так давно, когда я прочел вам отрывок из рассказа По, в котором логически рассуждающий наблюдатель следит за внутренним ходом мыслей своего собеседника, вы были склонны рассматривать это просто как tour de force^[3] автора. Я же сказал, что постоянно занимаюсь тем же, но вы мне не поверили.

— Ну что вы!

— Возможно, вы не выразили этого словами, дорогой Уотсон, но бровями выразили несомненно. Итак, когда я увидел, что вы отложили газету и задумались, я был рад возможности прочитать ваши мысли и под конец ворваться в них в доказательство того, что я не отстал от вас ни на шаг.

Но я все же далеко не был удовлетворен таким объяснением.

— В том отрывке, который вы прочли мне, — сказал я, — наблюдатель делает свои умозаключения на основании действий человека, за которым он наблюдает. Насколько я помню, этот человек споткнулся о кучу камней, посмотрел на звезды и так далее. Но я спокойно сидел в кресле. Какой же ключ я мог вам дать?

— Вы несправедливы к себе. Человеку даны черты лица как средство для выражения эмоций, и ваши верно служат вам.

— Вы хотите сказать, что прочли мои мысли по лицу?

— По лицу и особенно по глазам. Вероятно, вы сами не можете теперь вспомнить, с чего начались ваши размышления.

— Не могу.

— Тогда я скажу вам. Отложив газету — это и было действием, которое привлекло к вам мое внимание, — вы полминуты сидели с отсутствующим видом. Затем ваши глаза остановились на недавно вставленном в раму портрете генерала Гордона^[4], и по тому, как изменилось ваше лицо, я понял, что размышления начались. Но они увели вас не очень далеко. Вы бросили взгляд на портрет Генри Уорда Бичера^[5], который без рамы стоит на ваших книгах. Затем вы посмотрели вверх на стену, и ваша мысль стала ясна. Вы подумали, что, если вставить этот портрет в раму, он как раз и займет пустое пространство и будет хорошо сочетаться с портретом Гордона.

— Вы удивительно проследили за мной! — воскликнул я.

— До сих пор я едва ли мог ошибиться. Но тут ваши мысли вернулись к Бичеру, и вы посмотрели на него внимательно, даже испытующе. Затем вы перестали щуриться, но продолжали смотреть на портрет, и ваше лицо стало задумчивым. Вы вспоминали эпизоды карьеры Бичера. Я прекрасно понимал, что при этом вы не можете не думать о той миссии, которую он выполнял по поручению северян во время Гражданской войны, потому что я помню ваше негодование по поводу того, как его встретили наиболее нетерпимые наши сограждане. Вы были так возмущены, что, разумеется, думая о Бичере, не могли не подумать и об этом. Когда через секунду вы отвели глаза от портрета, я предположил, что ваши мысли обратились к Гражданской войне, а заметив, как сжались ваши губы, засверкали глаза, а руки стиснули подлокотники кресла, я уже не сомневался, что вы в самом деле думаете о храбрости, проявленной обеими сторонами в этой отчаянной борьбе. Но затем на ваше лицо снова набежала тень; вы покачали головой. Вы размышляли об ужасах войны и бесполезных человеческих жертвах. Ваша рука потянулась к старой ране, а губы искривились в усмешке — я понял, что нелепость такого способа разрешения международных конфликтов стала вам ясна. Тут я согласился, что это нелепо, и был рад обнаружить, что все мои заключения оказались правильными.

— Абсолютно! — сказал я. — Но и теперь, когда вы мне все объяснили, признаюсь, я не перестаю удивляться.

— Все это было очень поверхностно, дорогой Уотсон, уверяю вас. Я не стал бы отвлекать этим вашего внимания, не вырази вы недоверия в тот раз. Но вот здесь у меня в руках задача, решение которой может оказаться труднее, чем этот маленький опыт чтения мыслей. Видели ли вы в газете коротенькую заметку об удивительном содержании пакета, присланного по почте некой мисс Кушинг на Кросс-стрит, в Кройдоне?

— Нет, я ничего такого не видел.

— Так, значит, вы пропустили ее. Бросьте-ка мне газету. Смотрите, вот тут, под финансовым обзором. Не будете ли вы любезны прочесть ее вслух?

Я поднял газету, которую он бросил мне обратно, и прочел указанную заметку. Она была озаглавлена «Страшная посылка».

«Мисс Сьюзен Кушинг, проживающая на Кросс-стрит, в Кройдоне, стала жертвой возмутительнейшей шутки, если только не окажется, что это происшествие имеет более зловещий смысл. Вчера в два часа дня почтальон принес ей небольшой пакет, завернутый в бумагу. Это была картонная коробка, наполненная крупной солью. Высыпав соль, мисс Кушинг в ужасе обнаружила два человеческих уха, отрезанных, по-видимому, совсем недавно. Коробка была отправлена по почте из Белфаста накануне утром. Отправитель не указан, и таинственность дела усугубляется тем, что мисс Кушинг, незамужняя особа пятидесяти лет, ведет самый уединенный образ жизни и имеет так мало знакомых и корреспондентов, что очень редко получает что-либо по почте. Однако несколько лет назад, живя в Пендже^[6], она сдавала в своем доме комнаты трем молодым студентам-медикам, от которых была вынуждена избавиться вследствие их шумливости и распущенности. Полиция считает, что безобразный поступок, возможно, является делом рук этих молодых людей, которые имели зуб на мисс Кушинг и хотели напугать ее, послав ей этот сувенир из анатомического театра. Некоторое правдоподобие этой версии придает тот факт, что один из студентов раньше жил в Северной Ирландии, насколько известно мисс Кушинг, — в Белфасте. А пока ведется энергичное расследование, порученное мистеру Лестрейду, одному из лучших агентов нашей сыскной полиции».

— С «Дейли кроникл» все, — сказал Холмс, когда я дочитал статью. — Теперь послушаем нашего друга Лестрейда. Утром я получил от него записку, в которой он пишет:

«Я думаю, что это дело придется Вам очень по вкусу. Мы надеемся довести его до конца, но у нас возникли некоторые трудности в связи с отсутствием материала. Мы, разумеется, телеграфировали в белфастский почтамт, но в тот день было отправлено много посылок, и они ничего не могут сказать про эту и не помнят ее отправителя. Коробка полуфунтовая, из-под паточного табака, и она нам ничего не дает.

Предположение насчет студента-медика все еще кажется мне наиболее вероятным, но если у Вас есть несколько свободных часов, я был бы очень рад видеть Вас здесь. Я весь день буду либо в этом доме, либо в полицейском участке».

— Что вы на это скажете, Уотсон? Можете ли вы презреть жару и поехать со мной в Кройдон с некоторой надеждой на новое дело для ваших анналов?

— Я как раз думал, чем бы мне заняться.

— Тогда у вас будет занятие. Позвоните, чтобы нам принесли ботинки, и пошлите за кебом. Я буду готов через минуту, только сниму халат и наполню портсигар.

Пока мы ехали в поезде, прошел дождь, и в Кройдоне жара была менее гнетущей, чем в столице. Перед отъездом Холмс отправил телеграмму, и Лестрейд, как всегда подвижный, щегольски одетый и похожий на хорька, встретил нас на станции. Через пять минут мы были на Кросс-стрит, где жила мисс Кушинг.

Это была очень длинная улица, застроенная двухэтажными кирпичными домами, чистенькими и немного чопорными; на беленых каменных крылечках судачили женщины в передниках. Пройдя около половины улицы, Лестрейд остановился и постучал в дверь; на стук вышла девочка-служанка. Нас провели в гостиную, где сидела мисс Кушинг. У нее было спокойное лицо, большие кроткие глаза и седеющие волосы, закрывавшие виски. Она вышивала салфеточку для кресла, а рядом стояла корзинка с разноцветными шелками.

— Эта пакость лежит в сарае, — сказала она, когда Лестрейд вошел в комнату. — Хоть бы вы их совсем забрали!

— Я так и сделаю, мисс Кушинг. Я держал их здесь только для того, чтобы мой друг мистер Холмс мог взглянуть на них в вашем присутствии.

— А почему в моем присутствии, сэр?

— На случай если он захочет вас о чем-нибудь спросить.

— Что тут еще спрашивать, раз я сказала вам, что ровно ничего об этом не знаю?

— Совершенно верно, сударыня, — сказал Холмс успокаивающе. — Не сомневаюсь, что вам больше чем достаточно надоели в связи с этим делом.

— Еще бы, сэр. Я человек скромный, живу тихо. Мне никогда не случалось видеть свое имя в газетах, и полиция у меня в доме не бывала. Я не позволю, чтобы эту пакость вносили сюда, мистер Лестрейд. Если вы хотите взглянуть на них, вам придется пойти в сарай.

Маленький сарай находился в узком садике за домом. Лестрейд вошел в сарай и вынес желтую картонную коробку, кусок оберточной бумаги и веревку. В конце дорожки была скамья, мы сели на нее, и Холмс принялся рассматривать предметы, которые Лестрейд передавал ему один за другим.

— Прелюбопытнейшая веревка, — заметил он, поднимая ее к свету и обнюхивая. — Что вы скажете об этой веревке, Лестрейд?

— Она просмолена.

— Совершенно верно. Это кусок просмоленного шпагата. Несомненно, вы заметили также, что мисс Кушинг разрезала веревку ножницами, это видно по двум срезам с каждой стороны. Это очень важно.

— Не понимаю, что тут важного, — сказал Лестрейд.

— Важно, что узел остался цел и что это узел особого рода.

— Он завязан очень аккуратно. Я уже обратил на это внимание, — не без самодовольства сказал Лестрейд.

— Ну, хватит о веревке, — сказал Холмс, улыбаясь, — теперь займемся упаковкой. Оберточная бумага с отчетливым запахом кофе. Как, вы этого не заметили? Здесь не может быть никакого сомнения. Адрес написан печатными буквами, довольно коряво: «Мисс С. Кушинг, Кросс-стрит, Кройдон». Написано толстым пером, возможно, «рондо», и очень плохими чернилами. Слово «Кройдон» вначале было написано через «е», которое затем изменено на «о».

Итак, посылка была отправлена мужчиной — почерк явно мужской, — не очень образованным и не знающим Кройдона. Пойдем дальше. Коробка желтая, полуфунтовая, из-под паточного табака, ничем не примечательная, если не считать двух отпечатков больших пальцев в левом нижнем углу. Она наполнена крупной солью, которая применяется для хранения кож и для других промышленных целей, связанных с сырьем. И в соли находится весьма своеобразное вложение.

С этими словами он вытащил два уха и, положив себе на колено доску, стал внимательно их изучать, а мы с Лестрейдом, стоя по обе стороны, наклонились вперед и смотрели то на эти страшные сувениры, то на серьезное, сосредоточенное лицо нашего спутника. Наконец он положил их обратно в коробку и некоторое время сидел, глубоко задумавшись.

— Вы заметили, конечно, — сказал он наконец, — что это непарные уши.

— Да, это я заметил. Но если это шутка каких-нибудь студентов-медиков, им ничего не стоило послать и два непарных уха, и пару.

— Совершенно правильно. Но это не шутка.

— Вы в этом убеждены?

— Многое в этом убеждает. Для работы в анатомическом театре в трупы вводят консервирующий раствор. На этих ушах его не заметно. Кроме того, они свежие. Они были отрезаны тупым инструментом, что едва ли могло бы случиться, если бы это делал студент. Далее, в качестве консервирующего вещества медик, естественно, выбрал бы раствор карболки или спирт и уж, конечно, не крупную соль. Повторяю: это не розыгрыш, перед нами серьезное преступление.

Легкая дрожь пробежала по моему телу, когда я услышал слова Холмса и увидел его помрачневшее лицо. За этим решительным вступлением таилось нечто странное, необъяснимое и ужасное. Лестрейд, однако, покачал головой, как человек, которого убедили только наполовину.

— Несомненно, кое-что говорит против версии с розыгрышем, — сказал он, — но против другой версии есть более сильные аргументы. Мы знаем, что эта женщина в течение последних двадцати лет, как в Пендже, так и здесь, жила самой тихой и добропорядочной жизнью. За это время она едва ли провела хоть один день вне дома. С какой же стати преступник станет посылать ей доказательство своей вины, тем более что она — если только она не превосходная актриса — понимает в этом так же мало, как и мы?

— Это и есть задача, которую мы должны решить, — ответил Холмс, — и я со своей стороны начну с предположения, что мои рассуждения правильны и что было совершено двойное убийство. Одно из этих ушей женское, маленькое, красивой формы, с проколом для серьги. Второе — мужское, загорелое и также с проколом для серьги. Эти два человека, по-видимому, мертвы, иначе мы бы уже услышали о них. Сегодня пятница. Посылка была отправлена в четверг утром. Следовательно, трагедия произошла в среду, или во вторник, или раньше. Если эти два человека были убиты, кто, кроме самого их убийцы, мог послать мисс Кушинг это свидетельство его преступления? Будем считать, что отправитель пакета и есть тот человек, которого мы ищем. Но у него должны быть веские причины для отправки этого пакета мисс Кушинг. Что же это за причины? Должно быть, необходимость сообщить ей, что дело сделано! Или, может быть, желание причинить ей боль. Но тогда она должна знать, кто этот человек. А знает ли она это? Сомневаюсь. Если она знает, зачем ей было звать полицию? Она могла закопать уши, и все осталось бы в тайне. Так она поступила бы, если бы хотела покрыть преступника. А если она не хотела его покрывать, она назвала бы его имя. Вот головоломка, которую нужно решить.

Он говорил быстро, высоким, звонким голосом, глядя невидящим взором поверх садовой ограды, потом проворно вскочил на ноги и пошел к дому.

— Я хочу задать несколько вопросов мисс Кушинг, — сказал он.

— В таком случае я вас покину, — сказал Лестрейд, — потому что у меня здесь есть еще одно дельце. Я думаю, что от мисс Кушинг мне больше ничего не нужно. Вы найдете меня в полицейском участке.

— Мы зайдем туда по дороге на станцию, — отозвался Холмс.

Через минуту мы были снова в гостиной, где мисс Кушинг продолжала спокойно и безмятежно вышивать свою салфеточку. Когда мы вошли, она положила ее на колени и устремила на нас открытый испытующий взгляд своих голубых глаз.

— Я убеждена, сэр, — сказала она, — что это ошибка и посылка предназначалась вовсе не мне. Я несколько раз говорила это джентльмену из Скотленд-Ярда, но он только смеется надо мной. Насколько я знаю, у меня нет ни одного врага на свете, так зачем же вдруг кому-то понадобилось сыграть со мной такую шутку?

— Я склоняюсь к такому же мнению, мисс Кушинг, — сказал Холмс, садясь рядом с ней. — По-моему, более чем вероятно… — Он умолк, и я, посмотрев в его сторону, с удивлением увидел, что он впился глазами в ее профиль. Удивление, а затем и удовлетворение промелькнули на его энергичном лице, но, когда она взглянула на него, чтобы узнать причину его молчания, он уже всецело овладел собой. Теперь и я, в свою очередь, пристально посмотрел на ее гладко причесанные седеющие волосы, опрятный чепец, маленькие позолоченные серьги, спокойное лицо; но я не увидел ничего, что могло бы объяснить явное волнение моего друга. — Я хочу задать вам несколько вопросов…

— Ох, надоели мне эти вопросы! — раздраженно воскликнула мисс Кушинг.

— По-моему, у вас есть две сестры.

— Откуда вы знаете?

— Как только я вошел в комнату, я заметил на камине групповой портрет трех женщин, одна из которых, несомненно, вы сами, а другие так похожи на вас, что родство не подлежит сомнению.

— Да, вы совершенно правы. Это мои сестры — Сара и Мэри.

— А вот тут, рядом со мной, висит другой портрет, сделанный в Ливерпуле, портрет вашей младшей сестры и какого-то мужчины, судя по одежде — стюарда. Я вижу, что она в то время не была замужем.

— Вы очень быстро все замечаете.

— Это моя профессия.

— Ну что же, вы совершенно правы. Но она вышла замуж за мистера Браунера через несколько дней после этого. Когда был сделан снимок, он служил на Южноамериканской линии, но он так любил мою сестру, что не мог вынести долгой разлуки с ней и перевелся на пароходы, которые ходят между Ливерпулем и Лондоном.

— Случайно, не на «Победителя»?

— Нет, на «Майский день», насколько я знаю. Джим однажды приезжал сюда ко мне в гости. Это было до того, как он нарушил свое обещание не пить; а потом он всегда пил, когда бывал на берегу, и от самой малости становился как сумасшедший. Да! Плохой это был день, когда его снова потянуло к бутылке. Сначала он поссорился со мной, потом с Сарой, а теперь Мэри перестала нам писать, и мы не знаем, что с ними.

Тема эта явно волновала мисс Кушинг. Как большинство одиноких людей, она вначале стеснялась, но под конец стала чрезвычайно разговорчивой. Она рассказала нам много подробностей о своем зяте-стюарде, а затем, перейдя к своим бывшим постояльцам — студентам-медикам, долго перечисляла все их провинности, сообщила их имена и названия больниц, где они работали. Холмс слушал внимательно, время от времени задавая вопросы.

— Теперь о вашей средней сестре, Саре, — сказал он. — Как-то удивительно, что вы не живете одним домом, раз вы обе не замужем.

— Ах! Вы не знаете, какой у нее характер, а то бы не удивлялись. Я попыталась было, когда переехала в Кройдон, и мы жили вместе до недавнего времени — всего месяца два прошло, как мы расстались. Не хочется говорить плохое про родную сестру, но она, Сара, всегда лезет не в свое дело и привередничает.

— Вы говорите, что она поссорилась с вашими ливерпульскими родственниками?

— Да, а одно время они были лучшими друзьями. Она даже поселилась там, чтобы быть рядом с ними. А теперь не знает, как покрепче обругать Джима Браунера. Последние полгода, что она жила здесь, она только и говорила что о его пьянстве и скверных привычках. Наверно, он поймал ее на какой-нибудь сплетне и сказал ей пару теплых слов; ну, тут все и началось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

© Перевод. Г. Веснина, 2020

2

© Перевод. В. Ашкенази, 2021

3

Фокус, выдумка (фр.).

4

Гордон, Чарльз Джордж (1833–1885) — английский генерал. В начале 1884 года был послан английским правительством для подавления махдистского освободительного восстания в Судане и в январе 1885 года был убит при взятии повстанцами Хартума.

5

Бичер, Генри Уорд (1813–1887) — американский священник, брат Г. Бичер-Стоу — автора «Хижины дяди Тома». Сторонник женского равноправия, противник рабства. В 1863 году приезжал в Англию с циклом лекций об освобождении негров.

6

Пригород Лондона.