Неточные совпадения
Стал я ему докладывать все, как было, и
стал он по комнате сигать и себя
в грудь кулаком бил: «Что вы, говорит, со мной,
разбойники, делаете?
Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанес бунту последний и решительный удар. Зурин был
в то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас
в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги
стали непроходимы. Мы утешались
в нашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной и мелочной войны с
разбойниками и дикарями.
Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович пошел на него, заложив левую руку
в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… «Он мне прямо
в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно,
разбойник! Однако это неприятное ощущение.
Стану смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого уха Базарова, и
в то же мгновенье раздался выстрел. «Слышал,
стало быть ничего», — успело мелькнуть
в его голове. Он ступил еще раз и, не целясь, подавил пружинку.
Он готов был изломать Веру, как ломают чужую драгоценность, с проклятием: «Не доставайся никому!» Так, по собственному признанию, сделанному ей, он и поступил бы с другой, но не с ней. Да она и не далась бы
в ловушку —
стало быть, надо бы было прибегнуть к насилию и сделаться
в одну минуту
разбойником.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким
разбойником нечего говорить, и потому прямо
стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор
стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту,
стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо,
в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится,
стало быть, тогда она будет
в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Между солдатами произошло смятение, но офицер бросился вперед, солдаты за ним последовали и сбежали
в ров;
разбойники выстрелили
в них из ружей и пистолетов и
стали с топорами
в руках защищать вал, на который лезли остервенелые солдаты, оставя во рву человек двадцать раненых товарищей.
По лесу раздалось несколько голосов и
стали приближаться;
разбойники ожидали
в безмолвии.
Разбойник ночью застал
в доме только мать с дочерью и
стал требовать денег.
— Чудо, мать моя, — говорит Елена Лукьяновна: —
в Казанской губернии
разбойник объявился. Объявился и
стал он народ смущать. «Идите, говорит, я поведу
в златые обители».
Стали его расстригивать, а он под землю. Как только офицер по-своему скомандовал, а он под землю.
Разбойники с своими конвойными вышли вниз
в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла
в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была
в нанковую поддевку,
в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна
станом. Вихров велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Ну, и мир весь за меня стоял: всякому ведомо, что я
в жизнь никого не обидел, исполнял свое крестьянство как следует, —
стало быть, не
разбойник и не душегуб был!
Просто терпения моего не
стало, и, взгадав все это, что если не удавиться, то опять к тому же надо вернуться, махнул я рукою, заплакал и пошел
в разбойники.
— Борис Федорыч! Случалось мне видеть и прежде, как царь молился; оно было не так. Все теперь
стало иначе. И опричнины я
в толк не возьму. Это не монахи, а
разбойники. Немного дней, как я на Москву вернулся, а столько неистовых дел наслышался и насмотрелся, что и поверить трудно. Должно быть, обошли государя. Вот ты, Борис Федорыч, близок к нему, он любит тебя, что б тебе сказать ему про опричнину?
При виде царя, одетого
в золотую парчу, опирающегося на узорный посох,
разбойники стали на колени и преклонили головы.
— Вижу: метлы да песьи морды, как у того
разбойника.
Стало, и
в самом деле царские люди, коль на Москве гуляют! Наделали ж мы дела, боярин, наварили каши!
Напрасно бы
стали мы искать окруженную топкими болотами долину, где некогда, по древним сказаниям, возвышалось на семи дубах неприступное жилище Соловья-разбойника; никто
в селе Карачарове не покажет любопытному путешественнику того места, где была хижина,
в которой родился и сиднем сидел тридцать лет могучий богатырь Илья Муромец.
— А для чего же и не так! Одни
разбойники живут бедствиями мирных граждан. Нет, Кирша: пора нам образумиться и перестать губить отечество
в угоду крамольных бояр и упитанных кровию нашей грабителей панов Сапеги и Лисовского, которых давно бы не
стало с их разбойничьими шайками, если б русские не враждовали сами друг на друга.
— Что ты, бог с тобою! — вскричала хозяйка. — Да разве нам белый свет опостылел!
Станем мы ловить
разбойника! Небойсь ваш губной староста не приедет гасить, как товарищи этого молодца зажгут с двух концов нашу деревню! Нет, кормилец, ступай себе, лови его на большой дороге; а у нас
в дому не тронь.
Аристарх. Что ты понимаешь! Уж я,
стало быть, знаю, коли говорю. При
разбойниках завсегда пустынник бывает; так смешнее. И выдем все
в лес, к большой дороге, подле шалаша. Барина атаманом нарядим, потому у него вид строгий, ну и усы. Тебя тоже
разбойником нарядим; да тебя и рядить-то немного нужно, ты и так похож, а
в лесу-то, да ночью, так точь-в-точь и будешь.
Перед самым выходом на сцену я прошел
в дальнюю, глухую аллею сада, пробежался, сделал пяток сальто-мортале и, вернувшись, встал между кулисами, запыхавшись, с разгоревшимися глазами. Оглянул сцену, изображавшую разбойничий
стан в лесу. Против меня, поправее суфлерской будки, атаман Карл с главарями, остальные
разбойники — группами. Пятеро посредине сцены, между мной и Карлом, сидят около костра.
— А как же? — оживленно воскликнул Фома и, обратив к отцу свое лицо,
стал торопливо говорить ему: — Вон
в один город приехал
разбойник Максимка и у одного там, богатого, двенадцать бочек деньгами насыпал… да разного серебра, да церковь ограбил… а одного человека саблей зарубил и с колокольни сбросил… он, человек-то,
в набат бить начал…
— Послушай, друг мой! — сказал я, — обстоятельства привели тебя
в лагерь пенкоснимателей — это очень прискорбно, но делать нечего, от судьбы, видно, не уйдешь. Но зачем ты непременно хочешь быть
разбойником? Снимал бы себе да снимал пенки
в тиши уединения — никто бы и не подумал препятствовать тебе! Но ты хочешь во что бы то ни
стало отнимать жизнь!! Воля твоя, а это несправедливо.
—
В самом деле, — сказал Зарецкой, — ступай лечиться к своей невесте. Видишь ли, мое предсказание сбылось: ты явишься к ней с Георгиевским крестом и с подвязанной рукою. Куда ты счастлив,
разбойник! Ну, что за прибыль, если меня ранят? К кому явлюсь я с распоранным рукавом? Перед кем
стану интересничать? Перед кузинами и почтенной моей тетушкой? Большая радость!.. Но вот, кажется, и на левом фланге угомонились. Пора: через полчаса
в пяти шагах ничего не будет видно.
Кулыгин. Как нарочно, у доктора запой, пьян он ужасно. Как нарочно! (Встает.) Вот он идет сюда, кажется… Слышите? Да, сюда… (Смеется.) Экий какой, право… я спрячусь… (Идет к шкапу и
становится в углу.) Этакий
разбойник.
— Да как же не стоит? Вы же и есть самое главное. Дело — вздор. Вы же, того-этого, и есть дело. Ведь если из бельэтажа посмотреть, то что я вам предлагаю? Идти
в лес,
стать, того-этого,
разбойником, убивать, жечь, грабить, — от такой, избави Бог, программы за версту сумасшедшим домом несет, ежели не хуже. А разве я сумасшедший или подлец?
Марфа Андревна, пожалуй, более, чем многие другие, могла положиться на любовь своих челядинцев, с которыми она всегда была справедлива и милостива, но тогда и правда и милость не ценились и не помнились. «Добрую барыню»
в Самарском уезде мужики и плачучи повесили на ракиту. Да Марфе Андревне это было почти все равно: на ее ли сторону
стала бы ее челядь или на сторону
разбойников и предводившего ими Ваньки Жорнова, — все равно: ей вниз с своих антресолей теперь не добраться.
Разбойники становилось в тупик: ломать половицы, к которым привинчен сундук, — их не выломишь из-под взбкрой положенного венца. Зажечь дом — нет прибыли, да и осветишь след ходящим по всей окружности войскам; сложить ее, старуху, на всю лучину, спалить ей прежде спину, потом грудь и живот — страшно, что помрет, а не скажет.
— Провалиться мне сквозь землю, если я дам вам сегодня обедать; топить не
стану; вьюшки оберу,
разбойники этакие… грабители… туда же
в карты играют: милостинками, что ли, друг другу платить
станете? — говорила она, выходя из нумера.
Ой, во кустах, по-над Волгой, над рекой,
Вора-молодца смертный час его настиг.
Как прижал вор руки к пораненной груди, —
Стал на колени — богу молится.
— Господи! Приими ты злую душеньку мою,
Злую, окаянную, невольничью!
Было бы мне, молодцу,
в монахи идти, —
Сделался, мальчонко,
разбойником!
Честь мою девичью мне легче бы было кинуть
разбойнику в лесу, чем ему — так с меня спрашивать тоже много нечего: грешница, али праведница через то
стала, а что стыд теперь всякой свой потеряючи, при всем народе говорю, что барская полюбовница есть, и теперь, значит, ведите меня к господину — последней коровницей али собакой, но при них быть желаю, а уж слушаться и шею свою подставлять злодею своему не хочу.
И вдруг-с замечаю я во тьме, к которой глаз мой пригляделся, что из лесу выходит что-то поначалу совсем безвидное, — не разобрать, зверь или
разбойник, но
стал приглядываться и различаю, что и не зверь и не
разбойник, а очень небольшой старичок
в колпачке, и видно мне даже, что
в поясу у него топор заткнут, а на спине большая вязанка дров, и вышел он на поляночку; подышал, подышал часто воздухом, точно со всех сторон поветрие собирал, и вдруг сбросил на землю вязанку и, точно почуяв человека, идет прямо к моему товарищу.
Иван Михайлович(сердится).Хорошо, так ты думаешь, что ты так со мной разделаешься?
Разбойник! Хорошо. А
в стан!
Становилось нестерпимо интересно, и все обратились
в слух о настоящих хороших
разбойниках.
Явилась Фани
в костюме любовницы
разбойника, и можно сказать, что наряд ее был очень хорош. На голове ее была тоже какая-то шапочка,
стан обхватывался коротеньким с корсажем платьицем, сшитым наподобие швейцарских.
Андрей. Занимать гостей… Вот пытка-то!.. (Смотрит
в дверь направо). Прощай, Таня!.. Какую я сейчас с тобою подлость сделаю, так, кажется, убить меня… убить!.. Думал: будем век с тобою друг на друга радоваться!.. Ведь вон она сидит: такая веселая, смеется чему-то, лицо такое доброе… и не ожидает! Злодей я, злодей!.. Да что ж делать-то, коли другая взяла за сердце, да и вырвала его?.. От своей судьбы не уйдешь!.. И
стал я ничем, ничем не лучше всякого
разбойника и всякого бесчестного!..
Нельзя и старину за все похвалить: безурядицы много было:
разбойник тогда по губернии
стал ходить по имени Иван Фаддеич, и
разбойник сильнеющий; может быть, более трехсот человек шайка его была, словно
в неприятельских землях разъезды делал и грабил по Волге и другим судоходным рекам.
Св. Иоанн Лествичник говорит: «
Станешь остерегаться осуждать согрешающих, если будешь помнить, что и Иуда был
в соборе учеников Христовых, а
разбойник в числе убийц; но
в одно мгновение произошло с ним чудо перерождения».
Едем
в тарантасе по дороге. Мужики
в телегах сворачивают
в стороны и, когда мы проезжаем мимо, почтительно кланяются. Это вообще все встречные мужики, которые никого из нас даже не знали, — просто потому, что мы были господа. К этому мы уж привыкли я считали это очень естественным. И если мужик проезжал мимо нас, глядя нам
в глаза и не ломая шапки, мне
становилось на душе неловко и смутно, как будто это был переодетый мужиком
разбойник.
Когда мы подросли, с нами
стали читать обычные молитвы: на сон грядущий, «Отче наш», «Царю небесный». Но отвлеченность этих молитв мне не нравилась. Когда нам было предоставлено молиться без постороннего руководства, я перешел к прежней детской молитве, но ввел
в нее много новых, более практических пунктов: чтоб
разбойники не напали на наш дом, чтоб не болел живот, когда съешь много яблок. Теперь вошел еще один пункт, такой...
— Марфу-то? И Марфе досталось…
В самый раз, как это мы,
стало быть,
стали в кураж входить, приходит
в кабак Марфа. «Ступай, говорит, домой, брат Степан приехал! Будет, говорит, тебе,
разбойник, водку пить!» А он, не говоря худого слова, трах поперек ейной спины!
Два
разбойника зарезали
в лесу нищего;
стали делить между собою его одежду и нашли
в сумке кусок свиного сала.
Семен Иоаникиевич с племянниками вышел к воротам усадьбы. Их сопровождало двое слуг, один из которых держал каравай хлеба с поставленной на него серебряной солоницей, а другой — большой образ царицы небесной
в драгоценном окладе. За хозяевами
в некотором отдалении толпились любопытные челядинцы, захотевшие хоть одним глазком взглянуть на грозных
разбойников, пожелавших
стать верными слугами Строгановых.
Скоро имя его
стало громко по злодеяниям, но вместе с тем было окружено ореолом «геройства». Это объясняется тогдашним взглядом народных масс на
разбойников, которые имели недоступную для других, но заманчивую силу уйти из-под гнета воевод и подьячих и добывать себе средства для привольного житья грудь с грудью, ценою своей жизни. Оттого-то
в русских народных песнях встречается почти всегда ласкательное слово «разбойничек».
Она притаилась и
стала рассматривать, что можно увидеть при этом огне, и вскоре увидала двух человек,
в которых сейчас же узнала
разбойников.
Тения их поблагодарила, а
разбойники взяли из-под корня старого дерева по большой светящей гнилушке и пошли через темную чащу и привели Тению на кладбище к тому месту, где
в темном рве, среди каменной осыпи, была не то человеческая могила, не то дождевой просос или рытвина, а когда
разбойники стали водить над поверхностью его светящеюся гнилушкой, то и они, и Тения
стали различать что-то едва заметное и не имеющее ни формы, ни вида, но страшное.