Неточные совпадения
— Понимаю, слышал. Вы даже не просите извинения, а продолжаете лишь настаивать, что «готовы отвечать чем и как угодно». Но это слишком будет дешево. А потому я уже теперь нахожу себя вправе,
в видах оборота, который вы упорно хотите придать объяснению, высказать вам с своей
стороны все уже без стеснения, то есть: я пришел к заключению, что
барону Бьорингу никаким образом нельзя иметь с вами дела… на равных основаниях.
Наш катер вставал на дыбы, бил носом о воду, загребал ее, как ковшом, и разбрасывал по
сторонам с брызгами и пеной. Мы-таки перегнали, хотя и рисковали если не перевернуться совсем, так черпнуть порядком. А последнее чуть ли не страшнее было первого для
барона: чем было бы тогда потчевать испанок, если б
в мороженое или конфекты вкатилась соленая вода?
Запинаясь и заикаясь, он объявил Санину на дурном французском языке, что приехал с поручением от своего приятеля,
барона фон Дöнгофа; что поручение это состояло
в истребовании от г-на фон Занин извинения
в употребленных им накануне оскорбительных выражениях; и что
в случае отказа со
стороны г-на фон Занин —
барон фон Дöнгоф желает сатисфакции.
Первый выстрелил Санин — и не попал. Пуля его звякнула о дерево.
Барон Дöнгоф выстрелил тотчас вслед за ним — преднамеренно
в сторону, на воздух.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку
в той
стороне, где сидели князья, графы и
бароны, стал разговаривать с ними по-французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.
Разжалованный
барон вскочил на ноги и быстрым шагом пошел
в область дыма, где была его рота. Полторацкому подали его маленького каракового кабардинца, он сел на него и, выстроив роту, повел ее к цепи по направлению выстрелов. Цепь стояла на опушке леса перед спускающейся голой балкой. Ветер тянул на лес, и не только спуск балки, но и та
сторона ее были ясно видны.
Признаться мужу
в своих чувствах к Миклакову и
в том, что между ними происходило, княгиня все-таки боялась; но, с другой
стороны, запереться во всем — у ней не хватало духу; да она и не хотела на этот раз, припоминая, как князь некогда отвечал на ее письмо по поводу
барона, а потому княгиня избрала нечто среднее.
Марья Васильевна обмерла от страха. Слова племянника были слишком дерзки, потому что
барон именно и оказывал Михайле Борисовичу некоторые услуги по поводу одной его старческой и, разумеется, чисто физической привязанности на
стороне: он эту привязанность сопровождал
в театр, на гулянье, и вообще даже несколько надзирал за ней. Старушка все это очень хорошо знала и от всей души прощала мужу и
барону.
Барон сделал гримасу: ему очень не хотелось ехать к Григоровым, так как он предполагал, что они, вероятно, уже знали или, по крайней мере, подозревали об его отношениях к Анне Юрьевне, а потому он должен был казаться им весьма некрасивым
в нравственном отношении, особенно княгине, которую
барон так еще недавно уверял
в своей неизменной любви; а с другой
стороны, не угодить и Анне Юрьевне он считал как-то неудобным.
— Возьмите у меня низ дома, — сказала, наконец, она и при этом как-то не смотрела на
барона, а глядела
в сторону.
Не станем изображать читателю, как гости истребляли закуски, как приналегли они на желудочные, тминные, листовки и померанцевки, как задвигались и загремели стулья, с какими плотоядными улыбками расселись все на подобающее каждому место, как величественно священнодействовал у особого стола клубный метрдотель Кирилла, направляя во все концы столов ряды лакеев с многоразличными яствами, за коими
в порядке следовали многоразличные пития, — скажем только одно, что
барон сидел на самом почетном месте, между Непомуком и князем Кейкулатовым, и что сам Кирилла никому не пожелал уступить честь прислуживать этим трем лицам: редкий и высший знак почтения со
стороны амбициозного Кириллы.
Илька показала руками, сколько приблизительно крови пролил ее отец, как он хромал, когда плелся к часовне. Когда она рассказала о судье и передала все до единого его слова,
барон презрительно усмехнулся и плюнул
в сторону. Плевок отлетел на две сажени.
Князь обещал, но попросил задатка. Осторожный и скупой
барон отказал, и Шестов снова переметнулся на
сторону Гиршфельда.
В озлоблении на Розена, он проболтался Агнессе Михайловне о его предложении. Та перепугалась. Она не могла поручиться, что князь, подкупленный снова подачкой
барона, не отнимет у нее эту бумагу, или просто не выкрадет ее у нее.
Рекомендованный своему непосредственному начальнику одним из товарищей последнего, — дальним родственником Карла Федоровича, — он был обласкан его превосходительством и даже принят
в дом; следовательно, карьера его, при небольшом с его
стороны умении, была обеспечена, а умения нашему
барону было не занимать.
— Марта! Марта! — грозно закричал
барон, и на крик этот выбежала женщина не старая, но с наружностью мегеры,
в канифасной кофте и темной, стаметной [Солон — знаменитый афинский мудрец, законодатель и поэт.] юбке,
в засаленном чепце, с пуком ключей у пояса на одной
стороне и лозою на другой,
в башмаках с высокими каблуками, которые своим стуком еще издали докладывали о приближении ее. Это была достойная экономка
барона Балдуина и домашний его палач.
— Передайте швейцару и лакеям и запомните сами, чтобы без доклада никто, за исключением
барона, — Сергей Сергеевич бросил взгляд
в сторону последнего, — не смел проникнуть ко мне. Я этого не потерплю, и виновный получит тотчас же расчет.
За благополучный исход для дела, возбужденного по доносам князя Владимира и
барона Розена, Гиршфельд был покоен, хотя дело это, по собранным им сведениям, все еще находилось
в рассмотрении прокурорского надзора. Тревожила его полученная прокурором жалоба Луганского, о чем он узнал тоже
стороной, хотя по ней еще не приступали к производству следствия.
От Преображенских казарм, расположенных на окраине тогдашнего Петербурга, до Зимнего дворца было очень далеко. Пришлось идти по Невскому проспекту, безмолвному и пустынному. По обеим
сторонам его высились уже
в то время обширные дома,
в которых жили сановники. Проходя мимо этих домов, солдаты входили
в них и арестовывали тех, которых им было велено отвезти во дворец Елизаветы Петровны. Таким образом, они арестовали графа Остермана, графа Головнина, графа Левенвольда,
барона Менгдена и многих других.
По возвращении домой он был много сговорчивее вчерашнего, и Зыковой не стоило особенного труда уговорить его поехать мириться с Николаем Леопольдовичем. Примирение состоялось
в тот же вечер. Князь не сказал ему ни слова о возможном аресте, так как иначе он должен был рассказать о своем визите к
барону, тем более, что Гиршфельд именно и просил его не перебегать уже более на
сторону опекуна.
Австрийский посол граф Эстергази, некогда лучший друг канцлера, стал требовать не только исполнения договора, но еще и того, чтобы Россия всеми своими силами помогала Марии-Терезии. Скоро понял он, что от Бестужева ожидать ему нечего, перешел на
сторону Шувалова и Воронцова и из приятеля сделался злейшим врагом канцлера.
Барона Черкасова, доброго помощника и советника, не было уже
в живых. На
стороне Бестужева оставалась одна великая княгиня, но
в настоящем ее положении она могла мало принести ему пользы.
— С своей
стороны обещаюсь вам, сверх того, за исполнение требований, нам предписанных, обходиться с вами не как равный вам злодей, но как слуга ваш, преданный вам советами, рукою и медицинскими познаниями своими, когда вам угодно… понимаете меня? Еще скажу вам
в утешение, господин
барон: со способами, ныне нам предлагаемыми, я уже предугадываю, как достать Ильзу и стереть этого свидетеля.