Неточные совпадения
«Сегодня мы еще раз услышим идеальное исполнение народных песен
Е.
В. Стрешневой. Снова она будет щедро бросать
в зал купеческого клуба радужные цветы звуков, снова взволнует нас лирическими стонами и удалыми выкриками, которые чутко подслушала у неисчерпаемого источника подлинно народного
творчества».
И вот что самое важное:
в «коллективистичную» эпоху происходит не только социализация и коллективизация экономической и политической жизни, но и совести, мысли,
творчества, экстериоризации совести, т.
е. перенесение ее из глубины человека, как духовного существа, вовне, на коллектив, обладающий авторитарными органами.
В 70-е годы у нас уже был расцвет
творчества Достоевского и Л. Толстого, появление Вл. Соловьева.
В начале, т.
е.
в Софии, через Софию, на основании Софии, Софиею, сотворил Бог актом неизреченного и непостижимого во всемудрости и всемогуществе
творчества, силу и природу коего мы ощущаем
в каждом дыхании,
в каждом миге своего бытия, небо и землю.
Христианская этика вообще и этика
творчества в частности не приемлет материалистического миросозерцания, основанного на господстве количества и отрицании качества, требующего уравнения по низшему, не допускает метафизики равенства, истребляющего бытие, т.
е. метафизики антиперсоналистической, отрицающей личность и ее духовную жизнь.
Зарывание даров
в землю, т.
е. отсутствие
творчества, осуждено Христом.
Личность может переживать труд как свое призвание
в мире, может претворять труд
в творчество, т.
е. выявлять истинное онтологическое ядро труда, лежащее глубже той социальной обыденности, которая превращает
творчество в принудительный труд.
В творчестве всегда возникает что-то небывшее, абсолютно новое, т.
е. «ничто» делается «что-то».
Основная проблема о
творчестве не только не была раскрыта и решена христианством, но не была даже поставлена
в религиозной глубине, она ставилась лишь как оправдание культуры, т.
е. во вторичном плане, а не как проблема отношения между Богом и человеком.
Абсолютно новое
в мире возникает лишь через
творчество, т.
е. свободу, вкорененную
в небытии.
Совершенное разложение личности, т.
е. единства и цельности «я», мы видим
в творчестве Пруста. «Я» разлагается на элементы, ощущения и мысли, образ и подобие Божье погибает, все погружается
в душевную паутину.
Вообще же, насколько я мог
в несколько бесед (за ноябрь и декабрь того сезона) ознакомиться с литературными вкусами и оценками А. И., он ценил и талант и
творчество как человек пушкинской эпохи, разделял и слабость людей его эпохи к Гоголю, забывая о его"Переписке", и я хорошо помню спор, вышедший у меня на одной из сред не с ним, а с
Е.И.Рагозиным по поводу какой-то пьесы, которую тогда давали на одном из жанровых театров Парижа.
Идеология, которая есть лишь надстройка, религиозные верования, философские теории, моральные оценки,
творчество в искусстве — иллюзорно отражают
в сознании действительность, которая есть прежде всего действительность экономическая, т.
е. коллективная борьба человека с природой для поддержания жизни, подобно тому как у Фрейда есть прежде всего сексуальная действительность.
В творчестве есть два элемента — элемент благодати, т.
е. вдохновения свыше
в человеке, обладание человеком гения, дара, и элемент свободы, ни из чего не выводимой и ничем не детерминированной, которым определяется новизна
в творческом акте.
В этом мире дух был распинаем, распинаема была аристократия духа, аристократия
творчества и аристократия любви, сердца, т.
е. лучшие.
Федоров жаждет активного
творчества человека
в деле воскрешения умерших,
в победе над смертью, т.
е.
в деле искупления.
Творчество не должно быть понижено
в качестве для большей общеобязательности, т.
е. большей приспособленности к низшим формам общения, — это грех против Духа Святого.
Творчество тварных существ может быть направлено лишь к приросту творческой энергии бытия, к росту существ и их гармонии
в мире, к созданию ими небывалых ценностей, небывалого восхождения
в истине, добре и красоте, т.
е. к созданию космоса и космической жизни, к плероме, к сверхмирной полноте.
Тайна творения не может быть раскрыта лишь
в творчестве Бога Отца, т.
е. сознанию ветхозаветному.
Философия
творчества может быть лишь философией творящих, т.
е.
в творческом акте переходящих за границы данного мира.
Творчество этой эпохи по существу направлено на последнее, а не на предпоследнее, все ее достижения должны уже быть не символическими, а реалистическими, не культурными только, а бытийственными [Очень интересно говорит о культуре Н. Ф. Федоров: «Если объединение живущих для всеобщего воскрешения не совершается сознательно, то объединение сынов превращается
в цивилизацию,
в чуждость, враждебность,
в разрушение, а вместо воскрешения является культура, т.
е. перерождение, вырождение и наконец вымирание» («Философия общего дела», с. 142–143).
Творчество в мире возможно потому лишь, что мир творим, т.
е. тварен.
Лишь не достигший высшего самосознания человек ищет оправданий
творчества в Священном Писании и священных указаний о путях
творчества, т.
е. хочет подчинить
творчество закону и искуплению.
Это сознание противно глубочайшей сущности христианства, которое делает Бога имманентным человеческой природе и потому не допускает совершенно трансцендентного разрыва здешнего мира и мира потустороннего [Кн.
Е. Трубецкой
в своем «Миросозерцании Вл. С. Соловьева» странным образом оправдывает свободное
творчество человека
в мире через крайнее отдаление потустороннего божественного мира от мира здешнего.
Если бы пути
творчества были оправданы и указаны
в Священном Писании, то
творчество было бы послушанием, т.
е. не было бы
творчеством.